Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У кого-то был мотоцикл, а если с коляской, так это было решение вообще всех проблем и с огородом, и с содержанием домашней живности — на нем можно было чёрта лысого увезти, особенно с любимой работы. А так основной вид транспорта — велосипед, как теперь в Бельгии, на нем можно было изловчиться и даже пару мешков картошки увезти. Ну, и самодельные тачки-тележки.
У нас же для судейских была льгота: у нас была не какая-то там машина, но натуральная живая лошадь, стоявшая на балансе в качестве тягловой силы в райисполкоме и отданная на попечение конюха дяди Митяя для обслуживания суда. Во дворе помимо навесов для дров и угля были старинной постройки красного кирпича лабазы еще с купеческих времен, в них и была обустроена конюшня. Там хранились все необходимые лошадиные аксессуары, как-то хомуты, оглобли, супонь, чересседельник… Ну, и сопутствующий хозинвентарь и средства передвижения: телега, дроги (телега-платформа), двуколка (двухколесная бричка), зимние сани простые и сани-розвальни, всякие плуга-лемеха и т. п. Да, еще, разумеется, запасы сена-соломы и овса.
Лошадь, а скорее всего это был мерин — точно не уверен и имени его не помню, но не важно: лошадь, да лошадь — была обычной беспородной деревенской скотинкой, но в жизни окружающих её людей она играла очень важную роль. Она (он) вечно в своем стойле что-то жевала и хрумкала овсом — для лошади овес — это как высокооктановый бензин для машины, а мы, пацаны исподтишка любили её подкармливать (почему-то это не поощрялось) хлебом, яблоками и сахаром.
Эта несчастная лошадь-мерин подвергалась между тем нещадной эксплуатации со стороны людей. Судите сами: постоянно кому-то требовалось и зимой, и летом что-то перевезти по хозяйству: шкаф там или сундук с приданым, или те же мешки со свеклой, а то и навоз на огород. Последнее чаще всего, с навозом у нас проблем не было. Хотя основная функция у этой несчастной скотинки — это доставка судей с заседателями в пригородные деревни на выездные сессии. 60-е годы, уже космические корабли вовсю бороздили Большой театр, а советские судьи тащились в бричке судить конокрадов. Дядя Митяй и сам роздыху не знал на такой работе и наша лошадь тоже, но Митяй хотя бы в магарычах купался, а мерин только в овсе. Как несправедлив этот мир!
Итак, посевная… Грузим картошку (ну, в смысле, взрослые, а я контролирую) в телегу и на поле. По прибытии дядя Митяй распрягает лошадь, но тут же «вставляет» её в какие-то оглобли с плугом на конце. Один из мужиков (или баб) берет нашего мерина под уздцы и ведет его вдоль будущей борозды, а сзади Митяй упирается в плуг: пласт плодородной после разлива Дона земли отваливается и туда надо кидать семя. И так через каждые 30–40 см. На следующем круге (в смысле, на обратном ходе) эта картошка автоматически засыпается соседним пластом земли.
Интермедия. В те далекие времена Дон разливался бескрайне, на полях в лужах порой даже оставалась приличных размеров рыба, меж кустов мужики ставили сети, которые они по пьяни могли забыть и потом летом было забавно видеть остатки сетей практически среди леса. Зимой лёд на реке вырастал до метровой толщины. Его организованно выпиливали специальные бригады — для летних ледников райпищеторга, райПО, хлебозавода и прочих потребителей холода. Тогда в наших «тигулях» напрочь отсутствовали не только домашние, но и промышленные холодильные установки. Кубы голубого льда, укрытые соломой, поддерживали в хранилищах с провизией нужную температуру до следующей зимы. Так было тысячи лет до меня, так было и в моем детстве.
Вернемся к картошке. Работа тяжелая, особенно для нашего несчастного коня. Его часто останавливают, давая передохнуть, «заправиться» овсом из торбочки и «испить шеломом воды из Дона». И так весь день. Коник обслуживал несколько судейских семей, мы были все, естественно, соседями по участкам. Вокруг на лугах тоже кипит работа, копошатся люди, как правило, все друг друга знают. Кое у кого тоже есть лошади — тоже от своих организаций, иметь лошадь частным образом было нельзя, но эти запреты как-то обходились и власть, установившая эти дурацкие законы, сама смотрела на их нарушение сквозь пальцы, понимая в то же время их абсурдность.
В основном, все сажают все-таки «под лопату», то есть, когда один ковыряет землю на штык лопаты, а второй (вторая) бросает картошку в ямку и тут же присыпает её землей. Не каждый раз получается «отсадиться» за один день. К тому же Митяя в эти горячие денёчки знакомые усиленно «магарычат» со всех сторон: чтобы тоже сажать «под лошадь» — это гораздо легче, к тому есть на ком тащить мешки с семенами, а не на своем горбу. Судьи, как старшие по «посадке» во всех смыслах — а это две дамы в возрасте (но тоже пашут, как и все) — нехотя разрешают Митяю использовать наше орудие производства на стороне, так как они сами, вообще-то, преступают закон: лошадь им выделена для разъездов, а не для их личных нужд, а также заседателей, секретарей и даже уборщиц.
Ладно. Картошку посадили. Между прочим, на тех же участках сажали кому что вздумается, не только картошку: свекла, тыква, кабачки — это для скотины; помидоры, капуста, огурцы — это для людей. Тогда колорадский жук до нас еще не добрался, поэтому за все лето надо было прогуляться на плантацию еще только один-два раза, чтобы прополоть от сорняков и «окучить».
Этим занимались, в основном, женщины, которым по жизни «не хватало» стирки, готовки, уборки, ухода за детьми, приусадебным участком и за домашней скотиной — всё это считалось не труд, а так — тунеядство, преследуемое по закону. Женщина должна была обязательно иметь еще и официальное место работы, сведения о которой в те благословенные и свободные времена заносились в личный паспорт гражданина Союза ССР.
И вот подходит конец августа-начало сентября. Наступает тот самый праздник «Kartoshka-Fest» — время уборки урожая картошки. Воскресный день — тогда был один выходной в неделю, — картофельные поля окрасились разноцветными пятнами — это сотни людей готовятся к празднику. Дядя Митяй опять впрягает нашего боевого коня в оглобли с плугом-лемехом, и они вдвоем шуруют по борозде.
Лемех вываливает из-под высохшей ботвы куст картошки, мы её подбираем в
- Катерину пропили - Павел Заякин-Уральский - Русская классическая проза
- Неоконченная повесть - Алексей Николаевич Апухтин - Разное / Русская классическая проза
- Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо - Биографии и Мемуары / История
- Труба - Рудольф Ольшевский - Русская классическая проза
- Роковые годы - Борис Никитин - Биографии и Мемуары
- Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон - Биографии и Мемуары
- «Мир не делится на два». Мемуары банкиров - Дэвид Рокфеллер - Биографии и Мемуары / Экономика
- В молчании - Анатолий Владимирович Рясов - Русская классическая проза
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932 - Джим Фергюс - Историческая проза / Русская классическая проза