Он пришел. Книга первая - Яков Миронов

Тот немного смутился, но ответил достаточно правдиво и полно: «Моего отца зовут Михаилом. Имя моей мамы Рахель. С моего рождения, насколько я себя помню, никто из них никогда не рассказывал о том, к какому роду или к какому колену мы относимся. Поэтому я думаю, что мы считаемся евреями из общего народа Израиля». Мордехай посмотрел в сторону Сары и спросил: «Любимая моя! Ты уверенна, что этот мальчик – наш сын?»

Теперь Сара забеспокоилась и, встав с кровати, перевернула малыша на живот. Она взглянула на спину ребенка, а затем вернула его в прежнее положение. Укоризненно посмотрела на своего мужа и улыбаясь произнесла: «Мой дорогой! Ты у меня, без сомнения, очень сильный и выносливый в своем ремесле! Но глаза следует открывать с самого начала. Поэтому я горжусь тем, что этот мальчик наш с тобою сын. И никто! И никогда! Не переубедит меня в этой истине».

Мордехай, не отрывая глаз от своей жены, переспросил: «Что это значит?»

«Это значит, что у нашего сына-великана и у тебя, мой скромный и застенчивый муж, в одном и том же месте несмываемая метка. О которой знаю я и, возможно, твоя мама, пусть она будет здорова до ста двадцати лет», – улыбаясь, проговорила Сара.

«То есть?!» – сконфуженно обратился отец младенца к Саре.

Щеки мамы малыша покрылись ярким румянцем, и она не переставая улыбаться, ответила: «Любимый мой! Как у тебя, так и у нашего сына между лопатками, посередине спины, одинаковое количество маленьких родимых пятен. И если присмотреться, тогда создается впечатление, что зажжен маленький огонек».

К ребенку подошел Мордехай и поступил с ним так же, как до этого его жена Сара. А затем, еще более засмущавшись рабая и стоявшую тут же медсестру, тетю Машу, Мордехай многозначительно произнес: «Да-а-а!..»

«Да! Да!» – уже не сдерживая своего откровенного смеха, сказала Сара.

Рабай молча смотрел на происходящее, а когда родители мальчика переводили дух от разговора, тогда и он внес свое высказывание: «Мазел Тов! И на завтра, с вашего разрешения, я назначу встречу с хахамом (мудрец) Ароном, который должен убедиться в моей правоте. Потому что именно он Гомель (обученный по законам ТОРЫ человек, приводящий в исполнение обряд Брит-Мила), и ему предстоит соблюсти этот ритуал по всей строгости закона ТОРЫ».

Все с большим вниманием посмотрели на рабая. Мордехай в особенности, потому что после этого он произнес: «Уважаемый ребе! Извините мне мою настойчивость! Но не вы ли сказали, что наш мальчик обрезан. А если это так, тогда для чего нужна Брит-Мила?!»

Рабай нисколько не смутился от заданного вопроса. Скорее, наоборот! Он приободрился и отвечал спокойным голосом учителя: «Господин Мордехай! Вы абсолютно правы, что задали мне такой вопрос. И это хорошо! Потому что по нашим законам только во время Брит-Мила мальчику присваивается имя. Ваш сын получит много благословений: от родственников, от друзей, от совершенно незнакомых людей, от Гомеля, от меня и от вас самого. Вы, Мордехай, получите благословение. Ваша жена и вся ваша мишпаха (все входящие в родословие мужа и жены) приобретут благословения. Благословение получит Сандак (человек, у которого во время Брит-Мила находится на руках младенец). Все находящиеся во время ритуала Брит-Мила также получают благословение. Вы, Мордехай, заметьте, какое количество людей приобретут благословения, которые произносятся исключительно на Брит-Мила. Сколько душевных факелов возгорятся при помощи этих благословений! Разве кому-нибудь из нас может прийти мысль отказаться от всего этого?! Я надеюсь, что нет таких среди нас! А раз так, тогда к приготовлению этой мицвот следует приступить немедленно. Вы согласны с моими доводами, Мордехай?» – и р. Моше-Хаим в упор посмотрел на отца новорожденного мальчика.

Мордехай стоял и качал головой ничего не отрицая, но и не отвечая на сказанное. Все понимали, что он находится в некотором замешательстве.

И тогда рабай добавил: «Раз все согласны, я предлагаю испытать вашего сына. Пусть он сам выберет путь, по которому он уже направлен».

На этот раз муж Сары не выдержал и его понесло: «Знаете, дорогой ребе! Я, конечно, во многом с вами соглашусь, но только не в этом случае. Испытание детей возможно, но, вероятно, после того, когда ребенок начнет ходить! А какому испытанию можно подвергнуть четырехдневного младенца, если кроме материнской цицки ему ничего не известно! И потом! Даже это он видит или чувствует только тогда, когда имеет желание насыщения материнским молоком. И еще…»

Сара взяла мужа за руку и со всей женской силой сжала его ладонь. Мордехай не ожидал и абсолютно не был готов к такому повороту. Он посмотрел сначала на Сару, но заметив, что она отвела взгляд, проводил взглядом взор своей жены, и… Вот то, что увидели все находящиеся в этот момент в палате…

= 7 =

В этот короткий жизненный миг солнце в небесах стояло на своей высшей отметке. Оно было жарким, а лучи его очень яркими. Однако никаким образом они не могли проникнуть в это время в палату № 13. Потому что окна палаты выходили во двор больницы, затененный от дневного света специальным навесом. Но каким-то непонятным образом в окно проник сильный светлый луч. И этот самый луч освещал сына Мордехая и Сары, и ни к кому более он не касался.

Все тело мальчика, и особенно лицо и волосы, источали необычное свечение. Его кудри приобрели оттенок чистого золота. Небесно-голубые глаза отбрасывали волны радужного цвета. Ребенок сиял загадочной улыбкой. Пеленки приняли цвет белизны горного снега и от появившегося легкого ветерка они приподнялись и колыхались над детской кроваткой. Тайна абсолютной тишины посетила палату № 13 родильного отделения. Все испытывали внутреннюю радость. Болезни находящихся здесь людей вырывались из их тел и пропадали в щелях потолка, стен и полов. Малыш смотрел поверх всех голов и из его рта выходил тихий смех. Что видели его небесно-голубые глаза? Что слышали его немного оттопыренные уши? Об этом можно только догадываться! Но любой жизненный миг или момент имеет свое определенное время. Так и здесь! Луч света постепенно тускнел, и вскоре все приобрело обычные регулярные оттенки и цвета. Душа каждого из присутствующих очистилась от темных пятен. Легкость, веселость и молодость – вот что вернулось к этим людям.

Сара любовалась красотой своего младенца! Мордехай наслаждался достоинствами своего сына. Р. Моше-Хаим осмысливал происшедшее, и у него зарождалось предчувствие многовекового ожидания того, кто должен прийти в мир для осуществления планов Пресвятого и Превечного Благословенного, который БЫЛ, ЕСТЬ и БУДЕТ от века до века и после скончания времен не изменится.

Медсестра тетя Маша посмотрела в зеркальце, которое достала из кармана, и увидела себя помолодевшей на тридцать лет и подумала: «Теперь кто меня увидит, не узнает совсем. А как детям моим объяснить, что было чудо, и я поэтому помолодела?! Да и всему персоналу что я теперь скажу? О, Господи! Чудо-то какое! Чудо, да и только», – и она поторопилась к младенцу, но р. Моше-Хаим остановил ее пыл, потому что понял ее намерения. Он просто встал на ее дороге и вдобавок взяв за руку Мордехая, придвинул его к себе. А затем сказал: «Вы, дорогая, меня извините! Но пусть уже его мать за ним поухаживает. А вы сильно изменились, помолодели. Будет лучше для всех, если вы, любезная, постараетесь умолчать обо всем, что здесь видели. Потому что как только ваш рот пожелает рассказать о том, что вы здесь испытали, тогда вся ваша вернувшаяся молодость испарится так же, как она к вам прилипла вновь. Подумайте над тем, что ваши уши услышали. И тем более над тем, что увидели ваши глаза. Надеюсь, вам не следует повторять дважды?»

Рабай прекрасно понимал, что может произойти, если медсестра, выйдя за дверь, начнет рассказывать об этом каждому, кого она знает и кого не знает.

Тетя Маша внимательно слушала рабая. А затем умолительно посмотрела на Сару и Мордехая и сказала: «Дорогие мои! Разрешите мне хотя бы до кроватки ЕГО дотронуться. Прошу вас! Потому что, возможно, мы никогда больше не увидимся. Или, если вам не жалко, подарите мне ЕГО подгузник. Ведь вы наверняка его выбросите, а я эту вещь сохраню. Я надеюсь, что мои глаза теперь увидят не только моих внуков!»

Р. Моше-Хаим вновь обратился к медсестре: «Вы умная женщина, Мария! Но все, о чем вы просите, останется с ребенком и с его родителями. Потому что мальчик и все его вещи освятились. Только вы об этом умалчиваете. Вы растрогаете сердце Сары, и она, конечно же, не откажет вам в столь незначительной просьбе. Мало того! Всякую вещь, которую вы можете взять от этого малыша, вы обязательно используете ради своей выгоды. И не пытайтесь доказать нам, что это не так? – он посмотрел в сторону Сары и продолжал, но уже более мягким голосом: – Госпожа Сара! Примите, пожалуйста, мой совет. Никому и ни под каким-либо предлогом не позволяйте тронуть что-либо из вещей вашего сына. Позовите вашего доктора для осмотра и после его удовлетворительного ответа, в чем я нисколько не сомневаюсь, соберите все вещи вашего сына, переоденьтесь и немедленно отправляйтесь домой. В отношении транспорта не беспокойтесь! Потому что об этом позаботится ваш покорный слуга, то есть я». Затем рабай обратился к Мордехаю и сказал: «Вам, Мордехай, следует позвать доктора, чтобы он подтвердил удовлетворительное состояние вашей жены. Я человек посторонний, и меня не станет слушать никакой доктор. Действуйте, Мордехай! Я пойду с вами, потому что мне следует сделать пару телефонных звонков». И рабай вместе с Мордехаем вышли из палаты № 13.