Вера - Наталия Рай

– Компоту хочешь? Вишнёвого!

Вера кивнула.

– А у меня и плюшки есть. Будешь?

– Твои-то? Ты полагаешь, что я такая аскетка, чтобы от них отказаться? Даже не рассчитывай, что откажусь!

По лицу дяди Мити промелькнуло нечто похожее на довольную улыбку и он метнулся к кухонным шкафам.

«Повезло же кому-то с таким дедом! – с лёгкой завистью подумала Вера. – Человек с таким характером и с такими привычками вряд ли хуже относится к собственным внукам, чем к ним, совершенно чужим, безхозным и ненужным».

– Скучала без плюшек?

– А то!

Больше дядя Митя не спросил ничего: благородный человек! Ибо что он мог спросить: паршиво ли ей пришлось? Это и без вопросов было очевидно. Утешать её? Незачем. Это был урок жизни и Вера его твёрдо усвоила. Устала, да. Всяко устала. Особенно психологически. Отдышаться ей нужно помочь, в добре отдышаться, только и всего. А если захочет потом поговорить, так у дяди Мити времени сколько хочешь и желания выслушивать рассказы подопечных – не меньше. Понадобится совет, дядя Митя его даст. Единственно верный совет. Не из собственного опыта, так по выводам из разных, бывших за сорок лет его тут служения, случаев с детдомовцами, которых он кормил.

Но Вера редко просила советов, она и так была умная девочка. Но вот именно, что девочка. В таком возрасте ребёнку всегда нужен нормальный взрослый – просто как доказательство, что не все они выдры.

Ей надо бы спросить у него, не встречались ли ему похожие особы, но если даже и встречались, что он мог бы сказать о том, почему люди становятся выдрами? Что их побуждает травить более слабых и почему, чем слабее их жертва, тем жесточе будет травля?

Конечно, Вера словно бы сама напросилась: своей нестандартностью в учреждении, где всем положено, вроде бы, одинаковыми и стандартными. Но до сих пор эту Верину неформатность принимали как данность и никому в голову не приходило её даже за это укорять.

Ну, склонен человек к уединению и молчанию, ну предпочитает всем на свете прочим занятиям чтение, ну сходится трудно даже с очень хорошо знакомыми людьми – это ведь не преступление. Таким этого человека создали папа с мамой. Гены, пресловутые гены сложились в такую именно конструкцию. Это просто реальный факт и его просто следует признать. А лупить кувалдой по конструкции, которую ты не можешь установить на именно ту грань, которая удобна только тебе, неграмотно: конструкция от этого просто разрушится и в ней вообще не останется грани, на которую её в принципе можно было бы поставить. Или трансформируется в другую конструкцию, функции которой могут оказаться опасными.

***

Для Кати, которая училась ровно, но без особого интереса, куда более притягательными, чем уроки, были события из жизни окружающих. Она знала всегда всё и обо всех. О Вере – тем более: они не только сидели за одной партой, но и в спальне кровати их стояли рядом. Лучшего шпиона за Верой, наверное, трудно было бы отыскать, если бы Катя была склонна к доносительству. Но, при всех прочих достоинствах и изъянах любого детдомовца, болезнь ябедничества, стукачества была самым позорным, что только могло случиться с человеком.

Взять ту же Серафиму, которую в своё время Выдра заставила открыто шпионить. Видимо, был у Симы какой-то изъян, за который, как за крючок вытаскивают рыбу, вытащила её Выдра на этот вселенский позор. Если были у Симы раньше друзья – их не стало. Если было хорошее отношение работников, включая учителей – оно закончилось…

Впрочем, что для Выдры значило чьё-либо будущее, в том числе и Симино? Для неё детдомовцы были отбросами человечества, рождёнными такими же отбросами.

Кате не раз и не два пришлось стоять под градом вопросов Выдры, но единственным ответом на все вопросы было:

– Я не знаю.

– Как ты можешь не знать, если почти всё время рядом с ней?

– У меня свои дела.

Выдра не скупилась на угрозы, посулы и наказания, но взять на испуг детдомовца удаётся крайне редко. Практически никогда. Причём даже если пытаются узнать что-либо даже о практически незнакомом, а если и знакомом, то так, вприглядку, издали, детдомовец на всякий случай промолчит. Чтобы в другой раз промолчали о нём.

Это была не только принадлежность к касте изгоев. Это было и своеобразное благородство, верность: своих не сдавать!

Конечно, не все даже воспы, не говоря уж о преподавателях, были выдрами. Но и они, коснись вопрос какой-либо проблемы или конфликта, на стороне ли своих или же детдомовцев, окажутся?

Да и, разве они понимают, каково это, не иметь в этом мире никого, кто бы озаботился забрать тебя хотя бы на длинные летние каникулы в нормальный дом? А уж на более короткие, зимние, изредка уезжали куда-либо лишь несколько человек.

Впрочем, до лета было далеко, пока на дворе стояла поздняя, на грани зимы, осень, на удивление тёплая. Вера много гуляла, но никогда больше не ходила в тот лес, где сделала последний вдох воздуха Нина. Да и другие тоже обходили лесок этот стороной.

Но Нину помнили. Помнили все вместе и каждый в отдельности. Косвенным тому доказательством было то, что все, полностью, разом, не сговариваясь, прекратили поиски родственников, которых пытались найти, по примеру Нины, некоторые детдомовцы. Нарваться тоже на получение письма с последним и решительным отказом признать тебя за человека? И, тем более, родного человека?

Вера, и до последних грустных событий, не бывшая особенно весёлой и общительной, замолчала практически совсем. Общалась она, кроме дяди Мити, только со Славиком да с Катей. Но и тут общение сводилось к выслушиванию другой стороны да к коротким ответам.

Ей надо было это внутри себя перемолоть. Эту боль перемолоть в тончайшую муку и развеять по самому сильному ветру. Но пока не удавалось.

Катя решила её встряхнуть.

– А тебя Валера ищет.

– Зачем?

– У него спроси.

– Мне неинтересно.

– Ты даёшь! В неё влюблены до потери пульса, а ей неинтересно.

Вера только плечами пожала. Ей действительно не было дела до чужих любовей, страданий, рыданий и прочих страстей. Со своими бы страстями управиться.

– Слушай, так нечестно, – возмутилась Катя, – ты просто права не имеешь на него никакого внимания не обращать!

– Мне можно.

– Это ещё почему?

– Потому что я это я.

– А что такое ты?!!

– Мне не до любовей, интрижек и не до прочих забав. У меня серьёзные проблемы. Мне нужно понять, откуда берутся «выдры» и как от них защищаться.

– А как же Валера?

– Никак. Поизображает и бросит. Всякая игра требует зрителя. Не будет зрителей – игра закончится. Актёр устанет и пойдёт чем-нибудь путным займётся.

Видимо, разговор это Катя затеяла не по собственной инициативе, потому что после школы Валера возник рядом с Верой:

– Поговорить надо.

– Говори.

– Что я тебе сделал?

– Ничего. Мне просто не до тебя.

– А был бы кто-то другой?

– Да мне до всего мира дела нет.

– Понятно.

Пока они так стояли напротив друг друга, Катя поневоле смотрела ему в лицо. Но она умела смотреть сквозь – сквозь кого угодно и видеть всё, что душа пожелает – не теряя при этом нити разговора.

– Эх, была б ты парнем, я бы тебе врезал.

– А и так можно. Врезай.

Он повернулся и побрёл куда-то в сторону, по уходящей налево улице, хотя к детдому было прямо.

Вера не стала его останавливать: пусть с самим собой побудет немного. Глупости затеял, пора излечиваться.

Катя так и не появилась рядом, как обычно, через пять минут: то ли не предугадала, что разговор будет таким коротким, то ли боялась Вериных укоров. Но укорять ведь было бы напрасно: Катя ведь хотела как лучше. В её понимании лучше.

Вера же шла и удивлялась, вспоминая Валеркины глаза: поначалу серые, с мелкими серыми же, но чуть потемнее, точками, она вдруг набирали цвет почти мгновенно и становились синими, как летнее небо. И тут же, мгновенно, превращались во множество точек цвета стали, не становящихся единым целым, а так точками и остающихся…

***

«Немка» Фрида Генриховна всегда здоровалась с учениками по-немецки. Отвечали все дружно. Но что Фрида говорила по-немецки дальше, понимали, а тем более – отвечать ей так же, по-немецки – могли считанные единицы. Вера входила в число избранных, свободно изъяснявшихся на немецком языке.

Сегодня «немка» повела себя странно: не стала проверять по списку присутствующих, не стала вызывать к доске с домашними заданиями. А прямо обратилась к Вере:

– К доске!

Удивлённая до шока Вера вышла.

Немка заговорила по-немецки и настолько быстро, чтобы и те немногие, кто на слух воспринимал немецкую речь, лишились шанса её понять.

– К тебе скоро приедут люди, вполне возможно, что знакомые, а может быть и вовсе незнакомые. Они предложат тебе сделку. Откажись сразу же и не раздумывая.