Любовь властелина - Альбер Коэн

Внизу зазвонил телефон. Он открыл дверь, вышел на площадку, склонился над лестничным пролетом и прислушался. Голос, очевидно, той старухи.

— Нет, нет, Диди, детка, не волнуйся, что опоздаешь, ты можешь поужинать во Дворце Объединенных Наций или сходи в тот ресторанчик, твой любимый, «Жемчужина озера», потому что у нас изменились планы. Я как раз собиралась тебе звонить, чтобы сообщить важную новость. Представь, дорогуша, нас с Папулей неожиданно пригласили на лянч к нашей дорогой мадам Вентрадур. Первый раз на обед, а не на чай, чтобы укрепить дружбу, то есть теперь мы будем на короткой ноге. Как я тебе уже сказала, это изменит наши планы, во-первых, я сейчас же позвоню нашей дорогой Рут Гранье и перенесу на завтра чай с медитацией, а во-вторых, я на сегодняшний обед запланировала поджарить барабульку, но она же не доживет до завтра, даже в холодильнике, конечно, обидно будет есть ее сегодня вечером после такого шикарного обеда, который нас ожидает, но что делать, съедим вечером, и тогда лотарингский пирог, намеченный на сегодняшний вечер, съедим завтра на обед, ведь он лучше хранится, чем барабулька. Ну вот, возвращаясь к нашему приглашению, я расскажу тебе поподробнее, только быстренько, я же тороплюсь, ну все равно, мы поймаем такси на остановке, но надо рассказать, тебе точно понравится. Только что, ну буквально десять минуточек назад, у меня было открявение, даже скорей указание свыше, что нужно позвонить нашей дорогой мадам Вентрадур, чтобы порекомендовать ей очень полезную книгу Элен Келлер, ну ты знаешь, эта восхитительная слепоглухонемая, всегда такая жизнерадостная, и вот слово за слово, все о высоких материях, она стала жаловаться мне на свои домашние хлопоты, ну ты знаешь, у нее такой штат прислуги, кухарка, уборщица, стильная горничная, как в лучших домах, садовник, который при этом еще и шофер. А на завтра у нее в планах прием генерального консула с супругой, они проведут у нее несколько дней, и она, конечно, хочет, чтобы все было тип-топ. И на сегодня она как раз наметила мытье окон, всего тридцать окон, из них двадцать фасадных, но женщина, которая обычно выполняет такого рода работу, ни с того ни с сего заболела, чего еще ожидать от простонародья, думают только о себе, вечно подводят в последний момент, когда уже не знаешь, как и выкрутиться. И конечно, бедная мадам Вентрадур совершенно растерялась, не зная, за что хвататься. И вот по зову сердца я вдруг вдохновенно решила предложить ей услуги нашей Марты, а что, с радостью, на весь сегодняшний день, пусть помоет ей окна, там такие десять окошек с японскими витражами в стиле модерн, ну ты помнишь, мы же в январе ходили к ней на чай. Она согласилась, так благодарила, так благодарила, была так взволнована. Да и я рада, что меня вдруг посетило вдохновение, доброе дело никогда не проходит даром. И я ей тогда сказала, что сама приведу ей Марту, бедная девочка такая бестолковая, запутается и не сможет попасть в шикарную виллу Вентрадур. А она ведь такая импульсивная, ты знаешь, и она воскликнула: «Но послушайте, приходите тогда обедать с мужем, просто, без церемоний!» Подумай, без церемоний, у нее всегда так мило, мне рассказывала Рут Гранье, так изысканно. И сервировано по всем правилам! И мы оба приглашены! Что-что? Да, в час дня, ты знаешь, что в хороших домах это самое подходящее время для лянча. Должна тебе сказать, я рада, что можно сегодня задействовать на весь день Марту, а то она обленилась, теперь ведь есть стиральная машина, и Марта с утра успевает сделать всю работу, а зато она хоть поглядит, как выдрессирована прислуга в хороших домах. Я дала ей понять, что она должна почитать за счастье помыть окна для такой знатной дамы, в таком шикарном дворце. Ну конечно, когда мы пойдем на остановку такси, пусть она идет на несколько шагов сзади, а то что скажут соседи. Ну, я ей это мягко так объясню. Да и ей самой было бы неудобно идти рядом с нами, она чувствовала бы себя не в своей тарелке. Ну и вот, я тебе рассказала все хорошие новости, а теперь пока-пока, дорогуша, мне надо переодеться, еще позвонить нашей дорогой Рут Гранье, и проследить, чтобы Папуля оделся как следует, и надавать ему инструкций, как вести себя, как кушать, особенно, конечно, перьвое, а то он кушает так шумно, ужяс! Да, кстати, мадам Вентрадур про тебя спрашивала, ее так заинтересовало, когда я рассказывала о твоей работе, я ведь могу передать ей от тебя привет? Что-что? Передать поклон? Ну да, конечно, это тоньше, это более любезно, она оценит, она ведь так хорошо воспитана. Что, дорогой? Хорошо, как скажешь. Я позову ее, она, как всегда, за своим пианино, подожди секундочку. (Недолгая тишина, затем опять голос.) Она просила передать, что не может подойти к телефону, не может, видишь ли, прервать сонату на середине. Да, миленький, именно так и сказала. Послушай, Диди, зачем тебе ехать домой, поужинай спокойно в «Жемчужине озера», по крайней мере, до тебя кому — то будет дело. Ну все, прощаемся, я должна спешить. До свидания, дорогуша, до вечера, верная мамочка будет ждать тебя, ты знаешь, что всегда можешь на нее рассчитывать.

Он вернулся в комнату, растянулся на кровати, вдохнул запах одеколона. Из гостиной доносились аккорды «Альбома для юношества» Шумана. Играй, любимая, играй, ты еще не знаешь, что тебя ожидает, прошептал он и резко вскочил с кровати. Пора переодеваться.

Он натянул старое выцветшее пальто, такое длинное, что оно волочилось по земле. Нахлобучил драную меховую шапку, надвинул ее поглубже, чтобы не выбивались волнистые черные пряди. Полюбовался в зеркале на свое убогое и нелепое отражение. Но оставалось самое важное. Он намазал клеем гладкие щеки и нацепил белую бороду, а затем отрезал две полоски черного пластыря и наклеил их на передние зубы, оставив нетронутыми один зуб сверху и один снизу — так, чтобы казалось, что в пустом рту одиноко посверкивают два клыка.

В полумраке зеркала он приветствовал на иврите свое отражение. Он был теперь старым евреем, бедным и больным, но сохранившим благородную осанку. В конце концов ведь таким и станет. Лет через двадцать не узнаешь красавца Солаля, если еще раньше он не помрет и не сгниет в могиле. Вдруг он замер и вслушался. Шум шагов на лестнице, ария Керубино: «Voi che sapete che cosa e amor». Да, дорогая, я знаю, что это любовь, сказал он, схватив сумку и скрывшись за тяжелыми бархатными шторами.

II

Она вошла, мурлыча мелодию Моцарта, подошла к зеркалу, поцеловала отражение своих губ и долго смотрела на себя. Вздохнула, улеглась на кровать, раскрыла книгу Бергсона и стала листать, закусывая шоколадными батончиками с тумбочки. Потом встала и направилась в ванную, примыкающую к комнате.

Журчание воды, смешок, еще смешок, невнятный лепет, тишина и внезапный плеск — тело погрузилось в воду. И раздался голос, звенящий серебряными колокольчиками. Он на цыпочках вышел из-за шторы, подошел к двери, отделяющей ванную от комнаты, прислушался.

— Как я ужасно люблю горячую воду, постой, дорогая, постой, нужно оставить тонкую струйку, чтобы вода постепенно нагревалась до обжигающе горячей, когда мне неудобно, у меня глаз начинает слегка косить, так мило, а эта Джоконда, она похожа на уборщицу, не понимаю, что за кутерьму развели вокруг сей славной простушки, ах, мадам, я вас не беспокою, нет, нет, месье, нисколько, только отвернитесь, на меня сейчас не стоит смотреть, с кем имею честь, месье? Меня зовут Амундсен, мадам, о, я полагаю, вы норвежец? Да, мадам, ах, прекрасно, прекрасно, мне очень нравится Норвегия, а вы там были, мадам? Нет, но я в восторге от вашей страны, все эти фьорды, северное сияние, симпатичные тюлени, а еще я в детстве пила рыбий жир, производства островов Лофотен, мне так нравилась этикетка на пузырьке, а кстати, как вас зовут, месье? Эрик, мадам, а меня Ариадна, а вы женаты, месье? Да, мадам, у меня шестеро детей, один из них негритенок, о, великолепно, месье, мои поздравления вашей супруге, а животных вы любите? Да, мадам, конечно, ну тогда, месье, мы с вами родственные души, а вы читали книгу Грея Оула, Серой Совы — он наполовину индеец, метис из Канады, превосходный человек, который посвятил свою жизнь сохранению популяции бобров, я дам вам почитать, вам наверняка понравится, но сами канадцы, белые, я их просто ненавижу за эту их песню, вы слышали, «Alouette», то есть милый жаворонок, а потом сразу же: я тебя ощиплю, они еще говорят ошшипаю, какое плебейство, и они гордятся своей подлой песенкой, это почти их народная песня, я попрошу английского короля, чтобы он ее запретил, да — да, король делает все, что я попрошу, он со мной очень любезен, я еще его попрошу заняться бобрами, а вы состоите в Обществе защиты животных? Ох, нет, мадам, увы, что же, очень жаль, я вам пришлю членский билет, а я вот состою в нем с детства, попросила еще маленькой, чтобы меня вписали, и в завещании я оставляю Обществу защиты животных значительную сумму, ну раз вы так настаиваете, я буду называть вас Эрик, но все равно не оборачивайтесь, одно дело — называть по имени, другое дело — позволять фамильярности, и еще важно не сдирать корочку, может пойти кровь, я недавно упала и оцарапала коленку, и образовалась маленькая корочка с засохшей кровью, надо стараться ее не ободрать, обдирать так приятно, но ранка начинает кровоточить, и потом снова образуется корочка, и снова я ее срываю, в детстве я постоянно эту корочку срывала, как это было восхитительно, но теперь запрещено, о нет, это вовсе не будет так уж некрасиво, корочка совсем маленькая, коленка от этого не станет уродливой, я вам покажу, когда оденусь, а вы любите кошек? Да, мадам, обожаю, я была в этом уверена, такой славный человек, как вы, не может их не любить, я покажу вам фотографию моей кошечки, вы увидите, какая она прекрасная, ее звали Муссон, правда, красивое имя? Это я его придумала, мне оно сразу пришло в голову, едва ее принесли, ей было два месяца, глаза голубые, как у ангела, пушистая, хорошенькая, как картинка, вскинула на меня свои глазки, и я сразу полюбила ее всем сердцем, увы, Эрик, ее нет больше с нами, ей понадобилась операция, и бедная малышка не перенесла анестезии, у нее было слабое сердце, она умерла на моих руках, напоследок взглянув на меня своими небесно-голубыми глазами, да, во цвете лет, ей и двух годиков не было, она даже не успела познать радость материнства, собственно говоря, потому и понадобилась операция, что она не могла иметь детей, я долго медлила и все же решилась, теперь упрекаю себя за это, я не сразу смогла даже смотреть на ее фотографии, но вообще это ужасно, что спустя какое-то время начинаешь меньше переживать смерть близкого любимого существа, она была моим другом, с ней никто не сравнится, это было создание с настолько тонкой душой и благородными чувствами, настолько сдержанное и воспитанное, например, когда была голодна, она бежала в кухню к холодильнику, чтобы показать мне, что пора ее кормить, и потом быстро возвращалась в комнату и начинала просить меня так скромно, так грациозно, так вежливо, она умоляла меня, раскрывая и закрывая розовый ротик без единого звука, безо всякого мяуканья, благородная и деликатная просьба, да, несравненный друг, а когда я принимала ванну, она ложилась на бортик, чтобы составить мне компанию, иногда мы играли — я высовывала из воды ногу, а она пыталась ее поймать, не могу больше говорить о ней, это слишком больно, завтра, если вы хотите, Эрик, сходим посмотрим мою белку, я что-то за нее волнуюсь, у нее вчера был такой грустный вид, она так трогательно вытаскивает свою подстилочку и проветривает, а потом сушит на солнышке, и еще грызет орешки, я всегда даю ей без скорлупы, чтобы она не сломала зубки, Эрик, а хотите, я расскажу о своей мечте? О да, мадам, с превеликим удовольствием, мадам, ну вот, я мечтаю иметь большое поместье, где жили бы самые разные звери, ну, во-первых, львенок, с такими большими лапами, толстыми-толстыми лапами с мягкими подушечками, и я бы его все время гладила, и, когда бы он вырос, он бы меня ни за что не тронул, ведь их достаточно просто любить, и еще благородный дедушка-слон, ах, если бы у меня был слон. Мне бы никогда не надоедало ездить на рынок за овощами — он вез бы меня на спине и хоботом подавал бы мне овощи с прилавков, а я бы давала ему в хобот деньги, и он бы расплачивался с продавцами, и у меня в имении были бы еще бобры, я бы для них велела сделать речку, для них одних, чтобы они мирно строили свои жилища, так грустно думать, что они на грани вымирания, это не дает мне уснуть, когда я вечером ложусь в постель, а тех женщин, которые носят бобровые шубы, нужно сажать в тюрьму, правда? Да, мадам, совершенно с вами согласен, ах, как приятно беседовать с вами. Эрик, во всем-то мы с вами согласны, а вот мне еще хотелось коал, у них такие чудесные маленькие носики, но они могут жить только в Австралии, потому что питаются листьями какой-то особой разновидности эвкалипта, а то бы я завела парочку, я вообще всех животных люблю, даже тех, которых люди считают уродливыми, вот, когда я была маленькая и жила у тети, у меня была совушка-сова, мудрая голова, совершенно ручная, ласковая, просто душенька, она просыпалась на закате и сразу садилась ко мне на плечо, смотрела на меня, поворачивая голову, а тело ее при этом не двигалось, или правильнее сказать «телом не двигая», наверное, так, и она внимательно смотрела на меня своими золотистыми глазами, и придвигала голову ближе, и вдруг целовала меня своим крючковатым, как у старого нотариуса-крючкотвора, носом, а однажды ночью мне не удавалось заснуть, и я вышла поболтать с ней, но не нашла ее в шалашике, который отгородила для нее в сарае, я провела ужасную ночь, бегала по саду и звала ее по имени, Магали, Магали! Увы, я ее так и не нашла, уверена, она сама никогда от меня бы не улетела, она очень была ко мне привязана, видимо, ее утащила какая-нибудь хищная птица, она теперь не страдает, ох, лишь бы меня не похоронили заживо, я так этого боюсь, шум шагов над моей могилой, шаги приближаются, я кричу, зову на помощь, царапаю крышку гроба, пытаясь освободиться, а шаги удаляются, живые меня не услышали, я задыхаюсь, ах нет же, я не задыхаюсь, я всего-навсего в ванной, ну и вот, я всех зверей люблю, к примеру, жабы, такие трогательные, слышали песню жабы в ночной тишине, такая благородная грусть, эта песнь одиночества, когда я однажды услышала ее, мое сердце сжалось от тоски, а еще как-то раз недавно я подобрала лягушонка со сломанной лапкой, он лежал на дороге, я смазала ему лапку йодом, а когда бинтовала, он даже не вырывался, понимал, что я лечу его, его бедное сердечко колотилось сильно-сильно, и он даже не открывал глаз, так был измучен, ну скажи мне что-нибудь, лягушонок, а ну, давай, мой милый, улыбнись, он не пошевелился, только открыл один глаз и посмотрел на меня таким взглядом, как если бы говорил: понимаю, вы друг, и я его посадила в коробку с розовой ватой, для уюта, чтоб он чувствовал, как ему рады, и спрятала его в подвале, чтобы он не попался на глаза Дэмихе, теперь ему лучше. Слава богу, теперь он точно оправится, я чувствую, что привязываюсь к нему все сильнее, когда я захожу в подвал поменять ему повязку, он глядит на меня с таким неподражаемым выражением благодарности, ох, в саду есть такой старый никому не нужный павильон, я его переделаю для себя, буду приходить туда, чтобы спокойно размышлять, и лягушонка туда поселю, когда он окончательно выздоровеет, чтобы восстанавливал силы в более веселой обстановке, и, может быть, он привяжется ко мне и не захочет меня покидать, ой, сейчас я выругаюсь, но не вслух, мне холодно, пусти, пожалуйста, горячую воду, хорошо, что я решила завесить окна в комнате такими плотными шторами, как-то больше верится в мои истории, и мой отшельник в полумраке кажется более реальным, что за глупость засунуть шкаф в ванную, платья же испортятся, решено — завтра же прикажу его переставить назад в комнату, итак, я стану знаменитой писательницей, меня будут умолять прийти на благотворительную распродажу, чтобы подписывать мои книги, но я откажусь, это не в моем стиле, у меня такие великолепные ноги, другие женщины волосатые, как обезьяны, а у меня ноги гладкие, как у статуи, да, дорогая моя, ты просто красавица, а какие зубы, представьте себе, Эрик, мой дантист считает, что у меня великолепные зубы, каждый раз, как я к нему прихожу, он говорит: о мадам, это необыкновенно, мне совершенно нечего делать с вашими зубами, они безупречны, так что, мой дорогой, вы понимаете, как вам повезло? Да вот только я не особенно счастлива, хорошо хоть у меня отдельная комната, но утром я слышу, как он встает и насвистывает свои бельгийские песенки, д'Обли — это же женевская высшая аристократия, а я вот очутилась в семье мелких буржуа, да-да, вы правы, Эрик, я очень хороша собой, в моих глазах сияют золотые искорки, вы заметили? Все остальное тоже великолепно, гладкие душистые щеки, нежный голос, благородный лоб, нос, правда, немного великоват, но зато какой прекрасной формы, и лицо честное и вдобавок ненакрашенное, и черты лица такие тонкие, ах, как ужасно все время быть взрослой, вскоре я отправлюсь за моими зверями, это меня развеселит, когда мы поближе познакомимся, я вам их покажу, там ягненок и утенок и зеленый плюшевый котенок, но только он сейчас болен, у него понос, еще белые медведи, и деревянные лошадки, и всякие другие медведи, не белые, и собачки из стекла, и бумажные гофрированные корзиночки от пирожных, для купанья моих зверей всевозможных, всего числом шестьдесят семь, я посчитала, а королем у них большой медведь, но вам я по секрету скажу, что настоящий король — маленький слон, у него отломана нога, жена его — утка, а принц наследник — мой маленький бульдог, точилка для карандашей, спит в раковине гребешка Сен-Жак, он так похож на английского полицейского инспектора, ну, в общем, вам понятно, что это за идиотские истории, а теперь уходите, пожалуйста, я собираюсь вылезти из ванны и не хочу, чтобы вы меня видели, между нами говоря, вы глуповаты, не умеете поддержать разговор, да, мадам, и больше ни слова, дуйте отсюда живо, дурачина, я сейчас стану облачать себя в роскошные одежды для моего собственного личного удовольствия.