Марьина роща - Евгений Толкачев

ВОЗВЫШЕНИЕ ПЕТРА ШУБИНА

«В Марьиной роще — люди проще»

(местная поговорка)

Русский человек — исстари общительный. Это его свойство казалось опасным царскому правительству. Поэтому так мало было сословных и профессиональных клубов и обществ в старой Москве. Для либеральной аристократии был Английский клуб, хранивший традиции времен Грибоедова, было Дворянское собрание, был Купеческий клуб для верхушки сословия, туманно именовавшегося «торгово-промышленными кругами», для интеллигенции был Литературно-художественный кружок, был и Юридический клуб, был и Приказчичий клуб…

А для широких масс народа, для рабочих и ремесленников, для мещан и вчерашних крестьян были трактиры и базары. Трактир заменял клуб, здесь собирались люди, близкие по ремеслу. Но все сословия, весь московский люд стекался на такие народные сборища, как гулянья под Девичьим, как крещенские катания на Москве-реке. Особенно многолюдным бывал традиционный вербный торг.

В последние дни вербной недели не так-то легко было добраться до Красной площади. Уже с Театрального проезда становилось тесно, около Думы (где сейчас Музей В. И. Ленина) люди уже не помещались на тротуарах, а под гулкими сводами Иверской часовни толпа поднималась плотной стеной. И по другую сторону нового здания Исторического музея вверх к площади стремились людские потоки. Среди них, как в бурном море, плыли экипажи. Человек больше не мог двигаться по своей воле, оставалось лишь отдаться течению. Стиснутых, разгоряченных, порою слегка помятых людей лавина выносила на Красную площадь.

Тут людей оглушала неповторимая симфония торга. Свистели, гремели, щелкали, гудели, хрипели, гнусавили, пели, ныли, издавали всевозможные звуки сотни гудков, свистков, пищалок, картонных и жестяных труб, свирелей, флейт, барабанчиков, трещоток; каждая группа старалась перекричать другую группу инструментов. По тротуарам и по мостовой двигалась неиссякаемым потоком огромная толпа. Докатившись до Никольской, она делилась на ручьи: одни шли вдоль Рядов, другие вдоль музея, а большинство пробивалось в середину.

В центре Красной площади раскинулся традиционный московский вербный торг — зрелище живописное и своеобразное.

Вдоль всей площади в пять рядов тянулись тесовые ларьки и палатки, выросшие за одну ночь, и жизнь их длилась самое большое неделю.

Здесь продавали все, чем славились российские ярмарки. Сюда стекались торговцы не только со всех сторон необъятной страны; много заграничных гостей приезжало продавать свои товары на этой ежегодной ярмарке. И чего-чего тут не было!..

Большие палатки первого ряда заняты преимущественно пряничниками. Вот тульская пекарня выставила свои обливные печатные пряники с цукатами, с орехами, кофейные, шоколадные, фруктовые…

Рядом бойко торгуют мелкими Вяземскими пряничками с вареньем. Их берет тот, кто побережливее: настоящий вяземский пряничек имеет секрет — никогда не черствеет, но — ах! — уже во второй половине XIX века трудно стало в Москве достать настоящий вяземский пряничек. Вот расторопные тверяки щеголяют своими фигурными мятными пряниками: тут и кони, и пастухи, и рыбы, и птицы, и крохотные, как пуговицы, шарики, и огромные, с блюдо, государственные орлы. Перед этими художественными изделиями надолго застывают ребятишки, и только пронзительная волна вкуснейших благоуханий следующей палатки отрывает их от упоения сказочными цветами, верблюдами и деревьями из ароматного белоснежного мятного теста.

Большой коммерческий успех имеют соседние палатки московских купцов Кукина и Выгодчикова. К ним неизбежно поворачиваются носы, человек глотает слюну, и рука непроизвольно тянется за кошельком. Москвичи бьют конкурентов запахами. Вот здесь, сейчас, на ваших глазах из заднего помещения палатки выносят противни с горячими пряниками, от них идет пар и аромат, и… кто устоит перед таким ароматом? Пряники здесь не так красивы, все однообразные, круглые. Но сколько сортов! Белые и розовые, мятные, миндальные, медовые, обливные, саксонские, ореховые, жареные… И каждый сорт благоухает по-своему.

Тут же с краю — утлая палатка. В ней совместно торгуют представители нарождающейся марьинорощинской «индустрии». Главное место занимают расписные пряники пекарни Елагина. По коричневому фону паточной коврижки струйкой цветного сахара выведены такие узоры, что ребятишки застывают перед ними как вкопанные… Рядом — высокие стеклянные банки с витыми палочками леденцов. Ни у одного художника на палитре не найдется столько красок, сколько на этих пестрых леденцах! Знает купец Ливанов, чем привлечь покупателя.

Оба марьинорощинских купца держат скромную палатку; хоть и богаты купцы, а все-таки еще боязно вступать в прямую конкуренцию с такими китами пряничного и кондитерского производства, как Чуев, Расторгуев, Белоусов… Крошечный уголок в палатке занимает товар «мастерской» Алешина. Этот будущий богач начинает дело с малого: покупает в зеркальных мастерских обрезки, отходы и брак, режет их на кусочки, оклеивает пестрой бумажкой и через продавцов вразнос продает свою копеечную продукцию. Впоследствии его зеркальная мастерская станет поставлять не кривые зеркальца, а монументальные трюмо ручной работы.

Тщетно пытаются перебить пряничный запах соседние палатки восточных сладостей. Сочатся тахинным маслом кубы халвы, несокрушимыми глыбами белеют утесы кос-халвы, и когда ее откалывают топориком, в стороны брызжут веселые голубые искры. Тянутся ленивые белые, желтые, розовые шербеты и помадки. Легкими пушистыми горами громоздится сладкая вата. Висят длинные ряды розовых полупрозрачных колбасок чучхелы, обильно пересыпан сахарной пудрой тягучий рахат-лукум. А дальше — кучи и штабели всяких неведомых по вкусу и названию сладостей, изобретенных изощренным вкусом Кавказа, Средней Азии, Ирана…

Фруктовые палатки щеголяют плодами юга, отборными алжирскими финиками на ветках в овальных лубяных коробочках, круглыми яффскими, овальными мессинскими и сладкими корольками — красными испанскими апельсинами из Барселоны и Мурсии. Связки желтых с черным кантом бананов почему-то мало прельщают москвичей, как и шишки сингапурских ананасов с зелеными хвостами. Зато нарасхват берут всякие орехи: кедровые в шишках и на вес, грецкие, волошские, китайские (арахис), жирные неразгрызаемые американки, круглый фундук. Покупают сладкие сухие александрийские стручки с плоскими, каменной твердости семечками, палочки дивьего меда, где за каждой перегородкой хранятся коричневые капли приторно-сладкой тягучей жидкости. Пирамиды яблок всех колеров, форм и размеров испускают тонкий аромат осеннего сада. Среди всевозможных нежных на вид и на вкус «иностранцев» царствует отечественная антоновка. Из вскрытых ящиков, переложенных соломой, выглядывают ее янтарные щеки и несется крепкий дух родных просторов.

А дальше — горы сухих фруктов. Это специальность восточных купцов: узбеков, персов, турок. Ай, хорош сладкий урюк!

С краю притулилась легонькая палаточка. Рыжий немец из Риги ловко печет вафли, а голубоглазая фрау в изумительном передничке длинными щипцами берет теплые пластинки, плавным движением смазывает одну кремом, прихлопывает другой и подает покупателю, обнажая в улыбке белейшие зубки:

— Битте, пьять копейкен!

И еще, еще палатки со всякой снедью, с пастилой ядовитых колеров, липкими леденцами, карамелью «король Сиамский», обманчивым ярмарочным шоколадом в ярких обертках, под которыми обнаруживалась какая-то серая мучнистая лепешка… Эти торговцы шумели, зазывали больше других, но стреляный москвич знал им цену, и лишь оглушенный яркостью оберток и дешевкой новичок покупал здесь в первый и обычно в последний раз.

Особо стояли палатки с искусственными цветами. Эту московскую специальность ревниво хранили мастерицы. Цветы всех видов, названий, из всевозможного материала свисали гирляндами, стояли букетами, громоздились корзинами; глаза разбегались от пестроты. Подражание природе было исключительно точным, особенно у дорогих сортов — шелковых, бархатных, восковых… Пробовали немецкие фирмы ввозить свои фабричные изделия, но дешевка не прельщала любителей красивого национального искусства. За прилавком отпускала товар одна продавщица, а две мастерицы на глазах покупателей делали цветы: круглыми ложечками и шариками разных сечений выдавливали лепестки, быстро-быстро окручивали проволочку бумажной ленточкой… Тут же продавался набор хитрых инструментов для производства стеблей, лепестков, листьев. Мастерицы могли не опасаться конкуренции. Дело было не в инструменте, а в умении владеть им. Московские цветочницы славились на всю страну, но купить их великолепные изделия из первых рук можно было только здесь, на вербном торге. В другое время они сдавали свою продукцию в магазины, где их цветы смешивались с фабричными, несравненно худшими. А какая же любящая мать выдаст замуж дочь без хороших московских цветов?