Провинциальные письма - Владимир Кузьмин

…Пусть я – пятно чернил…

Пусть – я один… Ладно…

Конечно, и, как утверждает Любовь Назарова, «Противиться поэзии грешно…». Но, наверное, это все-таки грех меньший, чем творить поэзию противную12.

О «мнимой» литературе и «реальных» критиках

Нет судьбы более неблагодарной, чем быть в провинции критиком – жить на одной лестничной площадке с тверским писателем или встречать его прогуливающегося тихим вечером на бульваре Радищева. И нет возможности скрыться… Но ведь критик имеет дело не с авторами, а с завершенными их сочинениями, ему, может быть, даже полезно не иметь с писателем личного знакомства: пишет ведь он, в сущности, не о человеке, не о приятеле или недоброжелателе, а его художественном произведении. …Ибо всякий текст, выйдя из-под пера, уже автору его не принадлежит.

Ах, если бы это было так: если бы в чреве чадящего мегаполиса можно было затеряться где-то в сумраке уютного кабинета и листать в свое удовольствие скромные полиграфические произведения, под обложками которых заключено нечто…

Одним словом: должен ли критик искать личной встречи с писателем, или искать танственной встречи с образным миром его текстов?.. И чем лучше отзыв критика, замешанный на его личном приятии или неприятии автора, рецензии, обращенной лишь к внутреннему измерению глубины его художественного мастерства?

Ничтожна актуальность этих вопросов в критике нового рубежа веков, времени постмодернизма – разрушения любых границ: нравственных, художественных, пространственно-временных заборов реальности в Internet и виртуальных системах. Безусловно, и в литературе, и во всех других искусствах мы наблюдаем это беспощадное эльниньё, размывающее оболочку текста, границу образа и выбрасывающее в пространство жизни самую суть искусства.

Можно строить жизнь по художественным законам литературного текста… Такую книгу жизни русский читатель впервые прочитал с телеэкранов в эпопее «Возвращение Александра Солженицына». Этот драматический спектакль умело поставил гениальный режиссер и писатель. Страницы этой пьесы до сих пор нехотя перелистывают миллионы наших соотечественников и сотни тысяч интеллектуалов «другого» мира. И для многих из читателей Солженицын – писатель не потому, что он пишет, а исключительно потому, что о нем пишут, о нем говорят, его – показывают.

Не только представление о тексте и его авторе, но и сам художественный образ в искусстве литературы сегодня часто возникает вне объема теста или на границе пространства жизни и текста. Такого художника нельзя, невозможно оценить вне его реального облика, стиля жизни, включая самые незамысловатые и тривиальные ее моменты – от приема пищи до испражнения.

Перфоманс пришел и в тверскую литературу. Определенного рода местная пресса чаще писала о певичке-поэте (именно так – в двух родах) Старухе Изергиль, иммигрировавшей недавно в Москву, чем о любом другом тверском писателе. Пишут, как правило, приятели и приятельницы… Но, признаемся, не только потому, что хотят сделать друг другу приятное, а потому что сам тип новой литературной жизни требует непосредственного общения с автором. Ибо без оного текст, созданный им, вроде бы эстетической ценности не представляет.

Объективная литературная жизнь свидетельствует о том, что новые тверские поэты, например авторы сборника «Стихограф», оказываются таковыми в кругу себе подобных. Впрочем, пресса и критика, «а ля» Ксения Чемоданова и Глеб Чистяков, делает свое дело. Говорит преимущественно о жизни человека в кругу «тусовки», на так называемых «поэтических оргиях», и превращает его в ПОЭТА для местной и не только публики, мало знакомой с его, мягко говоря, скромными поэтическими опытами. Все больше и больше «поэтов» и «поэтесс» без всякой зависимости от возраста и профессиональной принадлежности собираются вместе и называют друг друга таковыми. Так рождается естественная литературная жизнь, из которой выйдут в большую литературу маленькие тверские гении, уверенности которых, может позавидовать и Гумилев, явившейся однажды еще неизвестным поэтом к Мережковским, заявив о своей гениальности. Недавно и я вел беседу с юным писателем из тверской глубинки, о котором уже сообщает и говорит столичная критика. «Напечатайте мои стихи, – убеждал он меня, – неужели вы не понимаете, что я безумно талантлив и скоро стану великим поэтом, как Иосиф Бродский, получу Нобелевскую премию, вспомню о вас в своих мемуарах».

Впрочем, здесь – оторвемся ненадолго от темы нашего эссе – возникает и вопрос о том, чем занимаются сейчас «известные» тверские писатели, члены союзов и кем они продолжаются… Поколение учеников Александра Гевелинга закончилось где-то на Галине Киселевой, дальше началось поколение учеников Евгения Сигарева и его группы «Рассветная звонница». Их литературный статус – ученики мастера… Но не проще ли и каждому из них соскользнуть в мнимый литературный мир «поэтических оргий» и назваться поэтами? Степень соблазна велика, – не только жизненного, но и художественного. Интересно и просто начать литературную карьеру с образа (имиджа) писателя в жизни. А почему бы и нет, ежели и иной художественный текст обязан рождением двум словам гипнотически привлекательного заголовка.

…Вернемся к тверским критикам. Их не так много, но суть не в персоналиях. Она – в возможности и желании спокойно, может быть, даже хладнокровно пройти мимо, точнее – пройти рядом с точкой зрения, противоположной твоим оценкам и представлениям, пройти без гримас и плевков в сторону оппонента. Возможно ли это в Твери, в провинции? Или всякое – объективное и субъективное, блистательное и посредственное – некомплиментарное критическое слово всегда покажется здесь, в Твери, ущемленному авторскому самолюбию ничем иным, кроме как «бумагомараньем», «собачьим лаем», «пасквилем», «некомпетентностью», «злобными измышлениями», «недобросовестностью» и так далее (привожу здесь лично знакомый мне терминологический аппарат Г. Кизеля, А. Бойникова, А. Гевелинга).

Почти десятилетие тверская литература существовала в замкнутых границах. Провинциальный писатель был заточен в каземате собственного кабинета, книги, наконец, своего художества – своих образов. Он и раньше читал рецензии о себе, написанные по партийному ранжиру, по количеству званий и наград. Он и теперь, к сожалению, все еще надеется, что не прошли, а если и прошли, то вернутся золотые времена, когда членский билет союза, а тем более какого-то там PEN-клуба вдруг станет залогом его неприкосновенности.

Литература постмодернизма окончательно превращает текст в диалог – эпох, сознаний, стилей, полов. Превращает его в слово сказанное, живое, изменяющее жизнь, меняющееся в жизни, существующее в ней. Эта литература звучит сегодня в эфире реального пространства. Но уже сам скрытый оксюморон в сочетании слов – реальный эфир – свидетельствует о том, каким мимолетным может быть время «мнимой» литературы. Что придет следом? Может быть, капиталистический реализм…

Мы – провинциалы… И на малом географическом пространстве, встречая писателя на лестничной клетке с мусорным ведром, трудно бывает поверить в его гениальность. Но не менее трудно за ежевечерней партией преферанса с ним обратить его внимание на неудачную поэтическую фигуру…

Именно поэтому так легко и просто приживается сейчас в тверской молодой литературе тот легкий постмодернистский стиль художественной жизни, в котором писатель или поэт так же начинается с оригинальной фенечки на одной из конечностей, как театр с вешалки некогда начинался13.

Иллюзии тверской литературы

В последние годы в Тверской области происходит удивительный литературно-художественный подъем. Писательская организация увеличилась едва ли не в три раза. Что же происходит: Тверь чем-то отличается от других сел и весей России?.. Может, своим местоположением она обязана столь щедрым присутствием в Твери и области литературной интеллигенции. Однажды мне предложили составить словник для словаря «Тверская литература: век ХХ». Я не смог: выдохся, не добравшись и до середины, – писателей и писательниц оказалось около одной тысячи. Почти половина из них трудится на ниве тверской литературы до сегодняшнего дня. Стало быть, на каждую тысячу тверитян приходится по одному писателю…

О чем свидетельствуют эти цифры? Только не об особой тяге тверитян к местной словесности. Мы слишком мало знаем своих писателей. Мизерные тиражи от 500 до 1000 экземпляров едва расходятся в кругу близких друзей их авторов, не всегда попадают в фонды тверских библиотек, а уж сигнальные экземпляры в книжную палату не всякое из тверских издательств себе может позволить.