Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография - Сергей Дробышевский

Обычно совсем по-другому определяли политику в рассматриваемый исторический период политологи Великобритании. Все они – от Т. Мора в XVI в. вплоть до ученых начала XX в. – в своих теоретических построениях обоснованно исходили из того, что островное положение их государства делало маловероятными попытки иных политий ликвидировать его самостоятельность[54]. В такой обстановке очень многие исследователи политики фокусировали свое внимание не на способах устранения внешней для максимальной политической организации опасности, а на уяснении и возможных путях решения основной проблемы внутриполитической деятельности – недостаточности имеющихся в политическом теле материальных и духовных ценностей для полного удовлетворения нужд его членов. При этом в британских политологических работах политическая организация общества рассматривалась главным образом не в качестве одного из субъектов межполитийных отношений, а как система разделения и кооперации усилий людей по производству и распределению материальных и духовных благ. Политика же чаще всего понималась как конструирование и реализация общеобязательных правил, обеспечивающих осуществление указанных процессов и в конечном счете порядок в пределах суммарной политической организации[55].

Отмеченные различия в теоретическом постижении политики не прошли бесследно для теории государства как политической организации общества. А именно в европейской политологии сложились два типа концепций государства[56]. Для первого из них свойственна разработка государствоведческой проблематики на основе предположения, что характер государства в первую очередь определяется его положением в системе межгосударственных отношений и, в частности, «вытекает из природы участия государства в военной борьбе»[57]. К нему, например, относятся теории государства Гумпловича, Оппенгеймера, Хинтзе и Вебера[58]. Второй тип представлен сочинениями Гоббса, Локка, Маркса, Истона, Поулантзаса и других авторов, убежденных, что специфика государственной организации обусловливается в основном тем, каким образом взаимодействуют населяющие государство разнообразные группы людей, прежде всего классы[59].

Под правом на протяжении всей истории политической мысли самые выдающиеся юристы подразумевали явления общеобязательного нормативного регулирования во всеобъемлющих политических организациях[60]. При этом проблемы нормативного необщеобязательного упорядочения поведения людей в многообразных социальных объединениях, являющихся частями политического тела, в юридической литературе обычно рассматривались при анализе морали[61]. Она же изучалась в юриспруденции лишь в той мере, в какой ее познание способствовало постижению права.

В ходе подобного рода исследований правоведы обратили внимание на ряд общих черт общеобязательного для членов политии нормативного регулирования и разнообразных видов нормативного регулирования, действующего только в пределах сегментов максимальной политической организации[62]. Отсюда некоторыми исследователями был сделан вывод о тождестве очень многих процессов нормативного упорядочения человеческого поведения в суммарной политической организации[63]. Такое заключение было сформулировано как теоретическая позиция о наличии права вне круга явлений общеобязательного нормативного регулирования, хотя и в границах феноменов нормативного регулирования вообще[64]. Одной из ее форм явилось учение о правовом плюрализме – характерном для всякого политического тела присутствии самостоятельной правовой системы в каждой функционирующей в его рамках социальной организации помимо общеобязательной для членов политии системы права[65].

Исследователи, исходящие из имманентности права необщеобязательным видам нормативного регулирования, отошли от вкладываемого в понятие права значения, с которым связаны зарождение и многовековая история политико-юридической науки. Поэтому их воззрение на право как на явление необщеобязательного нормативного регулирования не может быть признано верным, хотя тоже имеет богатые исторические традиции[66]. И именно по той же самой причине, по какой была оценена в качестве ошибочной попытка определить как политику нормативное упорядочение поведения людей, присущее любой социальной организации. Политико-юридическая наука исторически сложилась в виде совокупности знаний об организации, удовлетворяющей систему потребностей ее членов посредством общеобязательного нормативного регулирования. Естественно, что только эта ассоциация традиционно именуется политологами и юристами политическим телом, а также государством, и лишь с функционированием ее руководящих структур они связывают термины «политика» и «право». Исследование же иных вещей – как бы оно ни было важно – составляет предмет других наук, а не политологии и юриспруденции.

На этом основании не выдерживает критики и мнение известного американского ученого И.А. Хобеля, согласно которому право имеется лишь там, где присутствует нормативное регулирование, реализуемое посредством применения действительного физического принуждения или его угрозы к нарушителям обязательных установлений[67]. Точка зрения И.А. Хобеля не тождественна признанию правом явлений общеобязательного нормативного регулирования и поэтому не точна в силу двух обстоятельств. Во-первых, физическая сила используется отнюдь не только для обеспечения действия общеобязательного нормативного упорядочения человеческого поведения, а и при нормативном регулировании иного рода[68]. Во-вторых, общеобязательное нормативное регулирование во многих случаях своего функционирования характеризуется осуществлением санкций, не предполагающих физического воздействия на человека[69].

В политико-юридической науке второй половины XIX–XX в. распространена еще одна концепция права, которая его существование не связывает с общеобязательным нормативным регулированием. В отличие от уже рассмотренных теоретических представлений она предполагает, что право вообще не принадлежит к числу явлений нормативного регулирования. В соответствии с ней право в максимальной политической организации является феноменом общеобязательного ненормативного воздействия на жизнь людей либо всегда, либо на одном из этапов его существования.

Речь идет прежде всего о возникшей под влиянием экзистенциалистской философии теории, суть которой в том, что «реальность, являющаяся по существу конкретной, не может быть… урегулирована нормами»[70]. Так как решаемые судами и административными органами государства дела являются различными, «правильное решение каждого из них, т. е. учитывающее все специфические черты рассматриваемой ситуации, может быть найдено исключительно в ней самой, а не в норме, привнесенной извне»[71]. Любая «норма необходимо предполагает тождественные дела, которые в действительности не существуют. Поэтому все право должно иметь только индивидуальный характер, и решение конкретных дел не должно быть связано нормами»[72]. Именно такой смысл нередко вкладывается в широко известные формулы: «право есть то, что суды будут делать фактически»[73], а также «правом является все, что делают обладатели власти в политически организованном обществе просто потому. что они это делают, и независимо от того, как они это делают»[74].

Охарактеризованное теоретическое воззрение сосуществует в юриспруденции XX в. с концепцией о ненормативном характере права лишь на начальной стадии его функционирования. Она воспринята многими современными правоведами прямо или через посредников из «Древнего права…» Г.С. Мэйна. Согласно ей право возникло до общеобязательного нормативного регулирования в форме древнейших судебных решений[75]. На первом историческом этапе правового развития «единственным представлением… имевшим силу авторитета, являлось судебное решение, основанное на фактах… которое было впервые внушено свыше судье в момент постановления приговора»[76]. Такие древнейшие судебные постановления – «это не более как решения, состоявшиеся по поводу единичных, необобщенных фактов и не следующие одно за другим в каком-либо последовательном порядке»[77]. По мнению Г.С. Мэйна, «нельзя предположить, чтобы их связывал какой-нибудь руководящий принцип; это только отдельные и разобщенные между собой приговоры»[78].

В интерпретации ряда последователей Г.С. Мэйна указанная концепция приняла форму постулирования предшествования правовых отношений юридическим нормам. Вот, например, как ее выразил Н.М. Коркунов, обобщив суждения, высказанные в юридической литературе до него: «Существование права выражается не только в существовании юридических норм, но также и в существовании юридических отношений»[79]. Эти отношения представляют собой юридические права и обязанности людей[80]. «Юридические нормы и юридические отношения – это две различные стороны права: объективная и субъективная… В исторической последовательности не объективное право предшествует субъективному, а наоборот, субъективное – объективному… Раньше создаются отдельные субъективные права, а уже потом общие регулирующие их нормы. Прежде чем слагается понятие о единой общей Фемиде, верят в существование множества отдельных, частных Фемид, представляющих собою решение отдельных случаев. Древний суд не применяет уже существующей общей нормы к частным случаям, а для каждого частного случая творит новое право, и только путем постепенного и медленного обобщения этих частных решений слагаются со временем и общие правила, представляющие к тому же первоначально весьма невысокую степень обобщения, являющиеся дробными, казуистическими правилами»[81].