Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

– Если выкрою время.

– Ты уж постарайся. Друзьями разбрасываться нельзя. Никто не знает, как сложится жизнь! – Борис легонько ткнул Смелякова кулаком в плечо. – Вдруг я тебе понадоблюсь когда-нибудь? Или ты мне?.. Ну бывай, старик.

– Поздравляю. – Виктор пожал Жукову руку.

– Пока рано, мы только заявление подаём. Вот через месячишко-другой буду ждать от тебя красивых слов. Ты позвони мне, на свадьбу приходи, я приглашаю. Хочу, чтобы друзей было рядом много и чтобы всем было радостно…

«Друзья, – размышлял Смеляков, стоя в троллейбусе возле Сидорова, – разве мы друзья с Борисом? Встречались от случая к случаю, спорили о всяком. Нет, дружба это глубокие отношения, надёжные… Надёжные… А чем, хотелось бы знать, определяется глубина и надёжность дружбы? Вот с Дроном Сытиным, к примеру, мы знакомы с первых армейских дней. Я знаю его как облупленного, уверен в нём. Но надёжен ли Дрон? Он же из ООДП вылетел из-за своей глупости, нелепого упрямства – решил с иностранкой любовь покрутить, а это на нашей службе приравнивалось чуть ли не к государственной измене. Так надёжен ли Дрон? Я понимаю, что он баб любит и что на самом деле ничего бы плохого он не сделал – ну соблазнил бы очередную жертву финского разлива, не более того. Не о государственных делах-то речь шла, просто втюрился он по уши.

Но может, в этом-то и проявляется ненадёжность, что не сумел остановиться вовремя? Чёрт его знает! А я?.. Если так рассуждать, то я куда менее надёжный. Ведь у меня однажды голова помутилась настолько, что я даже пост оставил… – Смеляков содрогнулся при мысли о том дежурстве. Ему живо представилось неосвещённое полуподвальное помещение, куда он завлёк горничную военного атташе Финляндии. Вспомнились и сладкая улыбка Аули, и собственное бешеное сердцебиение, и груда торопливо сброшенной одежды. – Конечно, Аули была дьявольски хороша, безумно соблазнительна, однако… Разумеется, можно валить вину на её красоту, но действительная причина-то во мне. Это я не сумел сдержаться, я клюнул на её обворожительность и мигом забыл о возложенных на меня обязанностях! Уж если кто и провинился серьёзно, то не Сытин, а я… Но мне посчастливилось, меня даже внезапно нагрянувшая проверка из отдела не застукала, а вот Сытина выперли лишь за то, что он под ручку с иностранкой прогулялся… Нет, нет, это всё не так просто, как представляется на первый взгляд. Я уверен, что Андрюха Сытин жизнь отдаст за Родину, не сомневаясь ни секунды, потому что страна наша для него состоит из всех нас, кого он знает и любит. Не станет он подлецом. Впрочем, кто поручится, что в действительности творится у каждого из нас в душе? Когда и на чём мы оступимся? Где случайная глупость перерастёт в подлость? А Борис Жуков? С ним нелегко разговаривать, он всегда травит как-то ядовито, с подтекстом, будто против всей нашей страны копает. Мне никогда не было легко с ним, он давит меня умом. Или он просто хитрый? Вот он-то кажется совсем ненадёждым, постоянно шпильки вставляет, поругивает Советский Союз. Отец у него в КГБ работает, а Бориса послушаешь – так он чуть ли не диссидентом кажется. Есть в нём какая-то необузданная жажда развенчивать идеалы…»

Смеляков часто думал о Борисе, всегда удивляясь его свободомыслию, которое нередко даже пугало. Борис не был антисоветчиком, однако в Советском Союзе времён Брежнева о некоторых вещах предпочитали молчать. За политические анекдоты никого не привлекали к ответственности, поэтому анекдоты звучали всюду, но на партийных и комсомольских собраниях никто никогда не выступал против «генеральной линии» партии. А вот о Борисе Жукове почему-то у Виктора создалось мнение, что он не побоялся бы сказать вслух на общем собрании то, что говорил в тесной компании «своих».

«Есть в Борисе что-то такое… Может, как раз он-то и не предаст, не бросит в трудную минуту? – размышлял Виктор. – Может, в таких людях и таится настоящая твёрдость духа, а не во мне и не в Андрюхе Сытине? Мы-то с Сытиным рассуждаем так, как нас приучили, а Борис копает глубоко. Может, ему какая-то истина известна? Как распознать всё это? Ах, если бы найти учебник, где всё было бы написано – что есть дружба, верность, надёжность. Но таких учебников нет…»

Кто-то постучал Виктору в спину и протянул ему через плечо проездной талон:

– Мужчина, пробейте, пожалуйста.

Смеляков вставил талон в компостер, с силой ударил по пружинистому рычагу и достал талон обратно.

– Пожалуйста.

– Спасибо.

* * *

Утром, едва Виктор успел войти в кабинет Сидорова, следом за ним появился начальник отделения Ядыкин, маленький, крепенький, лысоватый мужичок с цепким взглядом.

– Здравия желаю, товарищ майор, – вытянулся Смеляков.

Ядыкин кивнул в ответ, едва удостоив Виктора взглядом, поманил Сидорова пальцем:

– Пётр Алексеевич, зайди ко мне, – и вышел.

– Похоже, распекать будет за что-то.

Капитан тяжело поднялся из-за стола и загасил папиросу в блюдце, служившем пепельницей. Выходя из комнаты, он неуклюже задел плечом дверной косяк и тихонько ругнулся.

– Ты что ж, Пётр Алексеевич! – Ядыкин ждал, откинувшись на стуле и постукивая вытянутой рукой по краешку стола. – Опытный волчара, а такую плюху допустил!

– Да что стряслось-то, Николай Алексеевич?

– Ты с висельника вчерашнего почему отпечатки пальцев не снял? Почему не дождался экспертов? – Яды-кин резко поднялся и сунул руки в карманы, было слышно, как он звякнул лежавшей там связкой ключей. – Сбагрил покойничка, думаешь, и чёрт с ним?

– Да как я мог ждать? Я же на дежурстве! Если ждать, так я до утра возле того вонючего сортира проторчал бы! Николай Алексеевич, я же дежурный, тут каждые полчаса какая-нибудь чехарда.

– Ай, ладно… Что уж теперь… Поедешь на Пироговку, в морг, сам себе придумал головную боль… Серёга Никифоров, эксперт наш, туда прямо из дома отправился, там встретитесь.

Сидоров посмотрел в пол.

– Эх… Сразу не сделаешь, потом ноги сотрёшь, ис-правляючи огрехи.

– Не бурчи, Пётр Алексеич, – хмыкнул Ядыкин, – побереги силы. Тебе потом ещё в засаду отправляться.

– В какую засаду?

– На Татаринова. Прихватишь с собой Смелякова.

– Мы же после дежурства, Николай Алексеевич. Может, кого другого направите?

– Нет у меня никого больше на сегодня. До четырёх часов двое уже есть, а позже вам заступать. Оба пойдёте. Так что чем скорее в морге управишься, тем больше времени на отдых останется, – сказал резко. – Улавливаешь?

– Улавливаю. – Сидоров недовольно покачал головой и направился к себе в кабинет. – Что ж, Витя, чай после пить будем. Айда в морг, займёмся вчерашним жмуриком, – и посмотрел вопросительно на Смелякова: – Как его фамилия, помнишь?

– Василевский, кажется.

– Верно. Память у тебя надёжная…

По дороге Смеляков спросил:

– Пётр Алексеевич, а зачем нужно у покойника снимать отпечатки пальцев, если никакого криминала не было?

– Таков порядок. Система сыска.

– Не понимаю.

– Отпечатки пальцев снимаются с трупов для того, чтобы проверять их по картотеке, где хранятся следы пальцев рук, взятые с мест нераскрытых преступлений. Есть такая картотека. Ты не знал?

– Нет.

– Там хранятся все без исключения следы пальцев с мест нераскрытых преступлений. Представь, что пальчики нашего висельника вдруг совпадут с какими-то залежавшимися отпечатками. И преступление раскрывается само собой. Пальчики «откатываются» у любого, кто по тем или иным причинам задерживается милицией. Пусть это даже административное правонарушение. Не мной это придумано. Уголовный розыск – огромная машина. Тут не от меня одного успех дела зависит, каким бы я первоклассным сыскарём ни являлся. Нет, опер – просто винтик, он может сломаться, но механизм сыска продолжит крутиться. Всё доведено до автоматизма. Угрозыск – мощная система. Зачастую она работает сама по себе, просто за счёт накопленной информации.

Возле морга они встретили дожидавшегося их эксперта. Он стоял возле дверей и курил.

– Привет, Серёга! – Пётр Алексеевич пожал ему руку и представил Смелякова: – Наш новый сыщик.

Они поздоровались.

– Ты в морге-то раньше бывал? – спросил Никифоров.

– Нет, – признался Виктор.

– Что ж, всегда приходится что-то делать в первый раз. Ты приготовься, там воняет жутко, надо к этому сразу настроиться…

Дверь в подвальное помещение отворилась, издав тугой писк, и перед милиционерами появился высокий санитар в сильно испачканном белом халате. Санитар что-то пережёвывал мощными челюстями, его желваки выразительно двигались. Из раскрытой двери ударил густой запах мертвечины.

– Вчера 15-я бригада доставила к вам труп гражданина Василевского, – сказал Сидоров, показывая своё удостоверение.

– Может быть, – невнятно произнёс санитар, продолжая жевать. – Пойдёмте глянем.

Пошли вниз. Запах становился крепче.

Там ещё двое сидели, пили чай за столом. Один из них листал какой-то журнал, другой нарезал колбасу толстыми ломтями и укладывал её на хлеб. Он без интереса посмотрел на гостей и продолжил своё занятие.