Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

А пока следователям пришлось держать путь к матери Володи — Софье Шахуриной, не покидавшей больницу на Грановского, располагавшуюся напротив дома, где жила их семья.

* * *

Примчавшись в клинику, Шахурина вела себя очень нервозно, даже истерично. Софья Мироновна то рвалась в операционную, то умоляла врачей сделать всё возможное для сохранения жизни сына, то грозила окружающим, то начинала безудержно рыдать.

Увидев хирурга Бакулева, вышедшего к ней после сложнейшей операции, она с надеждой и страхом бросилась навстречу:

— Александр Николаевич! Ну что?!

— К сожалению, обнадёжить не могу. Состояние крайне тяжёлое. Думаю — шансов очень мало… Во всяком случае, медицина здесь уже бессильна. Надежда теперь только на его молодой организм…

— Не может быть! Вы обязаны предпринять ещё что-нибудь! Где он?!

— Остаётся в палате для тяжело больных.

— Я хочу быть рядом!

— Хорошо, Софья Мироновна.

— И пусть возле него постоянно дежурят лечащий врач с медсестрой и хирург!

— В хирурге нет необходимости.

— Как это нет?! — Шахурина кинулась к главному врачу.

Её с огромным трудом убедили взять себя в руки и попытаться успокоиться. Оказавшись возле кровати, на которой без сознания лежал Володя, она как-то сразу сникла и утихла.

* * *

Прошли почти сутки. Около двенадцати дня Софью Шахурину вызвали из палаты. В коридоре она увидела высокого мужчину в генеральской форме. Он представился комиссаром госбезопасности Львом Емельяновичем Влодзимирским и сказал, что ему поручено вести расследование событий, связанных со смертью Нины Уманской и с попыткой самоубийства Володи. Далее генерал сообщил, что в рамках следствия необходимо провести обыск в наркомовских апартаментах:

— Софья Мироновна, вам придётся открыть квартиру. Если не хотите надолго покидать сына, можете пригласить кого-то из родственников поприсутствовать от имени хозяев.

Шахурина не занимала пост грозного народного комиссара, лично контролировавшего производство каждого нового самолёта для фронта. Несмотря на строптивый характер и сверхуважительную причину — её сын тихо отходил в двух шагах от собеседников, сломленная мать вынужденно согласилась с предложением. Вместе с генералом она проследовала к дому, где в машинах их поджидали следователь Шейнин и бригада гебешных оперативников. Понятые из домовой обслуги тоже перетаптывались возле подъезда. Поднялись в квартиру, и жена наркома послала за родственницей. Пока за ней ездили, два Льва — Влодзимирский и Шейнин — начали перекрёстный допрос, правда, весьма лояльный к несчастной женщине, прилагавшей колоссальные усилия, чтобы преодолеть отчаяние и внятно отвечать на вопросы.

— …Софья Мироновна, мы с утра беседовали с Алексеем Ивановичем, и нам теперь известно мнение товарища Шахурина, что «вальтер», из которого стрелял Володя, не имеет отношения к вашей семье. Поэтому наш первый вопрос: «Где он взял боевое оружие с патронами»? — начал чекист.

— Откуда мне знать, Лев Емельянович?

— Алексей Иванович — сутками на работе. Вы значительно больше видитесь с сыном. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, с кем подросток общался в последнее время? Или… не привёз ли он пистолет из Куйбышева[3]? Или… каким иным путём мог его добыть?

— Товарищ генерал, ей-богу, не имею об этом ни малейшего представления. Когда мы возвращались из эвакуации в Москву, я сама собирала багаж всей семьи — пистолета там точно не было… С тех пор чужие в доме не появлялись… а в гости к Вовочке приходили только одноклассники.

— Кто именно? — вступил в разговор Шейнин.

— Чаще — Микояны — Ваня и иногда Серёжа. Потом дважды или трижды Лёня Реденс… Ещё Петя Бакулев, Артём Хмельницкий… Но эти, пожалуй, только по разу. Последним вчера зашёл Ваня… Наверное, около часа они в Володиной комнате сидели.

— А о чём говорили? Вы слышали?

— Нет.

— Очень жаль! — посетовал Влодзимирский. — А скажите, у вас есть родственники, привозившие с фронта оружие?

— Нет.

— Софья Мироновна, давайте на время оставим пистолет, хотя этот вопрос крайне важен. Расскажите теперь, что мучило Володю в последнее время? Как думаете, отчего он совершил столь необъяснимый поступок? — снова вклинился Шейнин.

— Лев Романович, он в Ниночку, конечно, сильно влюбился. Я это видела. И переживал её предстоящий отъезд, однако при мне виду не подавал и отметал все мои попытки говорить на эту тему. Вообще-то нервная система у Вовочки не совсем в порядке — ужасно вспыльчив и самолюбив… но он очень хороший. Знаете, как ребята его любят и уважают!

— И всё же, такие поступки неожиданно не совершаются. Они вызревают. Неужели вы, Софья Мироновна, не замечали, что с сыном творится неладное? Или необычное?

— Лев Емельянович, я уже сказала, что в последнее время он был чересчур нервным, но в остальном… нет, пожалуй, ничего не замечала.

Зашёл оперативник и доложил о приезде родственницы Шахуриной. Генерал благосклонно выслушал информацию и свернул допрос.

— Ну, хорошо, давайте дождёмся результатов обыска и, если понадобится, побеседуем снова… И ещё, Софья Мироновна, мы понимаем, что вам нельзя сейчас надолго отлучаться из больницы, но нам также необходимо осмотреть Володину комнату на даче. Если не возражаете, мы проследуем туда с вашей родственницей.

— Да-да…

— Тогда всё на сегодня. Желаю удачи, и… чтобы сына спасли.

— Спасибо, товарищи. Так я пошла?

— Конечно. Всего доброго. — С матерью умиравшего попрощался и прокурорский дознаватель Шейнин.

После разговора с Шахуриной следователи разделились: Шейнин поехал к матери Нины — Раисе Михайловне, а Влодзимирский направился в наркомат иностранных дел (НКИД) для встречи с послом Константином Александровичем Уманским. Беседы с родителями погибшей ничего не прояснили, но комиссара госбезопасности это не смутило — следствие только начиналось, и вся информация ожидалась позже.

* * *

В этот же день 7-А класс 175-й школы сдавал экзамен по геометрии. В ожидании своей очереди одноклассники разбивались по несколько человек, группируясь в тупиковых коридорах и под лестницей. Там, едва не шёпотом, обсуждали смерть Уманской и безнадёжное состояние Шахурина. В учительской тоже витал дух вчерашней трагедии. Педагоги не свирепствовали, и экзамен хорошо сдали почти все ученики класса по списочному составу. Не сдали только двое. Точнее, не сдавали — Нина к тому времени уже покинула землю, и её холодное тело застыло в морге 1-й Градской, а Володя, не приходя в сознание, умирал в огромной одноместной палате кремлёвской больницы на углу Грановского и Воздвиженки.