Голод львят - Анри Труайя

III

— Вас вызывает по ПСВ[3] из Шатодёна Даниэль Эглетьер, — сообщила телефонистка. — Вы согласны оплатить связь?

— Да, — ответил Жан-Марк.

И, поворачиваясь к отцу, воскликнул:

— Это Даниэль звонит из Шатодёна!

— Из Шатодёна? — повторил удивленный Филипп. — Передай мне аппарат!

Он быстро встал из кресла и в три шага пересек гостиную. Жан-Марк передал ему трубку, а себе оставил отводной наушник. Через какое-то время он услышал, как телефонистка сообщила: «Соединяю», и стал слышен голос Даниэля, далекий, плывущий, сопровождаемый потрескиваниями:

— Алло, папа? Это Даниэль… Извини, что не предупредил о своем приезде, но телеграммы стоят дорого… Пожалуйста, не беспокойся!.. Все в порядке!.. Путешествие было громовое!..

— Что ты забыл в Шатодёне? — спросил Филипп.

— Не смейся! Я не мог проехать дальше. Грузовой теплоход меня высадил в Бордо. Я наскреб все, что у меня было в кармане, чтобы сесть на поезд. В результате — Шатодён! Конечная остановка! Всем выходить!

Жан-Марк и Филипп расхохотались.

— Я попытался ехать автостопом, — продолжал Даниэль, — но никто не хотел меня брать из-за моего багажа!

— В какой гостинице ты остановился? — спросил Филипп, вернувшись к серьезному тону.

— В гостинице? Ты смеешься! Я обосновался на вокзале, в зале ожидания. Даже вздремнул там немножко.

Филипп пожал плечами:

— Все это нелепо! Сними номер в приличном отеле, и я переведу тебе деньги телеграфным переводом, чтобы выручить тебя.

— Папа, но это же против правил!

— Против каких правил?

— Против правил фонда Зелиджа. Я уже говорил тебе: я сам должен выкручиваться и сам зарабатывать деньги, в которых может возникнуть необходимость во время поездки. А иначе было бы слишком легко!

— Так что же, ты наймешься разнорабочим в Шатодёне, чтоб заработать четыре су, которых тебе не хватает? Это смехотворно!

— Ну нет, папа! В конце концов я найду грузовик, который доставит меня в Париж! Нет проблем! Я просто звоню тебе, чтобы сказать, что я уже во Франции! И что все прошло благополучно!

— Подожди минуту! — сказал Филипп и наклонился к Жан-Марку, прошептав ему: — А если тебе на машине съездить за братом? Шатодён — это не далеко!

Жан-Марк согласился. Он был рад встретиться с Даниэлем, которого не видел уже больше двух с половиной месяцев, а заодно и проехаться на новеньком «ситроене», купленном отцом по возвращении из Греции.

Филипп сообщил сыну по телефону:

— Хорошо! Сделаем так: Жан-Марк приедет за тобой на машине.

— О нет! Это уже будет совсем нечестно! — сказал Даниэль.

— Ну, ты преувеличиваешь! — возразил Филипп. — Представь, что ты остановил машину на дороге, и как раз случайно за рулем оказался твой брат, ты что, отказался бы к нему сесть?

— Нет, конечно! — процедил Даниэль сквозь зубы. — Но тут же другое. Жан-Марк приедет специально…

— Совсем нет! У него дела в тех местах!

— Рассказывай!

— Ты что, не хочешь? Столько разговоров из-за каких-то ста километров!

— Из-за ста тридцати девяти.

— Ну, хватит, Даниэль. Жан-Марк будет рад за тобой съездить. Он поедет на новом «ситроене».

— Да? — Голос Даниэля смягчился. — Ладно, — сказал он наконец. — Тогда я жду его перед вокзалом. В котором часу он приедет?

— Пока доедет, думаю, будет часов пять. К сожалению, мы с тобой не увидимся, когда вы вернетесь. Через час я улетаю в Лондон. Но пробуду там не больше трех дней. До встречи!

Филипп положил трубку. Вид у него был довольный. Как всегда, он пренебрег сомнениями, беспокойством. Он авансом решил все проблемы.

— Какой парень наш Даниэль! — воскликнул он весело.

— А я вот думаю, в каком состоянии мы его увидим! — вступила в разговор Кароль.

Они как раз закончили завтракать. Мерседес, торжественная и недружелюбная, вошла в гостиную и поставила поднос с кофейником и чашками на столик перед диваном.

— Как глупо, что я должен улетать! — вздохнул Филипп, усаживаясь. — Я бы поехал вместе с тобой.

— Я поеду! — заявила Кароль, разливая кофе по чашкам. — Ты не против, Жан-Марк?

— Почему это он, по-твоему, должен быть против? — спросил Филипп.

Она закатила глаза в гримасе, которая была ему так хорошо знакома:

— Ну, я не знаю, может, ему хотелось бы поехать с кем-нибудь из приятелей!

Жан-Марк весь внутренне сжался, его охватил какой-то смутный страх.

— Отчего же! — сказал он. — Я рад!

Он слишком быстро поднес чашку с кофе к губам и обжегся.

— Дети мои, — сообщил Филипп, — через двадцать пять минут я вас покидаю!

А пока он удобно устроился в кресле, вдыхал аромат кофе, смотрел на жену.

— Держи, вот ключи, старик, — обратился он к сыну. — Не гони слишком быстро: машина еще в обкатке…

Жан-Марк понимающе кивнул головой. Внутри, за левой щекой, обожженный кусочек слизистой мешал, словно крошечный лоскуток. Он прикоснулся к нему кончиком языка. Перспектива поездки с Кароль раздражала его все больше и больше.

Удовольствие держаться за руль рядом с сидящей под боком женщиной заставило Жан-Марка забыть о плохом настроении. При выезде из Парижа не было большого скопления машин. Хотя на моторе был установлен ограничитель скорости, машина ехала очень легко. Внутри пахло пластмассой и лаком. Погода стояла прекрасная. По обеим сторонам дороги расстилалась равнина, упорядоченная, размежеванная, обихоженная, причесанная по-французски. Небольшие поля, пересеченные узкими дорогами. Кое-где разбросаны деревушки. Жан-Марк вспомнил о громадных американских пространствах. Там благополучие — это безграничная земля, здесь — скромных размеров участок. Достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться стены. «В конечном счете, у нас все ведет к процессам общности владения», — решил он. И улыбнулся.

— О чем ты думаешь? — спросила его Кароль.

— О Штатах.

— Все еще! Определенно, ты не можешь о них забыть!

— Я и не хочу о них забывать, — ответил он.

— Неужели ты был там так счастлив?

— Да… достаточно…

— Этому была причина?

— Да нет… может быть, из-за перемены…

— Ты там не влюблялся?

Она расспрашивала его, высоко вздернув подбородок, взгляд острый, и сама настолько проницательная, уверенная в себе, наглая, что он держался настороже.

— Нет, — пробормотал Жан-Марк.

— Что? Ни в кого?

— Ни в кого!

— Мне это приятно!

Он не ответил, раздраженный тем, что каждое его слово она истолковывала в свою пользу. Перед ним ехал какой-то автомобиль. Жан-Марк нажал на газ, обогнал его, едва не задев, резко свернул вправо. Сознательная неосторожность. Это разрядило ему нервы. Он долго и тяжело дышал. Еще этот лоскуток обожженной кожи во рту. Какая нелепость…

— Ты мог бы мне написать! — продолжала Кароль.

— О чем?

— Тебе нечего было мне сказать?

— Нет.

Необходимость следить за дорогой давала ему возможность не глядеть на Кароль, но он угадывал ее присутствие, ее движения, дыхание, тепло. Жизнь ее кожи под платьем. В голове возникали воспоминания. Чем сильнее он пытался их гнать, тем отчетливее они становились. Кароль прикоснулась к его руке, державшей руль. Его тут же охватило желание, но он совладал с собой. Сделав большое усилие над собой, он взял эту легкую, мягкую, ласковую руку и отстранил.

— Что такое, Жан-Марк?

Он пробормотал:

— С этим покончено, Кароль. Не надо больше никогда. Того, что было между тобой и мной…

— То, что произошло между мной и тобой, — сказала она горячо, — ты не вычеркнешь, будешь напрасно стараться! Думаешь, сама я не пыталась? Этим летом без тебя я совершила путешествие в прекрасную страну и ничего не увидела… ничего не увидела из-за тебя, из-за нас… О! Жан-Марк!..

Ее низкий, бархатный голос волновал его. Она взяла сумочку, машинально достала из нее пудреницу, стала щелкать замком. Он вдыхал аромат ее духов. Кароль молчала. Ее рот был полуоткрыт, глаза затуманились. Жан-Марк боялся смотреть на нее. Он считал себя сильным после Америки. Неуязвимым, неподкупным, потому что провел каникулы вдали от нее. И вот, при первом же случае снова поддался ее обаянию. Вся мерзость возвращалась вновь. Он сглотнул слюну. Во рту у него все горело.

— Ты не можешь на минуту остановиться? — спросила она. — У меня болит голова.

Половина седьмого, а Жан-Марка все нет! Даниэль ничего не понимал. Он хотел снова позвонить в Париж, чтобы узнать, давно ли уехал брат, но не мог оставить свой наблюдательный пост у входа в вокзал в Шатодёне. Что до остального, то он нисколько не беспокоился. Оптимист по характеру и по отношению к жизни, он отказывался думать о катастрофах, прежде чем мог увидеть их своими глазами. Наверное, Жан-Марк задержался из-за каких-нибудь технических неполадок. Устав ходить взад и вперед, Даниэль сел на свой чемодан, набитый до отказа и перевязанный веревками. Он давно не мылся, падал от недосыпания, а в желудке у него не было ничего после чашки кофе, проглоченной утром в привокзальном буфете. Семь сантимов в кармане. С этим он высадится в Париже. Подвиг! Кончиками пальцев он гладил через ткань лежавшего на земле холщового мешка двух фенеков[4], привезенных из путешествия. Их продал ему на корабле один старый легионер за десять франков: самца и самку. Животные были совершенно ручные, не кусались, не пытались бежать… Но и они были голодны, бедняги! Даниэль раскрыл мешок. Появились две маленькие головки. Огромные уши, безумные глаза, подрагивающие носы. Он хотел почесать им мордочки — они, испугавшись, свернулись клубком. Даниэль закрыл мешок и с отчаянием подумал: «Я никогда не смогу держать их дома. Кароль не захочет. Придется их отправить к тете Маду».