Гремучий Коктейль 1 - Харитон Байконурович Мамбурин

Ганса вообще жуткими словами, причем даже не на франкском языке. Хотя, потом… потом как раз этот бешеный юноша и выдаст извозчику на пропой немалую деньгу всего лишь за то, что тот расскажет ему про огромный маналёт, летящий на посадку в каршлинский аэродром. Затем, задав Калеке еще пару вопросов, парень побежит в сторону ближайшего шинка, где и приобретет чуть ли не на последние деньги три тяжелые двухлитровые бутылки мутного белого шнапса, крепкого и духовитого пойла, весьма уважаемого в народе.

Дальше жители тихого городка Каршлин навсегда потеряют из виду грубого, бородатого и нечесаного парня, замеченного последний раз одним из дворников по пути к аэродрому, куда тот будет с натугой тащить свою потяжелевшую и звякающую сумку.

Глава 3

— Ваше имя, пожалуйста!

— Кейн. Дайхард Кейн. Благородный, безземельный.

— Добро пожаловать на Русь, благородный господин! Могу ли я узнать цель вашего прибытия?

Милая румяная девушка так отчаянно улыбалась, что мне хотелось погладить её по голове и сказать, что у неё всё хорошо получается. Правда, поднять для такого действия руку было бы настоящим подвигом, потому что у меня отваливалось всё, что только можно. Даже в прямоходящем положении я держался за счет морально-волевых и рюкзака с пожитками, который уравновешивал моё усталое тело.

— На постоянное место жительства, — вяло шевельнул плечами я, — И учебу. Учиться буду. В а…академии. У вас открыли эту новую… как её… да?

— Да! То есть нет! Её открыли заново! Санкт-Петербургская Ратная Академия проводит набор студентов на бесплатной основе! Снова! Такое событие! — быстро закивала девица, начав копошиться под стойкой, — Позвольте, я выдам вам буклет! Там перечислено всё необходимое…

Необходимым мне было срочно упасть спать. Вот это — да. Но буклет я из в меру пухлых пальчиков принял, в карман сунул, да и побрёл себе на выход из вокзала. Впрочем, решив хоть немного вздремнуть, сидя на лавке, я, бросив на буклет взгляд, сменил приоритеты на срочный поиск извозчика. Абитуриентам и тем, кто собирался таковыми стать, обещалась бесплатная комната в одном из общежитий города. Слишком нас много ожидалось к переоткрытию академии, чтобы местные власти не взяли вопрос расселения в свои руки.

В Каршлине мне повезло просто дуром с этим маналётом. Не только из-за того, что догадался набрать шнапса и договориться с одним курящим в укромном местечке матросом с испитым лицом, а потому, что он и оказался самым подходящим для задуманного человеком. Сделку мы заключили простую — шнапс ему, а я прячусь за оболочкой маналёта, где и сижу всю дорогу до Финланда, но не просто так, а еще и вычищая эту самую оболочку изнутри.

Работа была адской. Маналёт из себя представлял пародию на пассажирский воздушный лайнер, засунутый внутрь оболочки дирижабля, с шестью (!) могучими крыльями, на которых у этого чуда местной техники было аж дюжина мощнейших пропеллеров (снаружи оболочки). Так вот, учитывая, что под оболочкой был не летучий газ, а мягкие резервуары с этим самым газом, то в нижней части воздушного судна было довольно много свободного места. Только очень засранного, если уж говорить прямо. Птички, мышки, прочая сволочь… я так подозреваю, что алкаш, протащивший меня на борт, должен был убирать всё это дело, но явно манкировал своими обязанностями. Во всяком случае, способ, с помощью которого мне предполагалось избавляться от мусора, был довольно рискованным мероприятием, изобретенным тем же самым алкашом.

Зато я мог быть уверен на все сто процентов, что отследить мои перемещения будет невозможно. Старый воздушный моряк так ужрался к концу последнего перелета, что вроде бы даже не дышал. Улизнув в глухой ночи в финском маленьком аэропорту, куда маналёт сел, чтобы высадить пассажиров, я остервенело намылся и постирался в небольшой речушке, а затем, дождавшись утра, купил в местной лавке дешевый и слегка великоватый мне костюм, а затем, часом позже, билет на поезд до Санкт-Петербурга, куда вскоре и прибыл, уставший как собака и пытающийся не порвать себе пасть зевотой.

Откуда деньги? Ну, Фелиция отыскала заначку пьянчужки. Она вообще предлагала выкинуть мужика в тот же люк, куда я скидывал мусор, но мне это не понравилось. Гримуар чуть позже согласилась, что ни один благородный в своём уме не станет копаться в грязи, которой и матрос-алкоголик брезгует, да и тем более красть у этого самого алкоголика, так что удрал я качественно и очень надежно.

Еще один бонус? Осколки психики дурного пацана не вынесли такого святотатства. Чтобы он попал на воздушный корабль (!!!) впервые в жизни, и чтобы при этом возился в тухлых мышиных трупах, трухе и мумиях голубей?!! О, это была легендарная битва, пока я остервенело сгребал смердящие массы в поганый мешок, а внутри меня билась и психовала суть невоспитанного и разбалованного мальчишки, буквально разъедаемая происходящим! И ведь рассыпалась! Прямо как говны из этого мешка, когда я в первый раз увидел, куда их предстоит скидывать!

Так что вот, любите и жалуйте, месье Дайхард Кейн, чистый, свежий, гордый и бедный абитуриент переоткрытой Императором Всероссийским Петром Третьим шараги для благородных. Иммигрант, конечно, чего уж там. Зато как на русском говорю, аж хвалят.

— «Дурацкую фамилию ты себе выбрал. Англикане будут смеяться», — сварливо донеслось от лежащей в рюкзаке книги, — «Не мог нечто приличное подобрать?»

— «Я в этих ваших аристократических танцах несилен», — вяло и мысленно отвечал я гримуару, подманивая к себе с сомнением водящего носом извозчика, — «Только вот думаю, что прими я что-то распространенное, то наверняка бы начали задавать вопросы, пытаясь уловить смысл и происхождение…»

— «Это твои танцы, мальчик. Я не имею к миру носящих плоть и кровь никакого прямого отношения!»

— «Будешь называть меня мальчиком, буду называть тебя шлюшкой. В честь того, что ты обычно носишь и как выглядишь»

— «…!!!»

Визгливая девичья ругань оказала благотворное влияние на моё ментальное состояние, от чего я смог не вырубиться в карете, а вполне себе доехать до одного из пятиэтажных «свежих» общежитий, пахнущих государственным свежим общежитием — ядреной краской, хлоркой и полиролью. Там, кое-как заполнив заявку о намерениях, выданную прямо вахтершей, я получил ключ в комнатушку на четвертом этаже, которую даже не успел разглядеть. При виде кровати тело само на неё пошло и рухнуло лицом вниз.

Проспав почти сутки, проснулся с деревянной головой и полностью отсутствующим обонянием, ушибленным витающими в комнате запахами лакокрасочных изделий. Химоза была настолько ядреной, что, совсем забыв о таких низменных нуждах организма как туалетные потребности и голод с жаждой, я почти час лежал, рассматривая слегка бугристый и точно еще не до конца просохший потолок, вспоминая, где я, кто я, и зачем сюда попал.

Я уже упоминал, что в мире есть магия? Ага, она самая. Только волшебников, бросающихся огненными шарами или творящими джигурду из ничего… тут нет. Они как бы есть, но нет, такие дела. Почему? Потому что сотворение заклинаний — это очень сложно, долго и опасно, когда ты делаешь это ртом. Любой парень с палкой успеет пожрать, поспать, поковырять в носу, а затем двинуть по голове старательно выговаривающему чуть ли не две страницы текста волшебнику, целиком и полностью сосредоточенному на произношении каждого слова. Так что вместо классической фэнтезийной магии тут сплошной ритуализм и техномагическое развитие общества.

В целом, местным дико повезло, потому что магия бесконечна. Она заменяет пар, электричество, уголь, ядерную энергию, солнечную, да хоть пердячую! Найди гору повыше, застрой её сборщиками, проведи энергетические магистрали — всё! Энергии хватит на десяток городов. На отопление, освещение, индустрию, канализацию. Вся технология местных базируется на техноритуалах — написал на специальных металлических платах несколько заклинаний, создал механизмы, где нужное будет крутиться, вертеться и шевелиться под воздействием этих заклинаний, запитал от источника энергии — и вот тебе то, что душа желает! Утюг, машина, педальный конь, машинка для педикюра.

Как будто этой халявы для местных было мало, так боженька или кто там его заменяет, решил это дело усугубить. Магия бывает двух видов: дикая природная, и та, которую живое существо в себя впитало и хранит, иногда даже умея как-нибудь использовать.