Бенкендорф любит всех нас - Владислав Солоницкий

Из всех двадцати семи человек только эти двое не дали мне поставить галочки в список тех, кого мне удалось вразумить. И, знаете, мне это понравилось. Меня обдало навязчивое желание помочь этим людям. Желание держало меня за шею, не давая проглотить этот ком глупости. Казалось, я должен незамедлительно сообщить в бюро, что остаюсь в Цайтгарденбурге, и спешно снять квартиру. В какой-то момент я еще сомневался в этом, но, когда подумал о награде, присуждаемой за особые позитивные манипуляции над людьми, в очередной раз задумался и проникся. Той ночью я больше не мог отвязаться от Фрэнка и Евы. Если поначалу я лишь задал вектор для их обоюдного спасения, то теперь мне хотелось взяться за их судьбу от и до.

Да, для тех, кто не сразу догадался. Это я свел Фрэнка и Еву вместе. Они должны были встретиться на том мосту, и я этому непосредственно посодействовал. Зачем? – спросите вы. Лишь затем, чтобы помочь пьянице и брошенной бедняжке. Исходя из досье, мне казалось, что эта встреча перевернет жизнь обоих, переплетя пальцы их рук в вечерние гуляния, а затем в долгую счастливую жизнь. И когда дело уже было сделано, когда я познакомился с ними поближе, вдруг понял, что два сосуда, именуемых Фрэнком и Евой, давно заполнены всякой шершавой чепухой, выковыривать которую придется долго и нудно, если вообще выковыряешь. Тут-то я и вошел во вкус. Не хочу сказать, что получал от этого удовольствие, но под ложечкой всё равно что-то свербело, образовывая осадок в виде двух несчастных душ. Тогда-то я и решил, что не уеду из города, пока не закончу с этими недоумками. Сделаю всё, чтобы они были вместе и прожили счастливую жизнь. Потому что любил их, как не любил никого другого.

Если бы не скука оставшихся тридцати свободных минут, выпавших после ленча, вероятно, Фрэнк так и не взялся бы за справочник и не позвонил бы Еве. Возможно, без моих усилий они забыли бы друг о друге уже на следующий день, и история закончилась бы, не успев толком и начаться. Однако Фрэнк в свойственной ему манере заполонять время всякими незаурядными поступками снял трубку стационарного офисного телефона и набрал соответствующий номер. Услышав усталое и полусонное алло, он, притаившись от глаз директорского дозора, заговорил:

– Узнаете голос старого козла?

– Старого? Нет. Молодого козла узнаю, – послышалось спустя несколько секунд задумчивости.

– Я вчера долго не мог уснуть, – начал вспоминать Фрэнк, водя шариковой ручкой по чистым листам офсетной бумаги, – а потом посреди ночи к моему порогу прибился какой-то попугай: представляешь, уговорил меня позвонить Еве.

Девушка закатила вверх глаза, сделав недоуменную физиономию, мол, нашел, чем оправдать звонок, тупица, и ответила:

– Он знал только имя? Фамилию не сказал? В Цайтгарденбурге столько Ев, хоть сачком как бабочек лови.

Оба собеседника понимали, что, чтобы избавиться от партнера, нужно показаться как можно более черствым и грубым, выразиться с худшей стороны и при этом остаться альфой в противостоянии двух полов. Ева, если смотреть поверхностно, не хотела огорчать парня, проявившего симпатию, как ей наговорил ваш всепокорнейший слуга. Она ссылалась на то, что не разобралась еще со своим бывшим и оставшимися после него следами в памяти. А Фрэнк по своей натуре просто не хотел никому нравиться, потому что его пучило от отношений. Задачей обоих было отшить друг друга и при этом запомниться фонтаном экспрессивной харизмы, дав понять, что они из состоявшихся людей. Мол, никому из них не требуется сторонняя помощь, и они всегда смотрят на вещи сверху вниз. Честно, наблюдать эту игру было весьма забавно.

– Собственно, почему звоню? – продолжал Фрэнк. – Хочу узнать, не забыли ли вы о сегодняшней встрече? Те же попугаи говорят, у всех Ев пуля в голове.

– Да, верно говорят. Только пуля сквозная, – смотрит на картину, которую когда-то нарисовала, где на белом фоне разбрызгана красная краска, имитирующая кровь, – как говорится, навылет, – дополнила она.

Фрэнк нисколько не понял ее юмора, но почувствовал, что оба собеседника сидят в окопах. Как он, так и она. Никто не хотел сдаваться, выговорившись о своих чувствах, которых на самом деле не было, и никто не хотел идти в открытый штурм, желая закончить диалог полным доминированием. Оба хотели красиво уйти, но понимали, что этого не сделать без вечерней встречи.

– Поначалу вы мне показались милой и застенчивой особой, – заметил Фрэнк.

– Всё верно, – подтвердила она, – я милая и застенчивая.

– Коварная в душе… – добавил он.

– Нет, – ответила она, в долю задумчивости растягивая первую согласную. Это тоже окажется ее частой фишкой.

– Так что по поводу вечера? – спросил Фрэнк.

– Всё с точностью, как и вчера, – ответила Ева.

– Только не ветер и не дождь, – сказал он, понимая естественное значение этих слов.

– Только не ветер и не дождь, – повторила она, в своем уме рисуя муссон эмоций и соленые слезы.

Осенние вечера, тем более близкие к полуночи, уже как пару недель заставляли надевать теплую одежду. Дело близилось к ранней зиме, что в Цайтгарденбурге было делом обыденным, но только не для меня. Я, как и вчера, устроился на левом берегу и, как в кино под открытым небом, наблюдал за вдалеке стоявшей парочкой, чтобы та не натворила ляпов в режиссируемый мною фильм. В тот день вехи Фрэнка и Евы, по моему хитрому замыслу, должны были соприкоснуться и склеиться как раскаленная смола. Но, естественно, всё шло не так.

– Вам очень идет эта пелерина, – подметил Фрэнк, незаметно подступив к девушке, что стояла на месте привычного для нее участка бордюра.

– Благодарю, – отозвалась она, не поворачиваясь лицом, в уме проклиная саму себя за то, что шаль не сыграла предписанной роли: Ева думала, что неопрятность отпугнет парня, однако тот, словно моль, прицепился к ней и даже нашел в этом что-то вкусное.

– Давно стоите здесь?

– С четверть часа. Могли бы и догадаться, Фрэнк, что я приду намного раньше.

– Четверть часа это не так много, чтобы строить козни. Я пунктуален, милочка.

– Милочка? – переспросила она, воспрепятствовав непонравившемуся мимолетному прозвищу.

– Душечка пошло бы вам гораздо больше, но где-то в моих устах вертится слово, характеризующее вашу неопрятность.

– И что же это за слово? – выронила вопрос она, придерживаясь исходного положения: не поворачиваясь к Фрэнку лицом, стоявшему в тот момент в полуметре от ее спины.

– Пышечка, – быстро и коротко обозначил он.

– Что? – яростью воспылала она, крутнувшись так неожиданно, что парень дернулся и немного отступил. – Пышечка? Не смейте звать меня пышечкой.

В какой-то момент внимательный читатель может подумать, что возбужденность Евы на слово из семи букв может быть вызвано каким-то отношением к ее бывшему парню. Но нет. Девушка на самом деле ненавидела и становилась в вилы, когда кто-то затрагивал ее внешность, восполняя стройность красивого тела устными килограммами женского счастья. Она любила конфеты и всякий раз, когда брала в рот эту сладость, убивала себя мыслями о скором ожирении, что, в конечном счете, приводило к убиению не себя, а тех, кто ей об этом напоминал. А вот комплекс полноты, раз уж мы вспомнили о ее бывшем, вероятно, как раз-таки был его рук делом.

– Да ладно вам, это же милое прозвище, – улыбался Фрэнк. – Другое дело, если бы я называл вас поросеночком.

– Это уже в край, Фрэнк. – Ева что-то задумала и даже потеряла скромность, уставившись глаза в глаза, как свирепый хищник в противостоянии.

– Только без глупостей, я же любя, вы это прекрасно понимаете. – Контраст льда и пламени царил в тот момент на мосту, выдаваясь раззадоренным пикантным оскалом Фрэнка и лукавым острым взглядом Евы.

– Всякий раз, когда будет проезжать желтая машина, я буду вас ударять, Фрэнк, – предупредила она, расслабляясь и принимаясь к устоявшейся у бордюра позе.

– В полночь мне ничего не грозит, – якобы невзначай произнес он и встал рядом с Евой, как это же он сделал сутки назад.

Знаете, как мне показалось, неплохое начало. Не зачатки обоюдных чувств, но уже что-то. Хоть какая-то предрасположенность. Да, именно этой страсти и нужно было добиваться, когда между людьми ничего не искрит. Если всё пойдет в том же темпе, я оголю их провода и зажгу в замыкании. Это будет красочное начало резко обострившихся чувств.

– Я склонна к суициду, – вырвалось из уст Евы после небольшого промежуточного молчания.

Фрэнк немного дернулся в душе, считая ее слова позывами, мол, если с тобой ничего не получится, я покончу с жизнью, и стал искать в себе ответные меры.

– Знаете, я тоже должен кое-что вам сказать, – растягивал он, почесывая у виска. – Заядлый алкоголик… Я – заядлый алкоголик…