Укразия - Николай Борисов

— Да, сейчас только.

— Счастливый… Вы видели собственными глазами все эти ужасы, которые делаются в этой бедной, несчастной бывшей России… A propos[13], великий князь Георгий Михайлович служит приказчиком в конфексионе… Такой милый… Там отбою нет…

— Да, милая леди, там интересно. О, какая жизнь. Голод, холод… Вот, например, вы представьте, на улице стоит оборванная худая женщина, на руках ребенок, плачущий от голода. Вот такой маленький, грудной. Она только безмолвно протягивает руку… А мимо нее идут прохожие с пайками.

— Что такое паек?

— Это… это четверть фунта хлеба в день на человека. И больше хлеба негде достать. Ведь подумайте, нет продажи…

— Это ужасно, ничего нельзя купить…

— Так вот, мимо проходят эти чиновники-совслужащие, как-то боком, мимо, чтобы даже не посмотреть на нее, чтобы не дать хлеба. А я стою и наблюдаю. Ведь это жизнь, миледи, и мне здесь за мои заметки дадут много фунтов…

— Это интересно. А сколько фунтов получите?

— За строчку шиллинг… Стою и наблюдаю. Мимо проходит рабочий, грязный, закопченный, в фартуке, в руках небольшой кусок хлеба, ну, фунта в два… Увидал, остановился, отломил кусок и отдал женщине.

— Ну, а дальше…

— Это все… Вся сценка. Не правда ли, колоритно?

— Это неинтересно. Скажите, Дройд, а какая там мода? Что носят дамы общества?

— Мода…

Дройда этот вопрос неприятно поражает, по его губам скользит усмешка. О, он уже видит, что его любовь чрезвычайно ограничена, и невольно удивляется, как он этого раньше не замечал.

— Ну скажите, Дройд, что носят дамы общества?

— Носят… Ах, да… Носят на Сухаревку свои старые платья и оbjets des luxe[14] продавать.

— Вы смеетесь, Дройд.

Дройд не успел ответить, так как их диалог прервала старуха нищая, протягивая руку за подаянием.

Леди Гартнер брезгливо сторонится, но Дройд, вынув из кармана несколько пенсов, дает старухе.

Старуха не верит своим глазам и бросается к Дройду с намерением поцеловать его руку.

— Не надо… Это что такое… — запротестовал Дройд.

— Ну, вот… — пожимает руку старухи.

— Вы очень опростились, Вилли, — сказала леди Гартнер, брезгливо морщась.

— Почему? Она просто хотела поблагодарить.

— Но это зараза… До свиданья, Дройд… Нет, нет, я вам руки не подам, я боюсь заразы, а у меня двое детей… Вы обязательно продезинфицируйте руки. Я боюсь передать заразу… В Англии не подают рук… нищим… Если вы хотите проститься, то…

Леди Гартнер протянула свою руку к губам Дройда для поцелуя, мило засмеявшись…

Рука леди Гартнер осталась висеть в воздухе.

Дройд сухо приподнял на голове шляпу, холодно поклонился.

— В России не целуют… — и, повернувшись, отошел к автомобилю и сел.

Джон, наблюдая всю эту сцену, искренно улыбается, он доволен, что Дройд так отделал аристократическую даму.

— На Флит-стрит № 75.

Автомобиль медленно покатил.

Леди Гартнер, презрительно улыбнувшись, бросила вслед:

— Азиат… — и, передернув плечами, пошла по тротуару.

Глава IX. Подписной лист

Огромный металлургический завод. Громадный зал, переполненный машинами с топками, трансмиссиями, поглощал совершенно группы рабочих, дававших жизнь всей этой махине. Биение пульса и вздохи машин заставляли сотрясаться громадное здание.

От группы к группе проходил:

«Подписной лист товарищам революционной России от английских товарищей рабочих».

А под этим заголовком шел ряд четких, сильных подписей и против каждой фамилии стояло от шиллинга до трех.

Взяв лист, рабочий приложил его к машине, и его рука, выхваченная из полумрака красным светом, написала:

«Ред Айрой — три шиллинга».

А за ним снова потянулись новые десятки рук, и скоро весь лист был усеян подписями.

Автомобиль. Улица. Окраина.

И Джон Фильбанк на другом заводе собирал подписи.

Тысячи рук потянулись к подписному листу и покрывали его своими подписями.

Семья Джона, живущая в подвале одного из небоскребов, поджидала его к ужину.

Отец Джона, старый моряк, в матросской рубашке, весь покрытый татуировкой, курил громадную трубку, подслеповато щурясь то на жену, сидевшую в кресле на колесиках (ногу она потеряла на одной из текстильных фабрик мистера Пинча-старшего), то на младшего сына, работающего в слесарной мастерской и вытачивающего какую-то ось по чертежу в книге, в которую он то и дело заглядывал. Дочь вертелась около матери, передвигая ее по комнате. Отец пускал дым, ворчал на мать, на сына, на дочь.

В комнату влетел Джон. Неистово поздоровавшись со всеми, он закричал:

— Завтра еду в Россию… Забежал проститься… Там я узнаю правду о революции.

Брат Джона пришел в восторг, бросил станок и, вытирая руки фартуком, бросился к Джону. Сестра захлопала в ладоши, и отец одобрительно выпустил такой столб дыма, что даже Джон отшатнулся и бросился к заплакавшей матери и, обняв ее, стал шептать ей слова о том, что борьба на Востоке также и их борьба, и от победы революции в России зависит и их жизнь и их будущее. И постепенно глаза матери прояснились, и она, улыбаясь, с грустью обняла своего Джона.

Глава X. Клуб «голубых фраков»

Около двери в клуб два лакея неодобрительно косятся на свои розетки, прикрепленные к левому лацкану фрака. Розетки изображают в миниатюре шелковые, маленькие модные дамские панталоны.

— Что это значит? — спросил один.

— Верх цивилизации! — засмеялся другой.

Но сейчас же их лица приняли суровое выражение, и они, согнувшись, распахнули двери перед членами клуба, на черных смокингах которых сидели элегантные розетки клуба.

В кабинете клуба уже собралась компания скучающих английских аристократов.

Гладкие, идеально ровные приборы, черные смокинги, с розеткой клуба в петлице, стояли, сидели, группируясь то у буфета, то около столиков.

Ряды чинных бутылок виски, сифоны с сельтерской, фужеры, фрукты в высоких вазах на тонких ножках, всюду цветы и на всех лампах красные абажуры, спускающиеся кружевной пеной, как сборки дамских панталон. Мягкие диваны, кресла, уютный камин с красным светом внутри, создававшим иллюзию горящего камина.

Выпито уже было много, когда в клуб вошли Дройд и сэр Барлетт.

Клубмены пришли в движение, и скоро центром всего клуба сделался Дройд.

За его появление снова в культурной стране, за его бегство из страны варваров — было выпито много.

— Расскажи о стране этих большевиков, — подошел к нему редактор «Таймса». Острый пронизывающий взгляд нащупал Дройда, желая оценить его стоимость для газеты… и, мысленно прикидывая тираж газеты, редактор мучился мыслью: прибавить ему гонорар или еще воздержаться…

— С удовольствием… — чокнулся с ним Дройд.

Столики уставили таким образом, что они образовали полуовал около столика Дройда, редактора и Барлетта. Бар-летт заметно отличался своей выдержанностью, он был холоднее всех, тверже всех и, севши в кресло, с удовольствием откинувшись, заложив ногу за ногу, приготовился слушать с совершенно бесстрастным лицом.

— Я, как сейчас, помню все… Летим… ветер, свист в ушах…

И Дройд развертывал перед слушателями увлекательно грандиозную картину гражданской войны. Он яркими красками описывал русских санкюлотов, бессознательно рисуя в противовес их героизму подлость и трусость белых.

— Поставили к стенке… А я не привык еще к расстрелам, джентльмены. Удовольствие не из приятных, и, кроме того, без всякого подобия суда.

И слушатели то мчались с Дройдом в автомобиле по шоссе, то мчались с возами свадьбы, то восхищались партизаном Галайдой.

Дройд устал от пережитых им заново приключений. Мистер Барлетт встал, налил два бокала вина и один из них предложил Дройду.

Чокнулись…

Странно-четко в тишине прозвенело стекло.

Джон вздрогнул, опомнился и, стряхнув с себя впечатления рассказа, отошел к двери, вытянулся и стал бесстрастно ждать.

Мистер Барлетт выпил бокал.

— Я повторяю свое предложение… Дройд, вы поедете со мной в эту Укразию. Я получил туда назначение.

И Барлетт протянул Дройду свой мандат.

Заявление Барлетта поразило членов клуба. Дройд не успел ответить, как к нему подбежал редактор «Таймса» с раскрытой чековой книжкой в руках.

— Каждое слово шиллинг… Поезжайте… Даю аванс в размере пяти тысяч фунтов, сейчас же.

— Ваши аргументы очень убедительны, сэр… — сказал Дройд, принимая чек и выпивая бокал.

★

Часть первая 7 + 2

Глава XI. Рады стараться

Красные перестали отступать. Группа войск под командою Якира билась в тылу белых. Шли бои.