Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

Императрица очень редко совершала ошибки. Она воспользовалась ситуацией, дабы схватить независимых учёных и недовольных, чтобы сжать столицу в железном кулаке армии, провозглашая необходимость увеличить численность войск, набрать новых рекрутов, усилить защиту от предательских заговоров знати. Отошедшие короне богатства позволили расплатиться за прирост армии. Этот изысканный ход — пусть и повторяемый — был использован во всех провинциях, подкреплённый силой Императорского эдикта, и в каждом городе теперь набухал жестокий гнев толпы.

Горькое восхищение. Геборику снова и снова хотелось сплюнуть, а ведь он не делал этого со дней юности, когда был ещё только простым карманником в Мышином квартале города Малаза. Он видел потрясение, написанное на большинстве лиц в шеренге узников. Это были лица людей в ночных рубашках, грязных и мокрых от пребывания в темнице, так что у закованных не осталось даже самой простой защиты — обычной одежды. Растрёпанные волосы, ошеломлённые выражения лиц, неестественные позы — всё, что только мечтала увидеть толпа за стенами Круга, всё, что она мечтала растоптать…

«Добро пожаловать на улицы, — подумал Геборик, когда стражники заставили шеренгу двинуться вперёд под взглядом адъюнкта, которая восседала в седле — прямая, как палка, с таким напряжённым лицом, что от него остались одни чёрточки — прорезь глаз, складки по бокам тонкогубого рта, — проклятье, да ей ведь красоты не отсыпали при рождении, верно?» Все взгляды привлекала к себе младшая сестра, девчонка, которая теперь ковыляла на шаг впереди.

Глаза Геборика впились в адъюнкта Тавор с любопытством, с вниманием — может быть, даже с проблеском зловещего удовольствия — и вот её ледяной взор, пробегая по шеренге, на кратчайший миг задержался на сестре. Но только на миг, знак узнавания — ничего больше. Взгляд Тавор двинулся дальше.

Стражники распахнули Восточные ворота в двух сотнях шагов впереди, перед первыми узниками. Под сводами древней арки прокатился рёв, волна звука, которая врезалась в стражников и заключённых, отразилась от стен и взлетела к небесам вместе со стайкой перепуганных голубей. Хлопанье крыльев опустилось вниз, словно вежливые аплодисменты, хотя Геборику показалось, что никто, кроме него, не заметил этой иронии богов. Он не сдержался и отвесил лёгкий поклон.

Пусть Худ подавится своими проклятыми секретами. Вот, Фэнер, старый ты хряк, никуда от тебя не денешься. Так смотри же, что будет с твоим беспутным сыном.

Что-то в душе Фелисин ещё сопротивлялось безумию, отчаянно боролось с неодолимым водоворотом. Солдаты стояли вдоль всего Колонного проспекта в три ряда, но толпа снова и снова находила слабые места в ощетинившейся копьями стене. Фелисин словно со стороны видела тянущиеся к ней руки, занесённые и опускающиеся на неё кулаки, размытые лица, выныривающие из водоворота, чтобы плюнуть в неё. И так же, как в душе Фелисин держался последний бастион сознания, её обороняли крепкие руки — руки без кистей, испещрённые гноящимися шрамами культи, которые обхватили девушку и подталкивали вперёд, только вперёд. Никто не тронул жреца. Никто не осмелился. А впереди шагал Бодэн — страшней, чем сама толпа.

Он убивал легко. Презрительно отбрасывал в сторону тела, ревел, подзывал жестами, манил. Даже солдаты в гранёных шлемах вновь и вновь смотрели на него, вздрагивали от его оскорблений, сжимали руки на пиках или рукоятях мечей.

Хохочущий Бодэн, нос которому разбил метко брошенный кирпич, Бодэн, от которого отскакивали камни, Бодэн в изорванной тунике, мокрой от крови и слюны. Любое тело, которое оказывалось рядом с ним, громила хватал, скручивал и ломал. Он задерживался, только когда что-то случалось впереди — расступались солдаты или вот когда потеряла сознание леди Гейсен. Тогда он подхватил её под руки и бесцеремонно швырнул вперёд, не переставая сквернословить.

Волна страха катилась перед ним, капля ужаса, которая отразилась, вернулась обратно к толпе. Нападать стали реже, хотя кирпичи летели по-прежнему: большинство мимо, но некоторые попадали в цель.

Марш через город продолжался. В ушах у Фелисин стоял болезненный звон. Она слышала всё сквозь этот глухой звук, но глаза видели ясно, искали и находили — слишком часто — образы и картины, которые она никогда не забудет.

Узники уже видели ворота, когда случилось самое жестокое нападение. Солдаты словно растворились, и волна дикого голода выплеснулась на улицу, охватывая заключённых.

Фелисин улышала, как за спиной Геборик сдавленно пробормотал:

— Вот и он.

Бодэн заревел. Вокруг сомкнулся круг тел — руки рвут на куски, ногти впиваются в плоть. С Фелисин сорвали последние обрывки одежды. Чья-то рука ухватила её за волосы, дёрнула, пытаясь сломать шею. Фелисин услышала отчаянный крик и поняла, что он вырвался из её собственного горла. Звериный рык послышался сзади, она почувствовала, как рука судорожно сжалась, а затем исчезла. В уши хлынул новый крик.

Их подхватила волна, повела или потащила — Фелисин и сама не знала — и тут в поле зрения попало лицо Геборика, тот сплюнул на землю обрывок окровавленной кожи. Вдруг вокруг Бодэна появилось пустое пространство. Громила пригнулся, поток портовых ругательств срывался с его разбитых губ. Правое ухо ему оторвали — вместе с волосами, кожей и плотью. Обнажившаяся височная кость влажно поблёскивала. Вокруг лежали искорёженные тела, лишь немногие подавали признаки жизни. У ног громилы лежала леди Гейсен. Бодэн схватил её за волосы и поднял так, чтобы всем было видно лицо. Фелисин показалось, что время замерло и весь мир сжался до этого крошечного пятачка.

Бодэн оскалил зубы и рассмеялся.

— Я вам не сопливый дворянчик, — прорычал он в толпу. — Чего хотите? Хотите крови знати?

Толпа завыла, вперёд потянулись жадные руки. Бодэн снова захохотал.

— Мы пройдём, слышали меня? — Он выпрямился, поднимая леди Гейсен за волосы.

Фелисин не могла понять, в сознании старуха или нет. Глаза её были закрыты, на лице застыло умиротворённое выражение — почти юное — под слоем грязи и разводами синяков. Наверное, она умерла. Фелисин молила богов, чтобы это было так. Что-то сейчас случится, что-то сосредоточит весь этот кошмар в одном-единственном образе. Воздух звенел от напряжения.

— Она ваша! — заорал Бодэн. Другой рукой он ухватил Гейсен за подбородок и одним движением повернул голову назад. Шея хрустнула, а тело обвисло, подёргиваясь. Бодэн накинул ей на шею цепь. Натянул потуже и начал пилить. Показалась кровь, и цепь стала похожа на разодранный шарф.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});