Мох. История одного пса - Давид Циричи

странная штука, от неё тоже будет больно. Боль я не забыл: она была слишком сильной. И Острый знал, почему я её не забыл.

В общем, мы с Острым всё поняли. И залаяли что было силы, и стали тыкать в бока других собак, которые разлеглись тем временем на солнышке.

Мы, собаки, если видим, как другие собаки куда-то бегут, вначале бежим тоже, а уж потом разбираемся, куда и почему. Так что все наши товарищи бросились за нами в сторону леса. И пока мы бежали, странные штуки снова и снова издавали свой оглушающий звук.

В тот раз боли в лапе я не почувствовал, так что решил сбавить темп и посмотреть, как там остальные. Я оглянулся и увидел — Старый Вонючка больше не бежал. Он лежал на земле, высунув язык. Пасть у него была вся в белой пене, а лапы сильно дрожали, как будто ему очень холодно. Мясник и трое других людей указывали на нашего друга теми странными штуками, и штуки гремели снова и снова, до тех пор пока Старый Вонючка не перестал шевелиться. Наверное, он просто был слишком напуган. Больше мы его никогда не встречали.

Даже сейчас, когда я думаю о нём, мне кажется, что я слышу его лай, чувствую его особенный запах, и мне очень хочется снова его увидеть. Я по нему скучаю. Может быть, потому что он подарил мне ту кость? А псы, что готовы поделиться с тобой костью, — самые классные.

***

Мы бежали в гору, продирались сквозь заросли. Дороги всё меньше пахли людьми, всё больше — дикими животными. Крики мясника и его спутников стихли далеко позади. Наконец мы достигли вершины и остановились, глядя на город. Солнце отражалось в крышах самых высоких домов. Я загрустил оттого, что мой город остался внизу.

Глава 7. Дикий кабан тут как тут. Пусть ноги меня несут

Мы устроились на ночлег у подножия какой-то скалы. Спал я ужасно, постоянно просыпался от страха. Мне казалось, что мясник совсем рядом и вот-вот станет грохотать своей штукой. Но мои глаза и нос говорили мне, что это не так. Я видел его не по-настоящему, а во сне.

Каждый раз, очнувшись, я замечал, как блестят в темноте глаза моих товарищей. Каждый раз мне казалось, что это глаза диких чудовищ, выслеживающих свою жертву. И тогда мне становилось ещё страшнее.

Утром у нас в животах урчало от голода. Возвращаться в город было слишком рискованно, так что мы обнюхивали окрестности в надежде найти съестное. Мята учуяла след зайца и ринулась в чащу.

Запахи леса напомнили мне о Янинке и Миреке: раньше мы вместе ходили в лес на прогулку. Они становились там совсем как собаки! Глубоко втягивали воздух ноздрями. Да, лес пахнет лучше города. А потом они начинали дразнить меня: опускались на четвереньки и нюхали траву, мох, грибы и кору деревьев.

Мне стало казаться, что именно в этом лесу я уже бывал с Янинкой и Миреком. Я лёг на землю, закрыл глаза, принюхался. Если дети были здесь, их запах наверняка можно отыскать.

Я обнюхал все кусты и деревья в округе. Земля пахла лисьей мочой и заячьими какашками, воздух — оленями и кабанами. В чаще запахи становились гуще, смешивались между собой, превращаясь в какой-то непонятный аромат животных и растений. Воздух состоял из сотен разных слоёв. Основной слой — запах сосен и мха; над ним — запах пчелиного мёда; затем — запах червяков, которые вот-вот станут добычей какой-нибудь ловкой птички. Земля была как будто укрыта коврами, и каждый из них пах по-своему. Самый старый ковёр — гнилая листва; новые ковры — сок рододендронов, недавно обгрызенная кора, пыльца с крыльев бабочки.

Лес пах так же, как тогда, когда я бывал там с Янинкой и Миреком. В нём не хватало только одного: запахов самих детей. Поэтому для меня лес пах грустью.

***

Возвращаться в город было по-прежнему опасно, а в лесу правило простое: хочешь есть — иди на охоту. Мяте иногда удавалось раздобыть зайца, но ни я, ни Локомотив не отваживались сдирать с него шкуру, в то время как другие делали это без проблем. Когда подходила наша очередь трапезничать, нам доставалась одна обглоданная косточка на двоих.

Спали мы, как и раньше, у основания скалы. Она защищала нас от ветра, но не от дождя. Нет ничего противнее, чем проснуться рано утром в густом тумане, промокнув насквозь и дрожа от холода. К тому же мы, собаки, когда мокрые, пахнем собаками. И тогда мы не в состоянии различать никакие другие запахи. Как будто весь мир вокруг нас пахнет мокрой псиной.

Мята убедила нас, что мы сможем охотиться, как это делают волки. Было ясно: убей мы хоть одного кабана, сразу же наедимся вволю. И мы решили пойти на охоту.

Может, собаки и произошли от волков, но инстинкт­ы со временем потеряли. На охоте мы сами напугались ещё больше, чем наша жертва — крупный лохматый кабан с огромными клыками. Но хуже всего оказался его взгляд. Когда мы почти догнали добычу, кабан вдруг повернулся и посмотрел на нас. У него были жуткие глазища под волосатыми бровями, похожими на жёсткие щётки. Рот наполнялся слюной, а зубы блестели, и каждый из них напоминал острый нож мясника.

Мята лаяла, призывая нас нападать всем вместе, как делают волки. Но каждый ждал, что другой укусит кабана первым, и тогда уж мы все бросимся в атаку.

Кабан упёрся передними ногами в землю и зарычал. Мята кинулась к нему, а он взвыл так громко и страшно, что мы отпрянули. Его рык был похож на скрежет ржавого железа. Из его пасти шёл пар. Он наклонил голову и оскалил зубы. Шерсть у него встала дыбом, глаза заблестели, и вдруг он бросился на меня! Кабан собирался разорвать меня в клочья, как какого-нибудь несчастного зайца.

Мир вокруг наполнился запахом разъярённого животного, запахом страха. Я отпрыгнул в сторону и кое-как увернулся, а чудище бросилось дальше, прямо туда, где был Острый. Мы кинулись врассыпную.

Я не знаю, умер ли Острый там, в лесу, или смог добраться до города. Лично я предпочёл бы проститься с жизнью на городских мусорках, а не в диком лесу, охотясь на клыкастых зверей. Но в городе поджидал мясник, туда нам было нельзя.

Я бежал по лесу, пока не выбился из сил. Локомотив, Бродяга и Мята неслись за мной. Они громко лаяли, на ходу спрашивая меня, куда это я собрался. Я пролаял им в ответ, что бегу неизвестно куда, лишь бы подальше отсюда.

Глава 8. Обманутые, верёвкой стянутые

Лес вдруг закончился, и мы оказались возле дороги. А поскольку дороги всегда ведут к людям, а у людей всегда есть чем подкрепиться, мы двинулись дальше. Каждый из нас принюхивался, чтобы снова не оказаться нос к носу с мясником или дикой зверюгой.

На пути появлялись грузовики, заполненные людьми и теми длинными штуками, которые издавали звуки, похожие на взрывы петард. Люди в грузовиках пахли бомбами, консервными банками, страхом, кровью и потом. На них была странная одежда: грязная, вся в пятнах от земли и травы. С головы свисали какие-то сетки, в которых запуталась трава. Тем не менее мы быстро поняли, что они не опасны и не собираются пускать в ход длинные штуки. Они просто смотрели на нас, грустные, уставшие, и проезжали мимо.

Грузовики всё ехали и ехали по шоссе, а мы всё шли и шли по обочине. Нам