Контртеррор (СИ) - Валериев Игорь

– До пропасти, конечно, ещё далеко, но аграрный и, в первую очередь, земельный вопрос надо решать безотлагательно. Иначе постоянный голод так и будет терзать Нижнее Поволжье, Новороссию, нечернозёмные губернии от Калуги до Пскова – то есть почти половину России. С учётом роста населения в крестьянской среде голод в двадцати девяти губерниях, который был в девяносто первом и в девяносто втором году покажется цветочками. А горькими ягодами станут массовые беспощадные голодные бунты, – я говорил горячо и убеждённо.

Та информация, которую я получил из статистического комитета МВД по крестьянам, была не менее страшная, чем детская смертность. Точнее детская смертность и была такой высокой из-за того, что почти пятьдесят процентов населения России жило впроголодь или голодало.

Тридцать две губернии находились не только в зоне рискованного земледелия, но и крестьяне там имели на семью всего три-четыре десятины земли. Неурожаи, обусловленные природно-климатическими условиями, малое количество земли, рост населения в этих губерниях, приводящий к аграрной «перенаселенности», задолженности по выкупу земли, по налогам, слабая транспортная инфраструктура, не позволяющая оперативно перебрасывать излишки хлеба из одного региона страны в другие, техническая отсталость сельского хозяйства и низкая урожайность часто приводили крестьян к голоду.

Впервые с этим я столкнулся, когда получил от покойной императрицы Марии Фёдоровны мызу в Курковицах под Гатчиной, дававшую две с половиной тысячи рублей годового дохода. Рядом с мызой стояла бывшая владельческая деревня Курковицы из двенадцати дворов, в которых проживало двадцать пять лиц мужского пола и тридцать женского, а ревизских душ или налогоплательщиков было только двенадцать по числу дворов. И на каждую такую душу отводилось только три с половиной десятины земли, которые они в то время так до конца и не выкупили.

Для сравнения в Амурском войске казаку было положено двадцать десятин. Когда был жив дед, а все его трое сыновей стали разрядными казаками, нашей семье нарезали в Ермаковской пади восемьдесят десятин земли, то есть на каждого из восьми человек, носящих фамилию Аленин, приходилось больше десяти гектар. В Курковицахна душу приходилось меньше восьмидесяти соток. Отсюда было их бедственное положение без всяких неурожаев.

Доставшийся мне управляющий мызы или усадьбы Сазонов Александр Иванович на пальцах объяснил, как жители Курковиц докатились до такой жизни.

По акту «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», утвержденному Александром II, все крестьяне переставали числиться крепостными, но теперь стали считаться временнообязанными, потому что получив личную свободу, они не получили свободно и безвозмездно основные средства для своей деятельности – то есть землю.

В результате этой реформы Александра «Освободителя», чтобы ему пусто было, помещики остались собственниками всей принадлежащей им земли. Крестьяне могли выкупить земельный надел, который помещик обязан был им выделить. Каждая местность устанавливала свой минимальный и максимальный земельный надел. В Петербургской губернии он соответствовал трём с половиной десятинам на ревизскую душу.

Выкупить свой земельный надел крестьяне должны были в течение сорока девяти лет, для чего государство выделяло им ссуду под шесть процентов годовых. Двадцать процентов суммы за надел ревизская душа должна была внести сразу, а остальные восемьдесят процентов в течение установленного манифестом срока. Представляете, какие проценты за полвека набегают? А если ещё штрафы за просроченные платежи?!

До тех пор, пока вся сумма не была погашена, крестьяне считались временообязанными и должны были отбывать барщину или платить оброк. Сумма оброка для каждой губернии устанавливалась отдельно. Как ни странно, но самые высокие были назначены в Петербургской губернии, хотя большая часть земель здесь считалась неплодородной. В черноземных губерниях оброк был значительно ниже.

Во временнообязанном состоянии, крестьяне должны были находиться, пока не завершалась сделка по выкупу земли. Поначалу этот срок не был оговорен, но в декабре одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года, по прошествии двадцати лет с принятия Манифеста об отмене крепостного права, установили конкретный срок и постановили, что к январю восемьдесят третьего года все временнообязанные крестьяне должны быть переведены на выкуп. То есть оставшуюся невыплаченную часть за наделы государство выплачивало помещикам, а крестьяне становились должниками казны под те же самые шесть процентов годовых.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это было бы значительным послаблением для крестьян, если бы не обычная статистика. Чтобы хоть как-то свести концы с концами семье из трёх-пяти человек на одну ревизскую душу и оплачивать растущие долги, было необходимо минимум шесть-восемь десятин земли. И земли нормальной, а не той, которую помещики нарезали своим крестьянам после реформы. Как правило, наделы были отгорожены помещичьими землями от угодий, которые были жизненно необходимы в хозяйстве: леса, крупного ручья, речки, пруда, озера необходимых для водопоя живности и пастбищ. Вот и приходилось общинам, включая и Курковицы, арендовать эти земли за высокую плату.

Последние два хозяина моего имения подняли арендную плату так, что община впала в крайнюю нищету и долги перед казной. Особенно добила меня тогда информация от Сазонова, что после сборов долгов и налогов большинство жителей деревни Курковицы разойдутся по губернии кусочничать или на отхожий промысел. Иначе до весны не доживут. И это было так!

Крестьяне в основном сажали рожь и ячмень, как наиболее устойчивые к неблагоприятным климатическим условиям. Средняя урожайность этих зерновых составляла сорок пять – пятьдесят пудов с десятины. Цена же за пуд составляла шестьдесят копеек. Таким образом, с одной десятины можно было получить при благоприятных условиях тридцать рублей. С трёх с половиной – сто рублей. Какое уж тут трехполье и истощение земли?! Хоть что-то собрать!

При этом надо было заплатить аренду, налог, обязательный процент за выкупаемую землю и как-то прожить год семье минимум из трёх-пяти человек. Вот и оставались в Курковицах поздней осенью совсем малые да старые, а остальные жители отправлялись искать пропитание, кусками побираться. А те, кто оставались, как правило, питались хлебом пополам из ржи да лебеды. Как говорили в народе: «Не то беда, что во ржи лебеда, а то беды, как ни ржи, ни лебеды».

Плюс к этому, зерновые были тем экспортом в Европу, за счет которого пытались оплатить «индустриализацию» Российской империи. Символом этого подхода послужила приписываемая министру финансов Вышнеградскому фраза, вырвавшаяся у него весной одна тысяча восемьсот девяносто первого года, когда при надвигающемся неурожае, он стал опасаться потерь золота за экспорт и произнёс: «Сами не будем есть, но будем вывозить».

И вывозили. С одной стороны не так и много, в среднем всего-то восемь-десять процентов от общего урожая зерновых в три-три с половиной миллиарда пудов, что составляло максимально триста пятьдесят миллионов пудов на двести пятьдесят-триста миллионов рублей. Но это уменьшало количество зерновых на душу населения на два с половиной пуда, которые могли бы спасти от голодной смерти множество людей.

Упомянули со Струве в аналитической записке мнение Александра Николаевича Энгельгардта, который ещё двадцать лет назад писал, что Америка продает избыток зерна, а Россия экспортирует зерно, которого не хватает даже для питания детей. Для достижения россиянами уровня жизни американцев зерна нужно производить в два раза больше, для чего необходимо широко применять органические и химические удобрения, современные машины, грамотный севооборот и высокопродуктивные сорта зерновых. Как пример, Энгельгардт приводил опыт САСШ, где девять миллионов человек занятых производительным трудом в сельском хозяйстве, используя последние научно-технические достижения, выдавали на гора в два раза больше чем шестьдесят-семьдесят миллионов в Российской империи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})