Время и относительность - Ким Ньюман

Меня отправили к директору за то, что я сказала, что уроки религии это просто история с более откровенными выдумками. Я гораздо лучше разбираюсь в Богах из космоса, чем в тех, которых люди выдумали сами, чтобы легче было воспринимать жизнь. Мистер Каркер сверился со списком дозволенных школьными правилами наказаний, словно надеясь, что сожжение еретиков ещё не отменили.

Когда дедушка спрашивает меня как дела в школе, я вру.

Пятница, 29 марта, 1963 г.

Утро вечной пытки. Два урока географии. Грозный заставил нас рисовать схемы бархана – разновидности песчаной дюны в Сахаре, в виде полумесяца, которую я видела в «Лоуренсе Аравийском». А потом, чтобы жизнь не казалась мёдом, должны были быть «Игры».

Но случилось чудо: ура, «Игры» отменили. Душ не работал из-за размёрзшихся труб.

Джиллиан говорит, что родители жаловались на синяки и царапины. Это явно были не её родители. У неё всегда есть синяки и царапины. Она живёт со своим папой, потому что мама от них ушла, когда она была ещё маленькой.

Все четвёртые классы завели в зал для проведения Собраний и выдали настольные игры. Жаловались на это только самые фанатичные мальчишки-футболисты. Венди Коуберн спросила у мистера Честертона нельзя ли поиграть пластинки на её переносном проигрывателе, он разрешил, и мы смогли танцевать, чтобы не мёрзнуть. Он был только рад, что нужно лишь присматривать за нами, и его с трудом отговорили не присоединяться к танцам.

Некоторые из девочек танцевали под Сьюзен Моган («Bobby’s Girl»), Нила Седаку («Breaking Up is Hard to Do»), и Криса Уэйтса («Christmas Caroline»), а я играла в настольную игру. Бросила кубик, сдвинула фишку – бессмысленное успокаивающее движение.

Венди Коуберн поставила «Love Me Do».

– Нельзя такое бренчание музыкой называть, – сказал Джон Марсианин, которому нравится только классика. – Просто шум какой-то.

– Ты не в теме, Марсианин, – дразнила его Джиллиан.

– Это лучшая и самая важная «сорокопятка» за последние пять лет, – сказала я. – До конца своей жизни ты будешь помнить, что жил тогда, когда появились «Битлз».

Венди и её клика мечтательно танцевали. Даже если не знать будущее, было очевидно, что «Битлз» были особенные. Бедный Крис Уэйтс играл в другой лиге.

– До Моцарта им далеко, – фыркал Джон.

– Дедушка говорит, что Моцарт был невоспитанный хвастун с дурацкой причёской, – сказала я, – который много шумел, чтобы привлечь к себе внимание.

Кстати говоря, у дедушки волосы длиннее, чем у Ливерпульской Четвёрки.

– Взрослые всегда так говорят о популярной музыке, которая нравится нам, – продолжала я. – Так всегда было. Это потому, что взрослые чувствуют в нас угрозу. Когда меняется музыка, это означает, что приходит новое поколение. Молодые.

Джон странно на меня посмотрел:

– А это вдруг откуда, Лобастая? Глубокие мысли... Почему Марсианином меня называют?

Нужно быть осторожнее.

Позже...

Когда я вернулась на Тоттерс Лэйн, дверь Будки была покрыта льдом.

Чтобы попасть вовнутрь и попить чаю, пришлось взять со свалки скребок и отколоть лёд.

Дедушка не заметил.

В данный момент его интересует холод.

– Папа Джона говорит, что это из-за русских, – сказала я ему.

– Это вряд ли, детка.

– Он говорит, что русские побеждают в войнах только тогда, когда на их стороне снег.

– Не воспринимай это слишком буквально.

Даже в Будке холодно. А это же не должно быть возможно.

– Снег, Сьюзен, ни на чьей стороне.

Суббота, 30 марта, 1963 г.

Сегодня в школу идти не нужно. А домашнее задание я сделала вчера вечером.

Дедушка занят.

Когда он думает о холоде, он сам становится холодным. Иногда он просто ворчливый и капризный, как и большинство взрослых во всей вселенной. Но сейчас он другой. Он словно превратился в органическую машину, которая делает то, для чего её спроектировали. Вычисляет, каталогизирует, но не общается, не сопереживает, не чувствует.

Даже если рассердиться, это ведь тоже чувство.

К примеру, стоишь у какого-нибудь дома, смотришь в его окно, и видишь, что там бьют ребёнка, но ты не ломишься вовнутрь, чтобы что-нибудь сделать. Находишь это интересным, но не видишь причин что-то менять, словно вся вселенная это просто картина на выставке; можно наслаждаться мастерством художника, но не должно быть даже и мысли о том, чтобы дорисовать что-то, исправить повреждение или улучшить то, что нарисовано плохо.

Там, откуда мы родом, все такие. Я боюсь, что если туман рассеется, и я окажусь такой же. Дедушка в глубине души не может быть таким, иначе мы бы тут не оказались. Нам не пришлось бы сбегать.

У меня болит голова, очень сильно. Нужно перестать думать об этом.

Позже...

Я вышла, замотанная в тёплую одежду, осторожно ступая по обледенелым тротуарам. Повсюду висели таблички, предупреждающие о гололёде. Британское правительство обожает говорить народу о том, что ему делать, чтобы ему было лучше. А британский народ обожает ворчать, игнорировать министров, и решать свои проблемы за чашкой чая.

Раз уж мы здесь, то, наверное, можно считать нас заслуженными британцами. Мы оба любим чай и, наверное, ворчим, и сами разберёмся, без правительства. А могло быть гораздо хуже. Мы могли быть заслуженными американцами. Наверное, мы бы тогда больше шумели, больше улыбались, и у нас было бы оружие.

Уборщики снега перестали заходить на Тоттерс Лэйн. Им пришлось сосредоточить усилия на главных улицах, что означало, что улицы, на которых люди только живут, должны справляться сами. Несколько сугробов на улице отмечают места, где снегом засыпало припаркованные автомобили, ожидающие теперь археологов будущего. Миссис Фаульке из дома №79 каждое утро упрямо чистит своё крыльцо и дорожку до тротуара. Она говорила, что писала в горсовет жалобу.

В сточных канавах и на тротуарах снега намело по несколько футов. Под некоторыми из этих сугробов есть замёрзшие собаки и кошки, наверное, они в анабиозе.

Газеты «Star», «News» и «Standard» все называют разные цифры, но люди погибали. Каждый день появлялось сообщение или о пенсионере, скончавшемся в похожей на холодильник квартире, или о заблудившемся ребёнке, побелевшем, как снег. На Серпантине[7] катаются на коньках, но студентам запретили проводить сбор пожертвований на Темзе. Подо льдом всё равно есть течение, и на середине реки лёд довольно тонкий.

Снеговик есть не только у нашей школы. В парках и дворах их полно. Некоторые дети одели свои творения епископами или джентльменами в шляпах-котелках, и требуют у прохожих монетки, как в Ночь Гая Фокса[8]. Возле автобусной остановки дети придали куче снега форму толстых людей, ожидающих автобус.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});