Полеты во сне и наяву - Виктор Мережко

— Только не скучай. Ладно?

Он кивнул. Алиса и парень вклинились в самую середину толкучки и сразу включились в общий ритм. Кто-то рядом тяжело и шумно сел. Это была Лариса.

Она была потная, разогревшаяся, тяжело дышала. Потянулась к горевшей на столике лампе, выключила ее.

— Вы не против?

— Пожалуйста.

— Тяжело… Знаете, тяжело… — сдувая со лба прилипшие волосики, сказала Лариса. — Чтобы танцевать современные ритмы, надо иметь бычье сердце.

— Или молодое.

Она глянула на него, согласилась.

— Наверно… — вдруг рассмеялась. — Наверно — или бычье, или молодое. А вы так и собираетесь просидеть весь вечер?

— Будет видно. Может, к концу прилягу.

Лариса опять рассмеялась.

— А представляете, если бы' Николай Павлович увидел нас вместе?

— Твой Николай Павлович — изрядный трус.

— Ну, его тоже можно понять. Во-первых, у него репутация…

— Во-вторых?..

— Во-вторых, двое детей.

— В-третьих?

— В-третьих? В-третьих, он просто герой не моего романа.

— А есть ли он вообще — герой твоего романа?

— Есть.

— Неужели?

— Есть. Сказать — не поверите.

— Ну и кто же?

— Секрет.

— А если все же решиться?

— Когда-нибудь… Вдруг когда-нибудь и решусь… — Лариса встала, одернула помявшееся платье. — Значит, решено: сорокалетие у меня на даче! В воскресенье!

— Если ничего не поломается.

— Будем надеяться.

Она ушла, и Сергей остался один. Он отыскал Алису — она лихо отплясывала с тем же парнем, — стал наблюдать за ними.

Танцевали они действительно здорово. Это была идеальная пара — оба молодые, оба пластичные, оба радостные и здоровые. Они целиком были захвачены ритмом, движением, друг другом, они были далеко отсюда, они забыли о присутствующих, забыли обо всех и вся. Они забыли о Сергее тоже.

Два живота под завязанными сорочками — два плоских, два мускулистых, два равноценных живота — едва ощутимо касались друг друга, и ничего более прекрасного вокруг не было.

Сергей поднялся и направился к выходу. По пути он мельком увидел в ванной Ларису — свободную от постороннего взгляда, а потому вдруг осевшую и постаревшую, открыл дверь и стал по ступенькам спускаться вниз.

На улице была ночь — холодная, моросящая, чуть ветреная.

Сергей поднял воротник пиджака, засунул руки поглубже в карманы штанов и зашагал по слабо освещенной улице.

— Сережа! — услышал он и оглянулся. Его догоняла Алиса. Была она в той же сорочке, завязанной па животе, которая тут же промокла и облегла плечи и грудь. Остановилась в метре, виновато улыбнулась.

— Ты обиделся?

— Ты что, глупенькая? — удивился Сергей. — За что?

— Ну, что танцевала… Ты же сам разрешил.

Сергей длинно, очень длинно посмотрел на нее, легонько провел ладонью по ее мокрому лицу, усмехнулся, наклонился и крепко поцеловал ее.

— А теперь беги. Беги, а то простудишься. — Снял пиджак, отдал ей. — Я сейчас вернусь, беги.

— Ты не вернешься…

— Я же сказал! Мне тут рядом. Ну, беги же…

Наташа открыла не сразу, только после третьего настойчивого и уже па пределе звонка. Стояла па пороге, притопывая ногой.

— Что?

— А как насчет войти? — Сергеи был мокрый, продрогший, прятал руки под мышки, улыбался. — Можно?

— Что-нибудь забыл здесь?

— Тебя, например…

Наташа попыталась захлопнуть дверь, Сергей подставил ногу, продолжал улыбаться.

— Но-но-но!.. Только без демонстрации силы.

— Пусти!..

— Это ты меня пусти! Пусти меня, в конце концов, в мой собственный дом! — Сергей смеялся. — Кажется, я ответственный квартиросъемщик!

— А кто здесь? — появилась в прихожей пятилетняя Машка. — О, это ты, папочка?.. А почему ты не заходишь?

— Меня мама не пускает, дочка. Скажи ей…

— Ты что, мамочка? — задергала Наташу за юбку дочка. — Он же мокрый весь, разве ты не видишь? Простудится и умрет! Впусти его скорее! Мамочка!

Наташа нехотя отпустила дверь, глянула презрительно на мужа и ушла в комнату.

Сергей взял дочку на руки, поцеловал.

— Спасибо, малыш. Должок за мной.

— А я знаю, почему она тебя не впускала! — зашептала Маша. — Ты мокрый, а ей придется все подтирать.

— Маша! — позвала Наташа. — Пора спать!

— Я пойду, — так же шепотом сказала дочка и чмокнула отца в щеку. — А ты отряхнись сначала, а потом заходи. Вот она и не будет ругаться.

— Хорошо, отряхнусь.

Маша убежала, Сергей вошел па кухню, открыл холодильник, покопался там. Вынул пару помидоров и огурцов, помыл их под краном и стал жадно, с хрустом есть.

— Какие успехи в садике, дочка? — крикнул.

— В углу стояла!

— За что?

— Я сметану в туалет вылила!

— Невкусная, что ли?

— Вкусная, по мне не хотелось!

— С продуктами так обращаться нельзя… Кстати, у нас сметанки нету? А, Наташа?

— В магазине!

— Благодарю за совет… — Сергей снова открыл холодильник и, покопавшись там, обнаружил баночку со сметаной. — О, не ищи в магазине, а покопайся в корзине!.. — снял крышечку и стал есть.

На кухню вошла Наташа.

— Тебе кто разрешил?

— А кто-то должен разрешить?

— Поставь на место, это ребенку!

— Ребенок такой продукт выливает в унитаз.

— Это тебя не касается!

— А что меня касается?

— Тебе лучше знать! И вообще, тебе тут делать нечего!

— А где мне есть что делать?

— Мама! — позвала Маша. — Мамочка, ты мне нужна!

Наташа взяла из рук Сергея баночку со сметаной, поставила ее в холодильник и ушла.

Сергей спокойно вынул снова баночку, вытряхнул содержимое себе в рот и вытерся салфеткой.

Жена вернулась на кухню. Увидела пустую баночку, спросила:

— Не подавился?

— Вроде, прошла.

— Так, может, еще чего-нибудь подкинуть? Там икорочка еще есть!

— С удовольствием, но чуть погоди. Ты не закончила мысль — где мне есть что делать?

— А хотя бы там, где оставил спои пиджак! — бросила ему в лицо Наташа и принялась бессмысленно переставлять кастрюли на плите.

— Допустим, па работе.

— Врешь! У тебя нет больше работы! Тебя выгнали!

— О! — удивился Сергей. — Вы уже в курсе?

— Мы о многом в курсе, но молчали!.. Молчали, потому что на что-то надеялись!

А теперь поняли — надеяться не па что!

На себя только надо надеяться! Ты посмотри — на кого ты стал похожим!

— На кого же, интересно?

— На клоуна! Ты всем улыбаешься, со всеми шутишь, всех обожаешь и всем врешь! Ты — предатель! Ты у родной матери сколько не был?

— Эго место больное — не касайся!

— У тебя нет больных мест! Они у тебя задеревенели! Ты — дерево! Бревно! Как тебе не стыдно дочке смотреть в глаза?!

В дверях появилась в ночной сорочке Маша, укоризненно сказала:

— Ты, папочка, значит, не послушал меня? Не отряхнулся?

— Вот, отряхиваюсь… — улыбнулся Сергей.

— Давай я помогу тебе… — шагнула дочка, но Наташа остановила ее.

— Завтра в сад! Без тебя тут разберемся! — И потащила в комнату.

Сергей достал из холодильника баночку с икрой, взял кусок хлеба и стал неторопливо делать бутерброд.

Наташа от удивления остолбенела.

— Ты что?

— Что? — поднял Сергей голову, доверчиво улыбнулся. — Спасибо за совет.

— Так… — Она села на стул напротив, положила ладони на колени. — Теперь слушай.

— С удовольствием, — кивнул он и принялся жевать. — Только не части.

— Скажу!.. — В глазах ее горела нескрываемая ненависть. — Ты — животное.

— Все мы животные. А если конкретно — обезьяны. И ты в том числе…

— Я тебя ненавижу!

— Все правильно. От любви до ненависти один шаг. Когда-то любила, теперь ненавидишь.

— Нет!.. Никогда не любила! Видимость создавала — да, но чтоб любить — нет!

— Вот тут мы и врем маленько! А встречи, свидания, женитьба? Дочка, в конце концов?

— Дочка?.. — усмехнулась Наташа. — Ты-то к дочке какое имеешь отношение?

— По-моему, самое прямое.

— Это по-твоему. А если по-моему, самое никакое. Постороннее!

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что слышал!

— Врешь!.. — Сергей отложил бутерброд, встал. — Ты врешь!.. Послушай, не надо!

Наташа тоже встала, вид у нее был самый решительный.

— Ты хотел услышать? Получай… За что боролся, на то и напоролся!

— Все равно врешь!.. Она же — копия я!

— В чем?

— Во всем!.. Она даже ходит, как я!

— Она ходит, как обезьяна, потому что мы все от обезьяны!.. Сходи в зоопарк, понаблюдай!

— Хорошо, чья она дочь?

— Теперь это уже не имеет значения?

— Имеет! Чья она?.. С кем ты?..

— Не помню! Постаралась забыть! Но если тебе очень нужно — вспомню! Вспомню, чтоб тебе было легче!

— Врешь! — заорал Сергей и пошел на жену. — Врешь, сволочь!