Похищение - Даниэла Стил

– Давай еще раз встретимся, пока я не уехал в Испанию.

Давить – вот это похоже на него. Сейчас он заставит ее почувствовать себя в ответе за него. Как же, ведь он едет на войну! Она опять улыбнулась, но на этот раз отрицательно покачала головой.

– Не могу, Чарльз. Я замужем.

– Он знает про меня?

Она опять покачала головой. Этот вопрос был для нее мучительным.

– Нет, не знает. Он считает, что я бурно провела лето во время путешествия по Европе, слегка отбилась от рук. Так мой отец рассказывал друзьям. Отец всегда говорил, что был, мол, «бурный роман». Больше Малкольм ничего не знает. Он никогда не позволял мне говорить об этом. Малкольм понятия не имеет, что я была замужем.

Ох, как это похоже на ее отца! Он никогда никому не говорил, что его дочь жила с Чарльзом, благо сами родители остались тогда в Европе. Ее отец всю жизнь заботился исключительно о репутации, ему лишь бы остаться внешне безупречным. Он лгал для ее же блага, всем говорил, что дочь учится в Европе. Во что бы то ни стало сохранить лицо. Ради этого он так старался спасти Мариэллу от «ужасной ошибки», когда она решила выйти замуж за Чарльза Делони. И до сих пор муж Мариэллы верил в эту ложь, потому что она сама его не разубедила.

Чарльзу не верилось, что Мариэлла ни разу не сказала мужу правду. Они-то друг другу говорили все. Делились любыми секретами. Но, с другой стороны, что было скрывать в восемнадцать лет? В тридцать – совсем другое дело.

– Чарльз, он ничего не знает о нас. Зачем?

В самом деле, зачем говорить ему, что двадцать шесть месяцев она провела в лечебнице для душевнобольных, ожидая смерти... призывая смерть... вскрывала вены... пила таблетки... топилась в ванне... Зачем говорить ему о таком? Чарльз знал, он оплачивал счета из санатория... Она в конце концов оправилась.

– А ты ему скажешь, что сегодня видела меня?

Ему была интересна ее жизнь, их жизнь. Что у них за семья, если она ничего ему не сказала о прошлом? Любит ли она его, а он ее? Теперь, после стольких лет, она с такой легкостью сказала «я тебя люблю», а Чарльз ей поверил. В ответ на его вопрос она покачала головой.

– Как я могу сказать, что видела тебя, если он не знает, что ты был когда-то в моей жизни? – Она оставалась спокойной и красивой. Она совсем не волновалась, и Чарльз не понимал почему.

– Ты любишь его? – Он в это не верил, но хотел знать наверняка.

– Конечно. Он мой муж.

Нет, она уважает его, она благодарна ему. Но она никогда не любила его так, как любила Чарльза, и никогда не сможет его полюбить. Более того, ей это не нужно. От такой любви бывает слишком много боли, а ей уже не хватает мужества. Она взглянула на часы, потом снова на Чарльза и сказала:

– Я должна идти.

– Зачем? Что случится, если ты не пойдешь домой и мы будем вместе?

Он выговорил эти слова.

– Ты не переменился. Ты все тот же, каким был тогда, в Париже, когда уговорил меня бросить родителей. – Она улыбнулась этому воспоминанию, и он улыбнулся в ответ.

– Тогда тебя было легче убедить.

– Тогда все было легче, ведь мы были моложе.

– Ты не стареешь. – Это неправда, она знала в глубине души, что это неправда.

Она поплотнее запахнула шубу, натянула перчатку, и Чарльз сделал шаг к выходу из собора.

– Я хочу с тобой еще раз увидеться до отъезда.

Она вздохнула и опять повернулась к нему.

– Невозможно, Чарльз.

– Если не решишься, я приду к вам домой и позвоню в дверь.

– Да, ты на это способен. – Она засмеялась, несмотря на то что сегодня печальный день и именно общая печаль привела их сюда.

– О, ты потом долго будешь объяснять мужу, что к чему!

От одной мысли об этом у нее едва не разболелась голова.

– Ты знаешь, где я. У отца. Звони. Или я сам позвоню.

Прошло семь лет, и вот он стоит перед ней, едва ли не угрожает, и как же он при этом красив!

– А если я не позвоню?

– Я разыщу тебя.

– Я так не хочу, – ответила она серьезно и не улыбнулась, когда он заговорил:

– Я ни за что не поверю, что ты этого не хочешь. Прошло много времени, и мы не можем просто так... Мариэлла, я не могу позволить тебе просто так уйти. И не позволю. Извини.

В его лице угадывалось безрассудное отчаяние, странная, почти безнадежная решимость.

– Я знаю.

Она взяла его под руку, и они вышли из собора, и в эту же самую секунду шофер Малкольма прошел в боковую дверь. Этот час он провел в соборе, наблюдая за ними. Сегодня у него нашлось развлечение. Впрочем, открытие его не очень удивило. У Малкольма тоже была своя жизнь, а она – красивая молодая женщина. Красивая, и боится чего-то, это ему известно. Всех боится, в первую очередь собственного мужа. Интересно, кому из них стоит рассказать о своих наблюдениях – самой миссис Паттерсон? Или сначала ее супругу?

Чарльз и Мариэлла медленно спускались по ступенькам, она держала его под руку, а он прижимал ее к себе.

– Если не хочешь встречаться, не буду тебя принуждать, но только я хотел бы увидеть тебя еще раз перед отъездом.

– Зачем тебе?

Она посмотрела ему прямо в глаза, а он ответил так, как он только и мог ответить:

– Затем, что я все еще люблю тебя.

Она отвернулась. В глазах ее стояли слезы. Она не хотела его любить, не хотела, чтобы он ее любил, зачем ей эти воспоминания, терзания, эта боль. Она опять подняла глаза.

– Я не смогу тебе звонить.

– Все ты сможешь, стоит только захотеть. И вообще, делай что хочешь, все равно я... Тебе, наверное, трудно...

Он оглянулся на собор, потому что опять вспомнил, какой сегодня день и почему они здесь, потом опять посмотрел на нее. В глазах у него слезы, у нее тоже. Она с усилием кивнула.

– Да, все так же трудно. Ничто никуда не делось.

Да и не денется, она это сейчас поняла. С этим придется жить дальше, с этой непрекращающейся болью. И опять она посмотрела на него.

– Ты меня прости... – Эти слова она хотела ему сказать давным-давно, сказала только теперь, но какая разница?

Он покачал головой, еще раз запахнул поплотнее шубу и наконец отпустил. Взглянул в последний раз на нее и пошел не прощаясь своей дорогой, вверх по Пятой авеню. Не мог он с ней проститься. Она долго-долго смотрела на него, а шофер уже открыл дверцу машины. Прошло несколько минут, Мариэлла уже сидела и думала про Чарльза... о давно ушедшей жизни, которой не будет больше... об Андре. Машина ехала по направлению к дому.

Глава 2

Патрик, шофер Малкольма Паттерсона, поехал от собора по Пятой авеню, но Мариэлла не увидела Чарльза по дороге. Они без приключений доехали до 64-й улицы, до дома, в котором Мариэлла прожила с Малкольмом шесть лет. Дом располагался между Мэдисон-авеню и Пятой авеню. Это был очень красивый дом. Но для Мариэллы он так и не стал родным. Хозяином в нем был только Малкольм. С самого начала силы стали изменять ей в этом доме. Дом был прекрасно оборудован, обслуживал его немолодой штат прислуги. Этот дом принадлежал еще отцу Малкольма. Малкольм относился к дому почти как к памятнику покойным родителям. Повсюду попадались бесценные для него реликвии. Сам Малкольм мало что изменил в доме, разве что привозил сувениры, он всегда много путешествовал. Иногда Мариэлла чувствовала себя музейным экспонатом, который можно обозревать, но трогать его руками не полагается. Это как кукла, которую ставят в шкаф, все ею восторгаются, но играть с ней не дают никому. Слуги почти всегда обращались с ней почтительно, но неизменно давали понять, что работают они не у нее, а у ее мужа. Многие из них служили в доме давно, и Мариэлла чувствовала, что почти не знает их, хотя прожила с ними шесть лет под одной крышей. Малкольм всегда требовал, чтобы она соблюдала дистанцию со слугами. Она так и делала. Во взаимоотношениях слуг с миссис Паттерсон не было тепла. С самого начала Малкольм не позволял ей менять уклад дома. Дом по-прежнему безраздельно принадлежал ему, все в доме делалось согласно его желаниям, и, если бы ее распоряжения разошлись бы с требованиями Малкольма, ее мнение попросту проигнорировали бы. Всех слуг Малкольм нанимал сам, по большей части в Англии, Ирландии и Германии. Ему почему-то чрезвычайно нравилось все немецкое. В молодости он учился в Гейдельбергском университете и знал немецкий язык превосходно.

Мариэлла предполагала, что прислуга не относится к ней как к полноправной хозяйке оттого, что в свое время она сама работала у Малкольма. Вернувшись в 1932 году из Европы, она не смогла найти работу. Еще не было видно конца Великой депрессии, без работы оставались даже мужчины с хорошими дипломами, а у нее не было абсолютно никакой профессиональной подготовки. Ей раньше не приходилось устраиваться на работу, а родители не оставили практически ничего. Ее отец разорился в двадцать девятом во время всеобщего краха, это и ускорило его конец. Он был слишком стар, чтобы начать все сначала. Вскоре ему отказало сердце, но еще раньше сломался его дух. У его вдовы ничего не осталось, всего несколько сот долларов, через полгода она умерла. Тогда Мариэлла еще была в Европе, и Чарльз занялся продажей дома, чтобы она смогла выплатить долги. Она была очень больна тогда и не могла сама о себе позаботиться, а когда она неожиданно появилась в Нью-Йорке, у нее не было ничего, не было даже квартиры. Она остановилась в гостинице в Ист-Сайде и немедленно начала искать работу. В кармане у нее лежали две тысячи долларов, взятые взаймы у Чарльза. Она не позволила ему дать ей больше. Она осталась совершенно одна. Малкольм спас ее в самом прямом смысле слова. До сих пор она глубоко признательна ему за это и никогда не забудет его доброту.