Школа для негодяев - Дэнни Кинг

Грегсон закрыл за мной дверь и жестом указал на стул напротив своего стола. Я все еще пребывал в легком шоке, поэтому занял предложенное место, не отпустив ни одной остроты.

– Ну что ж, Уэйн, – начал Грегсон, копаясь в бумагах и изображая улыбку, – для начала расскажи, как твои дела.

– Да так, ничего – уклончиво ответил я.

– Я довольно долго беседовал с твоими родителями, и мне стало ясно, что они – полные кретины.

– Что? – потрясенно переспросил я, во второй раз совершенно выбитый из колеи. – Что вы сказали?

– Ладно, не делай вид, что не понял. Сам ведь знаешь, твои папаша с мамашей – придурки. Уже через пять минут разговора мне захотелось плеснуть в них кофейной гущей.

– Что? – пискнул я ультразвуком, расслышать который могли бы только собаки.

– Да все они тут такие, но твои – просто нечто. Ужас. –

Грегсон брезгливо поморщился, а потом состроил глупую рожу и прокрякал: – Мой мальчик совсем запутался, ему нужна помощь. Бедный мой ангелок!Тъфущ что за идиоты!.. Курить  будешь? – Он вытащил пачку «Бенсона» и протянул мне сигарету.

– Что? Я не…

– А мамуля, пожалуй, в молодости была хорошенькой.

Интересно, что она нашла в твоем папаше? Большой член, наверное. Хотя с виду старичок мелковат.

– Эй, эй, полегче, черт побери! Вы не имеете права говорить такие вещи! – В негодовании я подпрыгнул на стуле.

Грегсон расплылся в Довольной улыбке.

– Итак, мы выяснили, что твои родители тебе все-таки небезразличны и ты испытываешь к ним определенные чувства. Превосходно. – Директор затушил окурок и что-то записал в моем личной деле.

– Ничего не понимаю. О чем это вы? – спросил я.

Напустив на себя ученый вид, Грегсон объяснил, что он просто проверял, связано ли мое поведение с желанием досадить родителям или же у меня иные мотивы.

– Если бы ты поддержал мои оскорбления в адрес отца с матерью, я бы сделал вывод, что цель всех твоих выходок – привлечь их внимание, и порекомендовал бы обратиться к услугам семейного психолога. Так как ты встал на защиту родителей, можно предположить, что причины твоего антисоциального поведения кроются в ином, и в данном случае мы сможем тебе помочь, поскольку это профильная задача нашего заведения,—закончил Грегсон, наконец-то показав себя высоколобым педиком, которого я и ожидал увидеть. – Ну, расскажешь что-нибудь о себе?

– Что, например?

– Например, почему ты воруешь.

– А вы почему? – Я.ловко перевел игру на чужую половину поля.

– Потому что мне нравится брать вещи и не платить за них, – невозмутимо ответил директор.

Я недоверчиво фыркнул.

– А еще я люблю смываться с краденым, быть хитрее других, всегда смеяться последним.

Я понял, что этот тип – настоящий проныра, и с ним надо ухо держать востро.

– Большинство людей—простофили и дураки, которые

изо дня в день, неделю за неделей таскаются на ненавистную им работу. Зачем? Прозябать в серости, неизвестности, скуке!?. Гораздо интереснее выделиться из толпы и показать всем, насколько ты крут.

– А разве это правильно? – осторожно спросил я. Судя по всему, самомнение у Грегсона было хоть куда, но пока что я решил придержать эту мысль.

– Не знаю. А ты как думаешь, это правильно?

– Что именно? То, что вы хотите всем доказать свою крутизну?

– А разве мы все не хотим того же самого?

– Ну-у… По-моему, чем больше будешь выставляться, тем скорее тебя сцапают, – довольно дерзко ответил я.

Грегсон покивал и добавил запись в моем деле.

– Что вы пишете? – поинтересовался я.

– Не твое дело, – буркнул он, не поднимая глаз.

– Вот именно что мое, да еще личное. И пишете вы про меня, а не про кого-то другого.

– С чего ты взял? – Директор поднял глаза.

– У вас на столе лежит мое личное дело, и ваши записи – про меня.

Грегсон лишь хмыкнул.

– Считаешь себя умником… как там тебя зовут? Уэйн? .– Он продолжил что-то царапать.

Я сидел, совершенно сбитый с толку переменчивой реакцией директора, и размышлял, что из этого представления игра, а что – искренняя неприязнь ко мне. Наконец Грегсон закончил писать и закрыл папку. Он сунул ручку в верхний карман пиджака и откинулся в кресле, потом развернулся к окну и сквозь щели в жалюзи принялся разглядывать крошечную автостоянку.

– Куда вы смотрите? – спросил я через какое-то время.

– Никуда, – бесстрастно ответил Грегсон.

Мы просидели в полном молчании добрых пару минут, после чего я поинтересовался, могу ли идти.

– Куда?  –  в свою очередь задал вопрос Грегсон.

– Ну, идти. В смысле, домой. Отсюда. Куда угодно.

– В Мидлсбро, что ли? – Только теперь он опять повернулся ко мне.

Я промолчал, предугадав очередной подвох.

– Знаешь, чем занимаются в Мидлсбро? – спросил Грегсон, поняв, что ответа от меня ему не дождаться.

Я едва заметно качнул головой.

– Муштрой. У-у, это быстро приводит в чувство. «Налево! Направо! Встать у кроватей, говнюки!» Каждый вечер ледяной душ во дворе и брюссельская капуста на ужин, – злорадно заключил Грегсон. – Кроме того, там полно педрил.

Почти все ребята, которые туда попадают, превращаются в чьих-нибудь «подружек». А те, кто не желает присоединиться к большинству по собственной воле… делают то же самое через силу. Избежать общей участи не удается никому.

Это стало последней каплей. Не знаю каким образом, но у Грегсона получилось всего в нескольких коротких фразах материализовать самые страшные мои кошмары – особенно насчет брюссельской капусты. По спине у меня пробежал холодок, и я ощутил непреодолимое желание спрятаться под ближайшей кроватью. Должно быть, мистер Какашка все прочел по моему лицу, поскольку довольно долго наслаждался моим выражением, откинувшись на спинку кресла.

– В конце концов, там такие порядки. Правда, есть и кое-что хорошее. Ты получишь рабочую специальность – каменщика, сборщика мусора, подметайлы – и выйдешь из стен школы добропорядочным человеком. Выпускники Мидлсбро в дальнейшем живут нормальной, серой, скучной жизнью.

Не этого ли хотят для своих детей все родители? Папочка с мамочкой будут просто счастливы, если смогут рассказать соседям о своем милом мальчике, а не о том несносном хулигане, который отравляет им жизнь сейчас. В Мидлсбро выправят всех, будь уверен. И – уж извини – тебя тоже.

Блин, если Грегсон собирался довести меня до приступа неконтролируемого бешенства, он действовал в правильном направлении. Мои органы восприятия были настолько перегружены, что я едва мог вздохнуть не говоря уж о том, чтобы выдать достойный ответ. Грегсон еще с полминуты ухмылялся, как старый педофил в палате детей-коматозников, после чего сменил тактику.

– Сам понимаешь, Мидлсбро – это Мидлсбро. В Гафине практикуется совсем иной подход. Мы объясняем молодым людям, что такое преступление, учим их оценивать последствия своих действий, доказываем бессмысленность спонтанных, неподготовленных краж и ограблений. В основном, юными преступниками движет любопытство: получится ли улизнуть? Хватит ли у меня смелости? Хватит ли умения? Учителя в Гафине продемонстрируют тебе границы «твоих возможностей, проверят отвагу и даже научат правильно воровать, однако через год, по окончании курса, тебе совсем не захочется использовать полученные умения. – Грегесон вещал так сладко, что у меня чуть не текли слюнки. – Тебя научат смотреть на мир по-другому, а не просто промоют мозги, как в Мидлсбро. Из наших стен ты выйдешь обновленным, а не задавленным.

Я ни черта не понимал. В Гафине нас научат воровать с расчетом на то, что, покинув школу, мы не станем этого делать? Слыхали? Наверняка не обойдется без нравоучений на тему жертв и наказаний, и все же такая перспектива представлялась мне привлекательной.

– По-вашему, этот метод помогает перевоспитать людей? – наконец выдавил я, не веря сам себе.

– Да, в отношении большинства ребят. Конечно, некоторых, самых отпетых, мы упускаем, но все равно работаем не зря. На одного закоренелого, опытного преступника приходится десять перевоспитанных подростков.

– Десять? – Я едва не поперхнулся. Статистика показалась мне удручающей.

– Да и закоренелым мы пытаемся, по крайней мере, помочь разобраться с собой. Кстати, девиз нашей школы – «Heliarnos Eto Umminas», то есть «Все в ваших руках, парни».

– И что, кому-то это внушает доверие?

– Наши методы строго конфиденциальны, посторонним мы о них не распространяемся. Как по-твоему, что скорее одобрят твои родители – ежедневный кросс босиком в Мидлсбро или обучение навыкам взлома в Гафине?

На этот вопрос можно было даже не отвечать. Если уж я до конца не врубился в воспитательные методы Гафина, то мой старик и подавно бы их не понял. Он до сих пор переживал, что в стране отменили обязательную воинскую повинность, хотя ненавидел каждую секунду собственной службы. Папаша просто с ума сойдет от счастья, если узнает, что мне предстоит бегать по десять кругов в любую погоду, питаться жеваной бумагой, стоять по стойке смирно перед начальством и отбиваться от педиков в казарме.