Лучшие притчи дзэн: обычные истории о людях необы­чайных - Алексей Маслов

Китай любит некие «типоформы» культуры, дающие нам образчики «правильного» или «нормативного» поведения, которое может быть при всей свой «нормативности» весьма разнообразным и ситуационным. Вот эту переменчивость «истинного поведения» и обыгрывают гунъани.

Как уже отмечалось, первые большие сборники чаньских юйлу начинают составляться в V III–IX вв. мастерами Юньмэнем, Хуанбо Сиюнем и другими. Большой трактат «Сто историй, восхваляющих древность» («Сунгу байцэ»), составляет мастер Сюэдоу Чжунсянь (980—1052). В него он включает 82 истории из уже вышедшего к тому моменту сборника «Записи о передаче светильника годов Цзиньдэ», а остальное — из сборника «Обширные записи, составленные Юньмэнем» («Юньмэнь гуанлу») мастера Юньмэнь Вэньяня (864–949).

Одним из самых блестящих сборников гунъаней являются «Речения с Лазурного утеса» («Би янь лу», 1125), в основе которых лежало собрание Сюэдоу Чжунсяня. Его расширил Юаньу Кэцинь (1063–1135) на основе высказываний своих учителей Чэньцзюй Мучэ и Уцзу Фаяня (X I–XII вв.) Это был один из первых «практических» сборников юйлу: высказывания, собранные в нем, представляли собой не просто поучительное собрание мудрости неких чаньских наставников, но рассматривались как темы для медитаций. Сам Юаньу советовал «взирать» или «прозревать» (кань, гуань) смысл юйлу и именно с этой эпохи начинается «медитационное» использование гунъаней в различных школах.

«Речения с Лазурного утеса» стали краеугольным камнем процесса придания гунъаням характера «тем для медитаций». В отличие от других сборников юйлу эти «Речения» были уже составлены по определенному плану, каждая история сопровождалась комментариями нескольких мастеров, и все вместе это производило на читателя и медитирующего очень глубокое впечатление. Одна из историй рассказывает, как знаменитый японский мастер и основатель школы Сото-дзэн Догэн (кит. Даоюань, 1200–1253) во время своего обучения в Китае ровно за ночь до отбытия на родину в Японию открыл впервые «Речения с Лузурного утеса». Он был настолько поражен ими, что всю ночь переписывал их от руки.

Последователь Юаньу наставник Дахуэй Цзунгао (1089–1163), развивая идеи своего учителя, составляет множество посланий своим ученикам, где советует как можно активнее использовать гунъани для медитативной практики.

Предание утверждает, что Дахуэй однажды заметил, что его ученики слишком много уделяют внимания поискам интеллектуальных, рассудочных ответов на вопросы, содержащиеся в юйлу его учителя, и после этого он сжигает деревянные печатные доски, с которых печатались страницы «Речений с Лазурного утеса». Пусть теперь все передают изустно!

Наступает расцвет эпохи гунъаней, один за другим появляются сборники чаньских юйлу.

Мастер Хунчжи Чжэньцзюэ (1091–1157) издает «Спокойные записи» («Цунжун лу»), состоящие из ста историй. В середине XIII века увлечение составлением сборников приходит и в Японию, мастер Догэн издает сборник китайских коанов «Сёбогэндзо» (кит. «Чжэнфа яньцзан») — «Хранилище истинного взора Дхармы», куда включает 301 историю.

Японские мастера делают из иллюстраций «чаньского поведения» настоящую методику обучения. Конечно, обучение по гунъаням существовало и в Китае, например, в школах провинции Чжэцзян, Цзянси, но этот способ никогда не был превалирующим — таковым он становится лишь в Японии. Школа Линьцзи-цзун (яп. Риндзай) высоко ценила чаньские сборники «Застава без врат», «Речения с Лазурного утеса». Более того, именно истории из «Заставы без врат» стали основными темами для медитаций и бесед в этой школе.

В XIII веке появляется одна из самых известных коллекций гунъаней «Застава без врат» («Умэнь гуань»), составленная чаньским наставником Умэнь Хуэйкаем (1183–1260). Хуэйкай умело использовал в названии коллекции свое имя, поэтому название произведения можно перевести как «Застава без врат», так и «Застава наставника Умэня». Он составлял это собрание в течение нескольких лет, а опубликовано оно было в 1228 году. Это — уже вполне «авторское» произведение. Несмотря на то, что Хуэйкай использует хорошо известные к тому времени не только в чаньской, но и в народной среде истории, к каждой из них он составляет обширный и порою крайне увлекательный комментарий. Каждый гунъань превращается в маленькую новеллу, где идет диалог мастеров двух эпох, Хуэйкай пытается вступить в разговор с героями гунъаней, причем далеко не всегда однозначно одобряет правильность поведения старых мастеров. Он издевается над ними, впрочем как и над собой — над своим «недопониманием», «мелкими размышлениями», «недостаточной просветленностью сознания».

Первое издание «Заставы без врат», считающееся классическим, было невелико по объему, оно включало лишь 49 историй. Издателем сборника (как предполагают многие и реальным составителем) стал Чэн Чжичжи (он выступил под литературным псевдонимом Аньвань), выпустивего в свет в 1246 году. Коллекция гунъаней с комментариями Умэня стала столь популярной, что неоднократно переиздавалась и дополнялась новыми историями. Так Улян Цзуншоу включает в нее три истории про чаньского наставника Хуанлуна, записанные в 1230 году.

По преданию, сам комментатор этого сборника Умэнь получил просветление лишь после того, как шесть лет бился над гунъанем, ставшим затем известным под названием «Собака мастера Чжаочжоу», который дал ему наставник Юэлинь Шигуань:

Один монах спросил наставника Чжаочжоу:

— Обладает ли собака природой Будды?

— Обладает! — ответил Чжаочжоу.

— Так если она обладает природой Будды, почему же она еще ютится в этом кожаном мешке?

— Потому что она делает это осознанно.

В другой раз еще один монах спросил Чжаочжоу:

— Обладает ли собака природой Будды?

— Нет, — ответил Чжаочжоу.

— Но все живые существа обладают природой Будды, — сказал монах, — почему же собака не обладает ею?

— Потому что она уже заключена внутри ее сознания — кармы.

Гунъань этот действительно крайне сложен для понимания: на один и тот же вопрос даются, казалось бы, абсолютно противоположные ответы. Если учитывать, что вопрос «Обладает ли собака природой Будды?», вообще многократно повторялся и интерпретировался различными наставниками (в том числе и самим Буддой), то задача становится еще труднее, поскольку ответы даются всегда разные и при этом всегда — безошибочно точные. Ответ на данный вопрос заключен в самом понимании того, что нет вообще никакого различия между понятиями «внутренняя природа», «собака» (или любое другое существо») и «Будда». А поэтому приход к осознанию, что вопрос сводится к «обладанию самим собой», обессмысливает его и одновременно придает смысл концепции «Стать Буддой, взирая на собственную природу».

После просветления Умэнь написал короткое четверостишие, так передав свое состояние:

Это словно удар грома средь ясного неба:

Все мириады существ открывают глаза

И совершают поклон одновременно.

И даже гора Шумеру подскочила и пустилась в пляс!

Сборники чаньских гунъаней активно компилировались и в XVIII–X IX вв., составляются они в некоторых чаньских монастырях и по сей день, но в целом сама традиция медитации на гунъанях оказалась настолько блестяще отработана в период средневековья, что новые темы не могут уже дать ничего принципиально нового — ведь и старое еще не до конца осмыслено.

Гунъани так бы и остались своеобразной китайской традицией пробуждения сознания, если бы не их возросшая популярность в Японии.

Именно из Японии гунъани — коаны приходят в западную науку, а затем и популярную литературу. Здесь они становятся тем, чем и привыкла считать их досужая западная публика — забавными побасенками из жизни необычных дзэнских мастеров, «парадоксальными загадками».

Безусловно, о существовании глубокого смысла за пределами видимого диалога, известно практически любому, кто хотя бы в общих чертах знаком с дзэнской традицией, но в большинстве своем это остается лишь теоретическим знанием.

Реальный парадокс коанов заключается в том, что вырванные их контекста общего воспитания, из методик медитации, дисциплины тела и многого другого, они не смогут «сработать».

Одним из самых первых сборников коанов, ставших известным среди западной публики, стало собрание под названием «101 дзэнская история», составленная в 1919 году японским автором Ногэном Сэндзаки на основе коанов XIX — начала XX вв. Туда также вошли отрывки из сочинения знаменитого японского мастера XIII в. Мудзю «Сасэкисю» («Собрание песка и камней»). В 1970-е годы это собрание было переведено П. Репсом под названием «Плоть и кости Дзэн» (Zen Flesh, Zen Bones). Особенность данного собрания заключалась в том, что многие старые китайские истории были переделаны на новый лад и «японизированы». Прежде всего в них действовали уже не китайские, а японские наставники Дзэн, старые китайские монахи и молодые послушники заменены университетскими студентами или даже профессорами, которые должны были противопоставить «мертвое» университетское начетничество «живому» дзэнскому опыту. При этом сами истории оставались такими же, как и в китайском средневековье, но благодаря переработке они стали шире известны именно в японской интерпретации. Именно так по миру пошли гулять истории про «хлопок одной рукой», «переполненную чашку, в которую больше не влить чая», и многие другие.