Я, Бабушка, Илико и Илларион - Нодар Думбадзе

Работали быстро и бесшумно. Спустя пятнадцать минут показалась крышка кувшина.

— Открывай! — сказал Илико и приготовил бурдюк.

Горло кувшина было так велико, что мы вдвоем пролезли бы внутрь. Я с трудом приподнял крышку, Илико быстро нагнулся, всунул голову в кувшин и вдруг зарычал:

— Что это? Кувшин пустой!!!

— Ну, что ты, Илико, он полный, ты глубже посмотри!

Илико залез в кувшин почти по самые плечи.

— Держи воров! Ух вы, мошенники! — заорал вдруг Илларион, соскакивая с дерева. — Ни с места, стрелять буду!

— Спасайся, — гаркнул я, хватая Илико за ноги. Тот в испуге рванулся и… провалился в кувшин. Илларион схватил меня,

— Ты кто? Говори, не то прикончу на месте!

— Это я, Илларион! Не убивай меня! — взмолился я дрожащим голосом.

— А где второй?

— Не знаю!

— Говори, не то прикончу!

— Не знаю дядя Илларион!

— Кто он?!

— Не знаю!

— Как ты не знаешь, вы же вместе были!

— Не знаю!

— Сейчас же закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! — сказал Илларион и закатил мне такую оплеуху, что Вместо предусмотренного по плану хныканья у меня вырвался отчаянный вопль.

Я быстро закрыл крышку, придавил ее большим камнем и, взявшись за мотыгу, собрался было засыпать кувшин землей, как вдруг из чрева его раздался голос:

— Всесильный боже, святые угодники, пусть разверзнется земля и поглотит всех плутов, подлецов, прохвостов и двуличных людей! Господь всемогущий, ниспошли гром и молнию на головы Иллариона Шеварднадзе и Зурикелы Вашаломидзе! Одурачили меня, нехристи!

— Эй, кто там? Говори, не то башку размозжу! — крикнул Илларион, просовывая в кувшин дуло ружья.

— Это я, Илико. Убери ружье, носатый черт, не бери греха на душу.

— Подонок ты, а не Илико! Что тебе понадобилось в пустом кувшине?

Я чуть не задохнулся от смеха.

— Илларион, заживо хоронишь меня? Побойся бога!

— Нечего мне бояться! Вот замурую тебя, нехристя этакого, бог даже благодарить меня будет!

— Выпусти, Илларион!

— Пойди-ка, Зурикела, разбуди соседей, пусть все увидят, какой у меня в кувшине одноглазый барсук сидит!

— Илларион Шеварднадзе! Не срами меня на все село! Хватит, что я задыхаюсь в этом гнилом кувшине! Довольно шутить!

— Я не шучу вовсе, сейчас закупорю кувшин и через месяц буду гнать из тебя водку!

— Кому она нужна, такая вонючая водка, еще людей отравишь! — сказал я.

— Зурикела! Продал меня, как козу, подлец!

— А ты лучше про наперченный табак вспомни и про телеграмму! Сиди вот теперь в кувшине и дыши серой!

— Хватит вам издеваться над человеком, безбожники! Остаток дней в кувшине доживать мне, что ли?

— Выпустим его, жалко! — сказал я.

— Ладно уж, пусть вылезает! Только пускай громко крикнет: «Я олух».

— Согласен? — спросил я Илико.

— Олух я, олух! — обреченно выкрикнул Илико. Выбравшись из кувшина, он так глубоко вдохнул сырой ночной воздух, как будто был членом экипажа подводной лодки, вернувшейся из длительного плавания. Потом поднял бурдюк и, согнув указательный палец, сказал:

— Что ж, ваша взяла, сдаюсь.

Отвернулся и, бормоча что-то себе под нос, направился к калитке.

— Ты куда, неблагодарный! Не хочешь благословить нас? — крикнул Илларион.

— Благословит вас бог, большое вам спасибо, уважили меня! — сказал Илико.

— Да не так, кривой! Погоди!.. А ну, разгреби кувшин, Зурикела! — приказал мне Илларион, указывая на полный кувшин.

Прежде чем взяться за мотыгу, я достал полученный от Илико табак и скрутил цигарку.

— Не кури, Зурикела, табак перченый, — робко предупредил меня Илико.

…До последних петухов в марани Иллариона не затихали песни, проникновенные тосты и звуки громких поцелуев. Утром я и Илларион с трудом волокли Илико и огромный бурдюк с вином…

СТОРОЖ

Как-то я возвращался из школы сокращенным путем, через чайные плантации. Созревшая изабелла лукаво поглядывала на меня сквозь листву деревьев. Я не выдержал, повесил сумку на сук и мигом очутился на самой верхушке дерева. Виноград оказался изумительным! Горожане почему-то говорят, что изабелла отдает клопами. Не берусь судить — клопов я никогда не пробовал, но если это действительно так, то браво клопам! Сперва я глотал виноградины целиком; насытившись, стал есть медленнее, смакуя и выплевывая кожуру.

— Эй, кто там на дереве? Кто это расхищает колхозное добро?! — раздался вдруг грозный окрик.

От неожиданности я чуть не свалился с дерева, но вовремя схватился за ветку и затаил дыхание.

— Кому говорят? Оглох ты, что ли?!

Я поглядел вниз. Под деревом стоял Илико — в соломенной широкополой шляпе, с перекинутой через плечо веревкой и топором за поясом. Тут же рядом тощая коза, смешно шевеля губами, подбирала виноградную кожуру.

— Ты что, не слышишь меняй А?! Говори, кто ты такой? Кто дал тебе право распоряжаться колхозным виноградом? Нечистая сила ты, что ли? Отвечай сейчас же!

— ДЬЯВОЛ я, ДЬЯВОЛ!

— Будь ты трижды дьявол, все равно должен знать, что колхозная плантация — это тебе не райский сад, чтоб каждый голодный сукин сын и проходимец обжирался тут виноградом! Спускайся вниз, не то живо стряхну тебя оттуда!

— Поднимись сюда, здесь поговорим!

— Сойди вниз, говорят тебе!

— Не сойду!

— Не сойдешь?

— И не подумаю!

— Ну и сиди, пожалуйста, посмотрим, сколько ты выдержишь! А мне спешить некуда! — сказал Илико и уселся под деревом.

Я продолжал спокойно уплетать виноград. Прошел час. Наконец Илико не выдержал и окликнул меня:

— Черт проклятый, что ты там делаешь?

— Гнездо себе вью! — ответил я.

— По-хорошему тебе говорю: спустись вниз и добровольно следуй за мной в контору!

— Подожди, пока поем!

— Да ты человек или давильня? Спускайся немедленно!

— Не спущусь!

— Значит, не подчиняешься власти?

— Нет!

— Хорошо. Тогда вот тебе веревка, вот топор, иди и сам сторожи!

— Что ты пристал ко мне! Вот человек! Иди своей дорогой и оставь меня в покое!

— Последний раз предупреждаю: сойди с дерева! Иначе позову людей!

Тут только Илико заметил на суку мою сумку.

— Ага! Сейчас-то ты никуда не денешься. Узнаю ведь, кто ты такой!

Илико устроился поудобнее, взял сумку за углы и одним рывком вытряхнул на землю все содержимое.

— «Декамерон»… — прочел он и отложил книгу в сторону. — «Как закалялась сталь»… «Один среди людоедов»… «Тристан и Изольда»… «Витязь в тигровой шкуре»… Да кто ты такой в конце концов, чертов сын?!

Да где ты учишься, в какой школе, что ни тетради, ни карандаша у тебя нет! — обозлился совсем потерявший надежду Илико.

— Это я, Зурикела, дядя Илико!

— О-о-о, чтоб тебя разорвало, прохвост ты этакий!

Ну и извел же ты меня, подлец! Скатывайся сейчас же вниз да захвати с собой пару гроздей! Я тотчас же спустился с дерева и крепко обнял Илико.

— Как живешь, дядя Илико?

— Он еще спрашивает, бесстыдник! Целый час морочил мне голову! И все теперь пошло насмарку!

— Как — насмарку? — не понял я.

— А так… Вот уже полгода, как я работаю полевым сторожем. Знаешь ведь об этом?

— Знаю, конечно. Ну и что?

— Дали мне, значит, коня… Не конь, а дьявол! Прошлый раз забралась на поле корова хромого Сипито… Я — с коня долой и — цап корову за хвост!.. Оглядываюсь, где конь?! Погнался за конем, еле поймал проклятого, оборачиваюсь — где же корова?! Отпустил коня, погнался за коровой, поймал ее, а коня нет! Оставил корову, стал ловить коня, а тут корова пропала. Короче говоря, бегал целый день с высунутым языком от коровы к коню, пока оба не сбежали. А вчера на общем собрании получил нагоняй от председателя: или, говорит, выполняй свои функции добросовестно, или, говорит, сниму с поста…

— А я тут при чем?

— При том! Увидел я вора на дереве и подумал: спасся! Поймаю сейчас его, отведу в контору, и пусть потом посмеет председатель говорить: Илико, мол, плохо работает! А сейчас что буду делать, просто не знаю!

— Доставь в контору меня!

— Ты что, ошалел? Хочешь, чтоб твоя бабушка выколола мне последний глаз?!

— А что будешь делать?

— Отведу председателю козу. Пусть делает с ней, что хочет!

— А коза-то чья?

— Как это чья? Моя! Ты что, первый раз ее видишь?

— Но ведь она носила бороду?

— Носила. А теперь я ее остриг.

— Почему?

— Чтоб не узнали. Иначе нехорошо получится — сторож ловит собственную козу!

— А дальше?

— Ничего. Все равно в ней никакого проку. Ее хоть молоком пои, она доиться не станет… И на мясо она не годится — одна кожа да кости. От нее мне только убыток.