Крещение пулей - Максим Шахов

– Сделать панотцу массаж? – проговорила она своим низким голосом.

– Не сейчас, Ганна, – не оглядываясь, покачал головой Кубийович. – Мне нужно подумать.

– Как скажет панотец, – секретарша тут же сняла руки с шеи отца Романа.

Взяв с бюро поднос, она направилась на выход. И протосинкел впервые подумал, что от Ганны нужно как-то избавляться. А это означало еще одну проблему…

– Меня нет! – сказал вслед секретарше отец Роман.

– Я поняла, панотче, – кивнула Ганна, на миг остановившись в двери.

Сказано это было со скрытым сарказмом. И отец Роман осознал, что Ганна все прекрасно понимает, так что теперь в приемной будет сидеть не прежняя ласковая кошечка, а разъяренная пума…

– О господи! – невольно вздохнул протосинкел, сжав рукой переносицу.

Единственным светлым пятном в сегодняшнем дне была ароматно пахнущая чашка кофе. При условии, конечно, что Ганна не подсыпала в нее цианистого калия или крысиного яда. Впрочем, насчет этой чашки отец Роман мог быть еще спокоен. Поэтому он тут же потянулся к ней и поднес к носу, прикрыв глаза и блаженно втянув ни с чем не сравнимый запах. В тот самый момент, когда он собрался уже отхлебнуть, селектор снова зажужжал. От мгновенно охватившего его раздражения отец Роман невольно дернулся и пролил кофе.

– Дьявол! – вздохнул он, поспешно ставя чашку на блюдце.

Чертова Ганна унесла поднос вместе с салфеткой, так что протосинкелу пришлось сперва провести по подбородку рукой, а потом уже достать носовой платок. Утершись, он наклонился к селектору и ткнул пальцем в кнопку:

– Я же сказал, что меня нет!

– Я, панотче, сказала об этом судебному викарию трижды. Но он не стал меня слушать и уже входит! – с явным злорадством проговорила Ганна, тут же отключившись.

Одновременно на пороге кабинета протосинкела возник судебный викарий отец Иван Дутчак.

– Отец Иван! – рявкнул было протосинкел, однако тут же осекся.

Викарий дышал так, как будто за ним гналась стая энкавэдистов с собаками. Прикрыв дверь, он оглянулся через плечо и сказал хриплым шепотом:

– Панотче, у меня очень кепская новость. Мушу вам доложить ее незамедлительно!

– Что еще случилось? – напрягся протосинкел, поскольку вид отца Ивана говорил сам за себя.

– Думаю, вы маете взглянуть на это сами, – выдохнул викарий и, быстро приблизившись к столу протосинкела, сперва снова оглянулся и только потом, приоткрыв зажатую в руке папку, извлек из нее и быстро протянул через стол лист бумаги.

Отец Роман одной рукой торопливо отер платком кофе на столешнице, другой рукой взял протянутый лист, после чего прикипел к тексту глазами. На листе, поданном через стол судебным викарием, было заявление в церковный суд, написанное лично Мирославой Смогоржевской. Львов издавна славился своими кофе и шоколадом. А Смогоржевская была его «шоколадной принцессой». Правда, прежде чем стать ею, она была просто подругой одного из самых известных львовских бандитов. Как водится, в конце концов того убили, однако уже на закате бандитской эпохи. Случись это на несколько лет раньше, дружки и конкуренты убитого обобрали бы Мирославу до нитки. Но на тот момент они в большинстве своем уже сами упокоились – кто на знаменитом Лычаковском кладбище, а кто в безымянных лесных могилах. Так что тотальной экспроприации Смогоржевская избежала, хотя, по слухам, и рассталась с немалой частью средств в пользу доблестной львовской милиции. В любом случае оставшейся частью она распорядилась вполне разумно и теперь была владелицей процветающего шоколадного бизнеса.

Обретя статус «шоколадной принцессы» Львова, Смогоржевская, естественно, должна была печься о своем слегка подпорченном имидже. Что и привело ее в лоно УГКЦ. Само собой, что церковь приняла Смогоржевскую с распростертыми объятиями, получив взамен весьма щедрую прихожанку. В настоящий момент Смогоржевская была одним из главных спонсоров восстановления старинного собора, прежде служившего книгохранилищем научной библиотеки. Правда, этим благотворительная деятельность пани Мирославы отнюдь не ограничивалась. Она также спонсировала и деятелей искусства, которые собирались в принадлежащем ей арт-кафе. В настоящий момент объектом спонсорства Смогоржевский был не слишком известный, зато весьма пригожий собой художник Юрко Шкумбатюк. По слухам, он был то ли на шестнадцать, то ли на семнадцать лет моложе пани Мирославы.

И именно с Юрко был связан недавний весьма неприятный инцидент. На «Мерседесе», принадлежащем Смогоржевской, Шкумбатюк в пьяном виде совершил наезд на пешехода, после чего скрылся с места происшествия, а «Мерседес» бросил. Впрочем, найти Шкумбатюка милиции особого труда не составило. Буквально час спустя беглец был задержан при попытке прокрасться к «шоколадному замку» Смогоржевской на окраине Львова.

В настоящее время художник находился под арестом во львовской «буцегарне». Но при этом его перспективы были не так уж печальны. Пострадавший при наезде пешеход стараниями Смогоржевской быстро шел на поправку и уже кардинально изменил свои первоначальные показания, заявив следствию, что просто споткнулся и потерял равновесие, из-за чего фактически сам упал под «Мерседес». А также то, что за рулем машины был точно не Шкумбатюк. Правда, эти показания не соответствовали данным экспертиз, но все понимали, что и эти юридические нюансы при наличии средств вполне разрешимы…

Все это разом промелькнуло в голове протосинкела, едва он увидел, от кого поступило заявление. Углубившись же в его суть, отец Роман невольно сглотнул и проговорил:

– Вот же скотина!..

После чего потянулся к чашке и одним глотком выпил кофе. Тот не успел остыть, однако отец Роман находился в таком возбуждении, что даже не почувствовал этого. Со звоном опустив чашку на блюдце, он дочитал заявление до конца, после чего быстро посмотрел на отца Ивана.

Тот стоял по другую сторону стола, нервно пожимая папку руками. Судебный викарий был уже далеко не молод, но при этом к службе относился с воистину юношеским рвением.

– Садитесь, отец! – спохватился протосинкел.

– Спасибо, панотче, – кивнул отец Иван. – Но я лучше постою.

– Кто еще знает об этом? – кивнул на заявление Кубийович. – Судовый секретарь, нотар?

– Никто, панотче! Когда мне доложили, я принял пани сам… А потом сразу к вам.

– Вы очень правильно сделали, отец Иван… Так, а пани уехала?

– Да, панотче! Сразу. Но перед этим сказала, что дает нам сутки. Если мы не разберемся сами, она обратится в милицию.

– Так… Понятно! – заметно успокоился протосинкел. – Я, отец Иван, разберусь с этим сам. Лично! Надеюсь, никаких следов в регистрационных книгах…

– Боже упаси, панотче! Я же сразу, как только…

– Хорошо. Я просто уточнил, – кивнул Кубийович, в задумчивости прижав ко рту сжатый кулак. – Еще раз спасибо, отец Иван. Теперь мне нужно побыть одному…

Судебный викарий, пройдя к двери, быстро оглянулся на протосинкела, однако тот находился в такой задумчивости, что, казалось, ничего не видел и не слышал. Викарий тихонько притворил за собой дверь и вышел.

Отец Роман, сжав губы и подперев лицо кулаком, продолжил смотреть в одну точку. Наваливавшиеся на УГКЦ снежным комом проблемы казались неразрешимыми. Но заявление Смогоржевской неожиданно натолкнуло протосинкела на спасительную мысль. Еще год назад отец Роман посчитал бы эту мысль дьявольской, но чрезвычайные времена требовали чрезвычайных мер. Тем более что подобное уже было в истории УГКЦ, причем в гораздо более жестких формах. Но именно эти формы и позволили униатской церкви выжить, а потом и снова возродиться. Сегодня вопрос снова стоял о выживании, поэтому все средства были хороши.

Придя к этому выводу, отец Роман решительно потянулся к своему мобильному и открыл телефонную книгу, после чего нашел запись «к.о. Орест Гресь». Уже собравшись нажать кнопку вызова, спохватился и быстро посмотрел на дверь кабинета. Ганна, еще вчера бывшая верной секретаршей, завтра – вернее, уже сегодня – вполне могла оказаться гадюкой подколодной. Поэтому отец Роман быстро поднялся и прокрался к двери. Там он прислушался, после чего осторожно приоткрыл дверь.

Вторая дверь, которая вела из тамбура в приемную протосинкела, оказалась закрытой. Однако в таком деле лучше было лишний раз перестраховаться, а лучше даже не раз. Поэтому Кубийович плотно прикрыл внутреннюю дверь и прошел через кабинет к книжному шкафу в углу. Шкаф был настоящий, но с секретом. Едва протосинкел нажал на рычаг, как шкаф беззвучно отошел в сторону, открыв проем.

Это был не потайной ход, а просто дверь в небольшую опочивальню со старинным кожаным диваном, холодильником и обеденным столом. К опочивальне примыкал вполне современный санузел. Протосинкел вошел в него и включил в душе воду, потом вынырнул в опочивальню и, встав так, чтобы видеть дверь кабинета, наконец позвонил.