Невинность на замену, или Право первой ночи - Пульс Юлия Александровна

Только спустя некоторое время поняла, что отвечаю на поцелуй и вторю его нежным движениям языка и мягких губ. Я ожидала чего угодно, но только не трепета от того, кто, как и другие, считал меня распутной девицей. А он продолжал осыпать мое лицо и шею легкими влажными прикосновениями, медленно, почти невесомо спускаясь все ниже, туда, где подстреленной птицей в страхе билось сердце. Прихватив губами через ткань затвердевший сосок, он припал ко второму. Сорочка треснула под натиском его пальцев, и теплая рука коснулась живота. Я задрожала с новой силой.

– Т-ш-ш, – провел ладонью по плечу и резко разорвал ткань на две половины, полностью меня оголяя.

Я распахнула глаза и устремила взгляд на макушку пшеничных волос, что медленно опускалась вдоль моего тела к тому месту, которого не касался ни один мужчина. Колени дрожали, когда граф разводил их в стороны, чтобы с новой силой прильнуть к нежным лепесткам губами.

Я ощутила то, что никогда не испытывала. Словно жаром обдало, и дыхание сперло, невольный стон сорвался с губ, и тепло разлилось внизу живота. Его язык выписывал внутри меня витиеватые узоры, и это было совсем не больно, наоборот очень приятно и волнительно. А вскоре я и вовсе ощутила волну возбуждения и даже подалась вперед навстречу его ласкам.

Сильные руки сжимали мои бедра до легкой необходимой сейчас боли, двигаясь в такт с языком. Он погружался все глубже, доводя меня до пика удовольствия, от которого я заерзала на простыне и стиснула зубы. А потом и вовсе застонала, потеряв всякий стыд.

Порыв воздуха обдал мою влажность, и лицо Имлина оказалось напротив моего. Он смотрел в мои глаза, а я в его, утопая в их бескрайней голубизне. Коснулся моих волос, намотал локон на палец и прошептал:

– Прекрасна, как бутон огненной далии. Нежна, как ее лепестки.

Я потянулась к его губам, с образом красивого и редкого лесного цветка в голове, с которым сравнил меня граф. Это было незабываемое чувство. Его объятия крепли, а твердость терлась о внутреннюю часть бедра. А через мгновение меня пронзила дикая боль, настолько жгучая, что я закричала, но мой крик был приглушен требовательным поцелуем. Я забилась под графом в попытках вырваться, чтобы спастись от боли, но он вдавил меня в кровать так, что даже пошевелиться было тяжело. Продолжал медленно двигаться во мне, а когда костер боли потух, лишь отголосками напоминая о себе, он остановился и посмотрел на меня не верящим и растерянным взглядом.

– И чиста, как далия, – произнес еле слышно, а у меня слезы выступили из уголков глаз. Он собрал их губами, покрыл шею поцелуями и начал двигаться во мне быстрее.

А когда все закончилось, он взял меня на руки и отнес в купель. Аккуратно погрузил в теплую воду и поцеловал. Ушел тихо, без слов и я осталась наедине с собой. С разбитой душой и опороченной честью. Долго плакала и смывала с себя остатки страсти, а потом вытерла слезы, накинула новую сорочку и вошла в комнату.

Посмотрела на кровать, где уже не было белой простыни. Следы крови просочились через ткань на перину, и я еще некоторое время смотрела на пятно невидящим взглядом. Все еще чувствовала отголоски боли, когда присела за стол и налила полный кубок вина. Не было никаких мыслей. Я просто смотрела на огонь в камине и пила, стараясь затушить ту боль, которая никогда не исчезнет и навсегда останется в моей душе. Не оторвала взгляд от пламени даже тогда, когда прислужница ворвалась в комнату без стука и принялась перестилать постель. Сделав свою работу, женщина на мгновение задержалась, будто хотела что-то сказать, но смолчала и ушла.

Вскоре хмель сморил настолько, что я дошла до кровати, уткнулась в подушку и уснула.

Глава 4

Сон мой оказался беспокойным, всю ночь мучили кошмары, в которых Безликий с лицом Имлина де Сагора узнал правду и лично тащил меня на костер. Он вел меня сквозь улюлюкающую толпу, а ко мне тянулись чьи-то руки, рвали платье и больно щипали за плечи, грудь и все те места, куда им удавалось дотянуться. Поэтому, когда кто-то тяжелый навалился на меня, обдав запахом хмеля, чуть не умерла от страха и отчаянно замолотила кулаками по мускулистой груди. Взвизгнула, когда некто легко подавил сопротивление, заломив руки кверху.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ну, же! Амалия! Это всего лишь я, Имлин! Не шуми, – прошептал мужчина, обдавая шею горячим дыханием, – на рассвете ты вернешься к мужу, но эти несколько часов принадлежат нам. Тебе ведь понравилось, м-м-м?

– Нет! – вырвалось невольно. Даже, если и так, ни за что не признаюсь. Воспоминание о кратковременной боли стерлось, а вот саднящее чувство утраты осталось. Граф забрал мою невинность, сломал мне жизнь, и теперь я не представляла, как жить дальше.

– Нет? – удивился, – значит, я был недостаточно убедителен. Не будем терять время!

Его губы накрыли мои требовательным поцелуем, в то время как руки гладили волосы, пропуская их через пальцы, ласкали кожу, обжигая каждым прикосновением. В какой момент граф перестал меня удерживать, и я сама обвила его за шею, уже и не вспомнить. А вот горячее дыхание и сомкнувшиеся вокруг левой ареолы губы, язык, ласкающий тугую горошину соска и ладонь, до боли стиснувшие правую грудь, вырвали из уст стон. Он зародился где-то внутри ухнувшего в пустоту живота и жаркой волной прокатился по телу. Я сама выгнулась навстречу грубоватой ласке, лишь бы Имлин не останавливался. Он и не собирался. Его ладонь скользнула в сокровенное местечко, пальцы протиснулись внутрь.

– Узкая, – хрипло выдохнул граф, а я охнула, когда он с рычанием прикусил сосок. Два его пальца оказались глубоко внутри, тогда как большой нащупал чувствительный бугорок и принялся ласкать его, отчего у меня потемнело в глазах. Я уже чувствовала горячую волну, что сладкими спазмами сотрясала тело, когда Имлин вытащил руку и вошел в меня на всю глубину каменного естества. – И влажная. Все, как я люблю! – задвигался во мне с таким напором, что громадная кровать заходила ходуном, скрипя массивными ножками о пол.

Внутри у меня все саднило, а нежная кожа, казалось, превратилась в огромный синяк. А графом будто овладело безумие. Едва он изливался семенем, как его плоть снова твердела, и он вновь начинал меня терзать. Я всхлипывала от болезненных вторжений, искусала губы до крови, но ни разу не попросила его остановиться. То безумие, которое овладело Имлином, доводило меня до ручки, заставляло кричать от переполнивших чувств и тонуть в омуте темного удовольствия. Тот нежный и ласковый Имлин, которым он был в наш первый раз, так и не появился. Но ненасытный зверь, похотливое чудовище, раз за разом ввергающее меня в пучину тьмы, праздновал победу, говорил непристойности и крепче запутывал в свои сети.

Рассвет уже озарил небосвод алыми отблесками, а граф не желал отпускать меня и дважды отсылал служанок, которые сунули нос в спальню. Я лежала на его мощной груди, тревожным взглядом наблюдая, как медленно поднимается солнце за окном. Имлин же выписывал пальцами одному лишь ему ведомые узоры на моей коже, не пропуская ни одного свободного места на спине и бедрах. Второй рукой он крутил локон моих волос, иногда поднося его к лицу и вдыхая запах, или же поднимая кверху и рассматривая его в свете первых солнечных лучей.

– Я должен распорядиться, чтобы тебя отвезли мужу, – наконец, нарушил воцарившуюся в покоях тишину. – Только Пресветлый знает, как не хочу отдавать тебя старику! Знаешь, еще вчера я думал, как брошу тебя Безликому, чтобы тот предал это роскошное тело огню.

– За что? Вы же сами убедились, что замуж я вышла невинной! – мне был непонятен этот разговор, и без того одолевали тягостные мысли. Я не понимала, как жить дальше? Для чего?

– О тебе ходили нехорошие слухи, – граф поморщился, – и я рад, что они действительно оказались лишь слухами. Поверь, я укорочу языки тем, кто их распускал! – со злобой в голосе добавил мужчина. – Все мы слуги Светлобога, а значит, не можем идти против его законов. Ты вернешься к фон Пирсу, но… – мужчина запнулся, на его лице заиграла самодовольная ухмылка, – надеюсь, с моим ребенком во чреве. Барон слишком стар и, увы, не вечен. Так что это время ты будешь примерной женой и матерью. А потом никто не откажет мне в праве стать опекуном нашего сына или дочери, и забрать тебя в Сагор.