Вирикониум - Майкл Харрисон

Птица зашевелилась. Сначала Ретцу показалось, что она вот-вот оторвется от постамента из черного дерева, на котором была закреплена. Потом он почувствовал резкую боль в правой ладони. Он вскинул глаза. Птица ожила и яростно рванулась у него из рук. Потом замерла, склонила голову набок и смерила его холодным жестким взглядом. Ей удалось высвободить одно крыло, потом другое, и она удвоила усилия. Ретц сумел продержаться еще секунду или две, а потом, с ужасом и отвращением вскрикнув, выпустил ее и отшатнулся, стискивая разодранные руки. При этом он обо что-то споткнулся, упал и увидел прямо перед собой голубые, точно фарфоровые, глаза старика.

— Убирайся из моего дома! — закричал старик. — Я достаточно тебя терпел!

Тем временем птица торжествующе взмыла в воздух и закружила по комнате. Она билась о стены и истошно кричала, ее медно-красные перья то и дело вспыхивали. Коты испуганно забились под буфет.

— Помогите! — взмолился Ретц. — Этот орел живой!

Но старик, лежа на полу, словно парализованный, лишь сурово поджал губы и ответил:

— Ты сам виноват.

Ретц поднялся и попытался пересечь комнату и подойти к двери, ведущей на лестницу. Но птица, которая только что, как безумная, атаковала собственную тень на стене, стремительно впилась ему в лицо, целя в глаза и раздирая когтями шею и грудь. Мальчишка закричал. Он оторвал птицу и швырнул ее об стену, где она затрепыхалась, словно на миг потеряв ориентацию, а потом бросилась за одним из котов. Потрясенный, Ретц некоторое время наблюдал за происходящий. Потом, прижав руки к окровавленному лицу, он бросился прочь из комнаты, вниз по узкой лестнице, обратно во двор. Дверь громко захлопнулась у него за спиной.

Все еще было темно.

Сидя на пороге, Ретц осторожно ощупал шею, чтобы определить, насколько серьезно он ранен. Его трясло. Да, это не просто царапины. Над его головой все еще раздавались вопли запертой в комнате птицы и хлопанье крыльев. Если она вырвется на свободу, то непременно его найдет. Как только кровь остановилась, он, дрожа, пересек внутренний двор и через арку вышел на улицу. Это место было ему незнакомо.

Он очутился на широкой, почти незастроенной улице, вдоль которой громоздились разрушенные здания и груды щебня. Тут и там ее пересекали траншеи, вырытые без всякого смысла, горели беспорядочно расположенные костры. Пыль покрывала сломанные каштаны и ограждения с сорванными перилами. Хотя ничто не указывало на приближение рассвета, с неба лился какой-то странный, ровный свет. Здания, которые окружали тесный каменный дворик, по-прежнему возвышались у Ретца за спиной, но окрестные дома куда-то пропали. Казалось, посреди пустыря стоит одинокая приземистая башня с глухими стенами. Сначала он подумал, что все еще смотрит на гобелен старика. А может быть, ночью разразилась война, и Матушка Були пустила в ход смертоносные орудия. Ретц не знал, что думать. Он нервно зашагал в сторону канала, потом побежал. Он бежал долго, а канала все не было и не было. Акры битой черепицы звенели у него под ногами, словно косточки ксилофона. Если бы он оглянулся назад, то увидел бы «башню». Но она становилась все меньше и меньше, и в конце он уже не смог бы ее найти.

На протяжении всей этой долгой ночи он понятия не имел, где находится, но чувствовал, что оказался на высоком плато — ветреном, покрытом пылью, среди руин незнакомого города. Ветер жег раны, которые нанесла ему птица. Дождь поливал разрушенные стены, прибивая пыль. В какой-то миг Ретц услышал музыку, доносящуюся из дальнего дома — лихорадочное биение тамбурина и жалобные прерывистые стоны похожие на пение кларнета. Но когда юноша подошел ближе, снова стало тихо. Тогда он испугался по-настоящему и убежал.

Позже среди руин, совсем рядом, раздался человеческий голос, который заунывно затянул: «у-лу-лу-лу», и вдалеке кто-то немедленно откликнулся, завывая, как собака. Ретц бросился прочь между длинными насыпями щебня и какое-то время прятался в голых стенах здания, похожего на собор. Просидев там около часа, он заметил снаружи несколько смутно различимых фигур, которые тихо и энергично копали ямы на дороге. Внезапно их что-то встревожило. Кажется, они заметили то, чего не мог видеть Ретц, и убежали. Потом вокруг, в темноте, зашаркали ноги. Кто-то глубоко вздохнул. Снова послышалось «у-лу-лу» — до жути близко, — и после этого Ретц остался в одиночестве. Кто бы это ни был, его изучили и не нашли в нем ничего интересного.

К рассвету Ретц покинул здание, чтобы осмотреть яму, которую незнакомцы копали на дороге.

Та оказалась мелкой, и ее уже частично засыпало серым песком. Пройдя около мили, Ретц заметил мертвеца, полускрытого каменной кладкой — некогда углом здания. Теперь руины напоминали бортик высотой чуть больше чем по пояс.

Ретц опустился на колени и с любопытством принялся разглядывать мертвеца.

Человек лежал, словно упал на бегу, спасаясь от кого-то: его конечности были скрючены, а одна рука, очевидно, сломана. Он был крепко сбит, одет в свободную белую рубашку и черные молескиновые брюки, стянутые под коленями красным шнурком. Такой же шнурок был на маске в виде рыбьей головы. Рыба напоминала лосося с распухшими губами, печальными выпученными глазами и гребнем из жестких игл. Маска была сделана таким образом, что если стоять прямо, рыба таращилась своими стеклянными глазами в небо. Предплечье мертвеца обвивали изумрудные ленты. Их концы трепетали и шелестели на ветру. Рядом с тем местом, где упал незнакомец, валялся энергоклинок. Там, где лезвие прожигало щебенку, поднимался ровный столбик мелких ядовито-желтых крупинок.

Кто-то уже успел разуть мертвеца. Его голые белые ноги были украшены синими татуировками, которые напоминали выступившие вены.

Ретц пристально разглядывал его. Потом влез на обломки стены и задумчиво посмотрел на пустую дорогу; сначала в одну сторону, потом в другую. Куда бы ни забросили его старик и его птица, везде будет своя Матушка Були.

Минут через десять он уже нацепил одежду мертвеца. Она оказалась великовата. Да и с рыбьей головой тоже возникли проблемы — изнутри она страшно воняла. Но Ретц все же нацепил красную перевязь и привязал ленты. Теперь у него был энергоклинок. К тому времени, как Ретц закончил приводить в порядок свой гардероб, окончательно рассвело. Веки буроватых облаков снова поднялись над восточным горизонтом, где через все небо протянулись желтые и изумрудно-зеленые полосы, и Ретц увидел холм с крутыми склонами, которого раньше не замечал. Вершину холма венчали башни, старые крепостные стены и медные купола древней обсерватории. Ретц посмотрел в том направлении, куда ушли копавшие канаву. «Шроггс Ройд», — гласила табличка на углу разрушенной улицы, «…оный гвоздь». И дальше: «Рю Сепиль».

В тот день была сухая гроза. Мелкие пылинки падали со свинцового неба и кружились в воздухе.

ПАСТЕЛЬНЫЙ ГОРОД

Пролог

ИМПЕРИЯ ВИРИКОНИУМА

В ту эпоху на Земле появилось семнадцать славных империй. Теперь эпоху называют Средними временами, а империи — Послеполуденными культурами. Лишь одна из этих империй имеет отношения к событиям, о которых пойдет речь. Остальные… Ограничимся тем, что сообщим, что все они перешагнули тысячелетний рубеж, но ни одна не просуществовала больше десяти тысяч лет. Каждой удалось раскрыть те тайны и достичь тех вершин, какие позволяла ее природа и природа Вселенной. И все они оставляли за собой хаос и умирали.

Имя последней записано на небе звездами, но прочитать его уже некому. Впрочем, это не столь важно. Куда важнее другое: люди этой империи умели создавать вещи прочные, почти неуничтожимые. Ее наследством стали устройства, которые, к счастью или к несчастью, даже спустя тысячелетия не утратили способности действовать. Она стала последней из Послеполуденных культур, а на смену ей пришли культуры Заката… и Вирикониум.

Более пяти сотен лет после окончательного краха Срединной эпохи Вирикониум (который тогда еще не назывался Вирикониумом) был просто скоплением небольших поселений, ограниченным на Западе и Юге морем, на Востоке — Неведомыми землями, а с Севера — Великой Бурой пустошью.

Его жители сумели выжить — в этом их главное достижение. Они не знали наук; они копались в грудах ржавых обломков, когда-то бывших индустриальными комплексами последней из Послеполуденных культур. Однако самые крупные свалки металла, машин и древнего оружия располагались на Великой Бурой пустоши, и ими владели Северные племена. Империя северян была обширна, но неплотно заселена. Две ее столицы — города-близнецы Гленльюс, что значит «Ущелье лилий», и Дранмор — откуда пошло это слово, никто не помнит, — представляли собой открытые всем ветрам, унылые, беспорядочно растущие поселения. Там в грубых кузницах прекрасные, хитроумные, неизвестно для чего предназначенные машины перековывались на мечи, а племенные вожди в пьяных драках отбивали друг у друга смертоносные бааны, выкопанные в пустыне.