Свидетель века Виктор Гюго - М Толмачев

Все эти произведения характеризуются возросшей творческой зрелостью писателя, что было отмечено Сент-Бевом уже в связи с выходом в свет сборника "Осенние листья". Сент-Бев писал, что "новой у поэта является скорее суть, чем манера". Лирика Гюго приобретает более личный, более углубленный характер. В ней меньше бьющего на внешний эффект, нет тяготения к экзотике далеких стран или эпох. Исчезает идеализация средневековья, католицизма. Увлечение готическим искусством уступает место интересу к Возрождению, к поэзии Плеяды. Как бы вослед некоторым из участников этого своеобразнейшего объединения во французской поэзии XVI века, уходившим в свой внутренний мир от потрясений гражданских междоусобиц, Гюго в предисловии к сборнику "Осенние листья" заявляет о своем желании основное место уделить в нем стихотворениям "безмятежным и мирным", воспевающим радости семейной жизни, домашнего очага, самосозерцания. Стихотворения политического характера, говорит Гюго, войдут в другой сборник, уже подготовленный к изданию (им стал сборник "Песни сумерек"). Однако о своей верности свободолюбивым идеям Гюго считает нужным сказать и в предисловии к "Осенним листьям", и в ряде включенных в сборник стихотворений. Так, в заключающем "Осенние листья" стихотворении под номером XL поэт отрекается от монархических иллюзий юности и свидетельствует свою верность единственному культу - "святой отчизны и святой свободы". С воодушевлением говорит он о своей солидарности с народами Европы, изнывающими под игом тирании, о готовности отдать им "медную струну своей лиры".

В следующем сборнике - "Песни сумерек" - доминирует чувство тревоги, беспокойства. Источник этой тревоги в новой большой страсти, охватившей душу поэта, в отходе cnv религии, разочаровании результатами революции 18^0 года, не принесшей народу свободы и благоденствия. В смятении поэт устремляет свой взор в будущее, пытаясь угадать, чем закончатся сумерки-мраком отчаяния или зарей надежды ("Прелюдия"). Воспевая народ, сбросивший реакционный режим Реставрации, в стихотворениях "Гимн" и "Писано после июля 1830 года", Гюго в то же время отдает дань бонапартистским иллюзиям: бесславному режиму Луи Филиппа он противопоставляет величие Империи ("Ода Колонне", "Наполеон II").

Сборник "Внутренние голоса" относится к числу наивысших достижений поэта. Созерцательность "Осенних листьев" и сатирические интонации "Песен сумерек" сливаются здесь в одно целое. Гюго осознает, что борьба за свободу и цивилизацию - такова миссия поэта в обществе; он сам должен показывать своим современникам путь к лучшему будущему. В любовных стихотворениях Гюго является певцом земного и в то же время одухотворенного чувства, основанного на внутренней общности и взаимопонимании.

Продолжая линию трех предыдущих сборников, в новом сборнике "Лучи и тени" Гюго разрабатывает такие постоянные темы своей лирики, как детство, любовь, природа. Ребенок для поэта не только воплощение невинной прелести, но и вечной тайны жизни. Любовь же - побудительная сила всякой человеческой деятельности ("Тысяча дорог, цель одна").

Природа, то прекрасная и величественная, то страшная и неумолимая, находится в таинственном соответствии с душевным состоянием поэта: то он сам проецирует на нее свои чувства и переживания ("Oceano nox"), то, напротив, зрелище внешнего мира внушает ему определенное настроение ("Печаль Олимпио"). С новой силой звучит в сборнике "Лучи и тени" тема назначения поэта; по мысли Гюго, поэт-это пророк, путеводная звезда человечества ("Функция поэтам). Его не может оставить равнодушным зрелище человеческих страданий и нищеты ("Взгляд, брошенный в окно мансарды" и "Fiat Voluntas"), обездоленного и беспризорного детства ("Встреча"). В то же время в Сборнике и философские размышления о смерти ("На кладбище в..."), о судьбе ("Индийский колодец") и т. п.

В 1830-е годы Гюго испытывает заметное воздействие идей утопического Социализма, распространявшихся в это время во Франции учениками и последователями Сен-Симона. Под их влиянием в творчестве Гюго все сильнее начинает звучать социальная тема. В письме от 1 июня 1834 года издателю журнала "Обозрение социального прогресса" Ж. Лешевалье Гюго писал, что пришло время поставить решение вопросов социальных впереди вопросов политических, и выражал готовность содействовать этому. Если в конце 20-х годов интерес писателя к судьбе жертв буржуазной законности в известной степени объяснялся и романтическим тяготением к необычному, то теперь он становится сознательным защитником обездоленных, будучи убежден в том, что истоки преступлений заключены в социальных условиях. Разделяя с сенсимонистами иллюзию об эффективности моральной проповеди, обращенной к правящим классам, Гюго призывает их обратить внимание на судьбу обездоленных, стремится пробудить в них чувство милосердия ради решения социальных конфликтов. Его по-прежнему волнует вопрос смертной казни, судьба заключенных. За посещением парижской тюрьмы Бисетр в 1827 году следуют посещения каторги в Бресте в 1834 году и в Тулоне в 1839 году. Чувство сострадания к изгоям буржуазного общества вызвало к жизни повесть Гюго "Клод Ге" (1834), тематически примыкающую к "Последнему дню приговоренного к смерти".

Замысел повести относится к 1832 году, когда писатель прочитал в "Судебной газете" о процессе рабочего Клода Ге, убившего тюремного надзирателя и приговоренного к смертной казни. Однако написана повесть была лишь в июле 1834 года после второго восстания лионских ткачей в апреле этого года. Восстание лионских ткачей и другие выступления рабочего класса, не удовлетворенного результатами Июльской революции, со всей силой выдвинули перед французским обществом проблему положения пролетариата. Откликаясь на вопросы, поставленные самой жизнью, Гюго сделал героем своей повести рабочего, выражающего протест против социальной несправедливости. История Клода Ге предваряет историю Жана Вальжана в будущем романе "Отверженные". Ге попал в тюрьму за кражу хлеба для голодающей подруги и ребенка; в тюрьме он убивает надзирателя, который всячески глумился над ним и унижал его человеческое достоинство. Повесть ставит вопрос об антигуманном характере буржуазного общества, толкающего бедняка на преступления; особо заостряет внимание автор на вреде, приносимом официальным правосудием; ни в коей мере не исправляя преступников, оно является орудием социальной мести. Знаменательно, что и сам герой повести отдает себе отчет, какую роль играет несправедливое общественное устройство в его судьбе, и предстает перед судом, исполненный сознания своей невиновности: "Я вор и убийца: я украл и убил. Но почему я украл? Почему я убил? Поставьте оба эти вопроса наряду с другими, господа присяжные". Отвлеченно-романтический протест против смертной казни в "Последнем дне приговоренного к смерти" сменяется в "Клоде Ге" пониманием антинародной направленности существующего общественного устройства. В соответствии с этим повествование отличается сдержанностью, реалистичностью, хотя свойственная Гюго патетика дает о себе знать и здесь, являясь постоянной чертой его авторского стиля.

Надо сказать, что Гюго не проявил последовательности в своих демократических убеждениях в 1830-1840-х годах. Временный спад освободительного движения лишает его правильных политических ориентиров и примиряет с Июльской монархией, осыпающей его официальными почестями (титул графа, звание пэра, членство во Французской академии). Последний раз бунтарские оппозиционные мотивы в полную меру зазвучат в таком произведении этого периода, как драма в стихах "Рюи Блас" (1 38), являющаяся высшей точкой достижений Гюго-драматурга (сам поэт назвал ее "Монбланом" своего театра).

Пьеса была создана в предельно краткий срок - с 5 июля по 11 августа 1838 года, но, как обычно у Гюго, этому предшествовал длительный период изучения источников и предварительной разработки темы. По утверждению поэта, замысел пьесы возник под воздействием эпизода из "Исповеди" Жан-Жака Руссо, в котором рассказывается о том, как, будучи лакеем в Турине, тот полюбил внучку графа Гувона. Авторитетный исследователь творчества Гюго Жан Батист Баррер указывает на то, что с еще большим основанием можно было указать на роман Леона де Вайи "Анжелика Кауфман", вышедший в свет в марте 1838 года; в нем шла речь о мести известного английского живописца XVIII века Джошуа Рейнольдса (в романе выведен под именем Шелтона) своей немецкой коллеге Анжелике Кауфман: отвергнутый Анжеликой, он подстроил ее брак с самозваным графом Горном, который в действительности был слугой. Среди других примеров можно назвать использование темы "Смешных жеманниц" Мольера. Однако Гюго, как обычно, максимально парадоксально заостряет ситуацию (лакей, влюбленный в королеву), и действие разворачивается в Испании 1695 года.

"Рюи Блас" образует как бы вторую створку диптиха из истории Габсбургской династии в Испании: если "Эрнани" относится к ее славному началу, то. "Рюи Блас" являет кар" тину ее упадочного конца. Для создания достоверной картины исторического прошлого Гюго тщательно проштудировал такие сочинения французских авторов* как "Реляция о путешествии в Испанию" г-жи д'Онуа (1691), "Нынешнее состояние Испании" аббата де Вейрака (1718). Эпизод появления дона Цезаря де Басана из Каминной трубы взят им из мемуаров писательницы XVIII века г-жи де Креки, где говорится о подобном появлении знаменитого разбойника Картуша в доме г-жи де Бофремон. В обращении с историческим материалом Гюго был довольно свободен; если атмосфера двора испанского короля Карла II передана им достаточно верно, то в ряде случаев он допускает немалые отступления от исторических данных: так, второй жене Карла II Марии Нейбургской в пьесе приданы нежные, меланхолические черты первой жены, Марии Луизы Орлеанской. Главным для Гюго было столкнуть кастовый дух в его крайнем проявлении, какое могло породить дегенерирующее испанское феодальное общество, с чувством всепобеждающей любви. Характеризуя сюжет пьесы, в предисловии к ней Гюго говорит, что речь в ней идет о "мужчине, любящем женщину". В эти слова вложен особый смысл: и лакей, и королева прежде всего люди; любовь уравнивает их, отменяет, делает призрачными их социальные различия.