Похищение чародея - Кир Булычев

Я решил сделать небольшой крюк, чтобы миновать деловую часть города. Улицы были пустынны. Я включил радио. Местная станция передавала народную музыку. Это ничего не значило, сотрудники радио могли решить, что народная музыка приемлема для любого режима. Я уже знал, что руководит переворотом бригадир Шосве. Раньше он командовал столичным военным округом. Как-то я встречался с ним на приеме, он даже сказал на хорошем английском языке несколько фраз о полезной миссии, которую выполняет в этой стране СОД. Однако эти слова еще не раскрывали действительных мыслей бригадира. Бригадир Шосве был плотным, невысоким даже по местным меркам, седеющим мужчиной. Судя по произношению, он когда-то, еще в колониальный период, учился или служил в Англии. Вспоминая об этой встрече, я не мог сделать из нее вывода о действительном смысле последних событий в стране, экономика которой отягощена тяжелым наследием колониализма, а политико-социальные отношения представляют собой сложный конгломерат различных укладов.

Когда я пересекал улицу Свободы, бывшую Виктория-стрит, вдали, на соседнем перекрестке, у пагоды Забаган, увидел танк. Люк танка был открыт, и на башне, свесив ноги, сидели два солдата в касках и с автоматами.

Слухи о возможном перевороте витали в воздухе уже не первый месяц. В качестве противников правительства называли и правых сепаратистов, и репрессированную правительством Партию народной свободы, возможность переворота связывали даже с командиром особой бригады — зятем президента. Было ясно, что слабое, раздираемое внутренней борьбой, продажное правительство Джа Ролака неминуемо будет свергнуто, но когда и кем — оставалось тайной. И вот бригадир Шосве… Что принесет этот переворот трудолюбивому и многострадальному лигонскому народу?

По мере приближения к посольству мои мысли перешли к предстоящему разговору с Иваном Федоровичем Соломиным. На время отпуска Михаила Степановича советник Соломин замещал его. Я никак не ставлю под сомнение деловые качества Ивана Федоровича, но убежден, что, не будучи кадровым дипломатом, Соломин не обладает тем огромным опытом и хладнокровием, которые свойственны Михаилу Степановичу. И надо же было так случиться, что Михаил Степанович улетел в Москву на совещание и буквально тут же произошел переворот. Теперь вся ответственность за деятельность нашего небольшого посольства легла на плечи Ивана Федоровича.

Дежурный комендант Артур стоял у ворот посольства. Узнав меня, он сказал, что вчера пришла почта и на обратном пути я могу забрать корреспонденцию. Я поблагодарил Артура и по бетонной дорожке, огибающей газон, обсаженный каннами, подвел машину к стоянке. К сожалению, места под навесом не оказалось, потому что стажеры и атташе, которые могут и должны ставить свои машины в иных пунктах, заняли все места в тени. Я был вынужден оставить свой «Москвич» на солнцепеке и с ужасом подумал о том, как он раскалится, когда я вернусь.

Громов встретил меня на лестнице. Он, как всегда, спешил и, увидев меня, громко сказал:

— Привет, Пиквик, Соломин тебя заждался.

Не дав мне ответить, он исчез. При всей моей терпимости я не выношу откровенного панибратства, свойственного, в частности, Громову. Забывая о почти десятилетней разнице в возрасте, он называет меня на «ты» и порой позволяет себе шутки далеко не лучшего свойства. Я отдаю должное деловитости и способностям Громова и не оспариваю мнение Михаила Степановича, который как-то в моем присутствии подчеркнул, что высоко оценивает своего помощника, но что касается тактичности и воспитанности Громова, эти его качества оставляют желать лучшего.

Перед кабинетом Ивана Федоровича я был вынужден несколько минут подождать, так как советник проводил совещание с военным атташе Николаем Павловичем.

Наконец Николай Павлович вышел из кабинета Ивана Федоровича, поздоровался со мной и поспешил к выходу. Я не стал останавливать его, чтобы не показаться назойливым. Сегодня у меня много неотложных дел.

Я ломал голову, зачем Ивану Федоровичу срочно понадобилась моя помощь. Михаил Степанович неоднократно обращался ко мне в периоды составления отчетов и иной документации, признавая тем самым мои способности и склонность к такого рода работе.

Ниночка пригласила меня в кабинет.

Иван Федорович Соломин

Это был сумасшедший день, и я чуть было не забыл о приезде профессора. Спасибо, Саша Громов, светлая голова, улучил момент относительного затишья и напомнил:

— Что будем делать с учеными?

Глаза у Саши были красные. Я поднял его в час ночи, и с тех пор он вертелся как белка в колесе.

— С какими еще учеными? — рявкнул я.

Я только что вернулся из Министерства иностранных дел, где царила полная анархия и всем заправлял пехотный майор, наши переводчики никак не могли справиться с простой на первый взгляд, но не однозначной лексикой первого программного заявления Революционного комитета, корреспондент ТАСС был близок к истерике, потому что ничего не знал о бригадире Шосве и почему-то полагал, что посольство должно бросить все дела и обслуживать его телетайп, два сотрудника ГКЭС уехали с вечера на море и там были задержаны солдатами, и так далее, и тому подобное…

— Иван Федорович, помилуйте, — сказал Саша Громов голосом нашего посла, который так некстати улетел в Москву. У Саши это получилось непроизвольно. — Вы же лично собирались встретить профессора Котрикадзе.

— Разумеется, — ответил я, хотя начисто забыл о вчерашнем решении. — Во сколько самолет?

— В двенадцать двадцать.

— Аэрофлотовский, Москва — Сингапур?

— Он самый.

— Номера в гостинице заказаны?

Я задавал стандартные вопросы, заранее зная ответы, но не мог не задавать их, как пилот, проверяющий приборы перед взлетом. Это уж привычка.

— В том-то и сложность. Номера в гостинице заказаны лигонской стороной. Они же взяли все расходы на себя. Но где сейчас те люди, которые брали на себя эти обязательства, ума не приложу.

— Со временем узнаешь. Лучше проверить.

— Ничего не получилось. Правда, я отыскал знакомого чиновника в Министерстве шахт и промышленности. Он ничего не знает, обещал связаться с Революционным комитетом, через час позвонить.

В иной ситуации я был бы рад поехать на аэродром, встретить профессора, натравить на него журналистов. Лигонцы бы осветили его приезд в местной прессе. А вот сейчас профессор превратился в обузу. Революция или нет, стихийные бедствия будут продолжаться. Они не обращают внимания на политическую ориентацию правительства.

Тут меня отвлек телефонный звонок. Чешский посол хотел заехать после ленча. Договариваясь с послом, я продолжал в уголке мозга размышлять о профессоре Котрикадзе… В горах неспокойно… Николай Павлович не исключает военных действий на окраинах страны.

— Загляни в программу. Она должна быть в папке. Когда вылет в горы?

Саша держал папку открытой на нужной бумажке.

— Завтра утром.

— Почему такая спешка?

— Я думаю, что они задержались с отлетом из Москвы — шли переговоры, оборудование готовили…

— Ладно. Пока суть да дело, надо встретить их на аэродроме. Где представитель Аэрофлота?

— Наверно, уже там.

В дверь сунулись стажеры с очередным вариантом перевода. Я велел им подождать в приемной.

— Надо быть готовыми к любому варианту, — сказал я. — Кто-то должен поехать от нас.

— Собирался ехать корреспондент ТАСС.

— Исключено. Он не поедет. Ты же знаешь, по какому он проходит ведомству! Кто еще? Думай, тебя же учили.

— Думать не учат, — вздохнул Саша. — Это у меня в генах.

— Из посольства никем не могу пожертвовать.

— И из торгпредства, — развил мою мысль Саша.

— А что ты думаешь о Вспольном? На той неделе он просился в Танги.

— И вы его не отпустили.

— Не отпустил. Одного не отпустил.

— Разумеется…

— Не перебивай. Но язык он знает и в стране уже второй год. Как Дробанов?

— Завтра выписывается.

Мы оба понимали, что больше некого послать с учеными. Посольство наше маленькое, все заняты, особенно сейчас. Было бы из кого выбирать… А почему? Бывает так, ничего конкретного против человека не имею, а симпатии не ощущаю. То ли потому, что он слишком крутился на глазах у посла и старался быть полезным, то ли потому, что носился повсюду со своей еще не написанной книгой о Лигоне, то ли слишком часто называл меня по имени-отчеству, то ли он вроде бы толстый, но не толстый, вроде бы мягкий, но не мягкий…. Все это пустяки, субъективизм. Нормальный советский человек. Лучше многих.

— Вызови его, — сказал я Саше.

— Я уже звонил, — ответил Саша, пронырливый, но умный. — Он еще не добрался до своей конторы.

— Как дозвонишься, вели ехать немедленно. — Я знал, что Саша раздобудет Вспольного хоть из-под земли.