Страницы Миллбурнского клуба, 5 - Слава Бродский

Коган

Я всегда мечтал о велосипеде. Но мне никто не собирался его покупать. И я это знал.

Но как-то папа пришел с работы и сказал маме, что какой-то человек по фамилии Коган, с которым папа работает, продает велосипед. И продает его очень дешево.

Мама стала папу расспрашивать, что это за Коган и почему он продает велосипед. И папа сказал, что они с Коганом работают в одном и том же институте уже много лет. И что это очень хороший человек. И что он купил велосипед для своего сына. А потом Коган сидел. (То есть я так понял, что Коган сидел в тюрьме). И сын его поэтому велосипедом совсем не пользовался. А когда Коган перестал сидеть, то сын уже вырос, и велосипед ему стал не нужен.

И мама сказала, что теперь все, мол, ясно. А я очень удивился, что маме стало все ясно. Ну, то, что Коган сидел в тюрьме и был хорошим человеком – меня этим не удивишь. Я такое уже не в первый раз слышу. И к этому я уже давно привык. А вот почему сын Когана не пользовался велосипедом, когда сам Коган сидел? Это было совсем не ясно. И в этом я, конечно, очень сильно засомневался. Ну, в том, что велосипед у них где-то там новехонький стоит.

Но это было не самое главное, что меня удивило. А что меня больше всего удивило, так это то, что Коган почти все время сидел в тюрьме, а мой папа в тюрьме не сидел, но тем не менее они с Коганом работали в одном и том же институте много лет. А каким образом они умудрились работать вместе много лет, я в тот момент еще не знал.

Ну что мне было делать? Задавать все эти вопросы моим родителям?

На самом деле, они не очень-то любят всякие такие вопросы, но, с другой стороны, и не скрывают особенно от меня ничего. Поэтому мне проще самому обо всем догадываться. Да еще мне не хотелось, чтобы мама напоминала мне, что совсем не обязательно рассказывать кому бы то ни было, о чем говорят в семье и чтобы я, лучше всего, помалкивал. И я не стал задавать никаких вопросов.

Я только сказал, что если велосипед совсем новехонький и продается дешево, то, как мне кажется, – и если, конечно, мама с папой не возражают, и если я на улицу на велосипеде выезжать не буду, а буду кататься только во дворе и буду отлично учиться и хорошо себя вести и в школе, и вообще везде, – велосипед этот, наверное, надо купить как можно быстрее и, лучше всего, немедленно.

Дальше все было как во сне. Папа с мамой купить велосипед согласились. Через три дня велосипед уже стоял у нас в коридоре. И я прямо в коридоре на него уселся. И слезать с него мне не хотелось.

А с Коганом все оказалось абсолютной правдой. Действительно, он и мой папа работали в одном и том же институте. Коган прямо там же и сидел. То есть, он сидел там же, где он работал. А может быть, лучше сказать, что он работал там, где сидел. Но пока он сидел, мой папа его не видел, но знал, что Коган где-то рядом сидит и работает.

А его сын велосипедом не пользовался, потому что и он, и его мама вообще ничего не делали и только ждали, когда их тоже посадят. И велосипед оказался без единой царапины. Новехонький.

Этюд Крейслера

Когда я беру скрипку в руки, мне всегда хочется пойти в туалет. Но не потому, что мне не нравится играть на скрипке. Мне нравится играть на скрипке. Очень нравится. Ну, то есть моя мама считает, что мне очень нравится играть на скрипке. Она говорит, что это большое, огромное удовольствие.

Ну, на самом-то деле – это большое удовольствие, когда человек хорошо играет. А у меня пока еще не очень хорошо получается. То есть, конечно, гораздо лучше, чем когда я по пустым струнам смычком водил. У меня тогда голова начинала кружиться. Меня тошнило, и я даже как-то в обморок упал. А сейчас уже не так противно получается.

Но почему-то никто не понимает, как люди учатся играть. Когда к нам гости приходят, то каждый раз кто-нибудь из них обязательно обо мне вспомнит и попросит сыграть на скрипке. Они, наверное, думают, что я им «Цыганские напевы» или «Чардаш» Монти должен сыграть. А я не могу им сыграть «Цыганские напевы» и не могу сыграть «Чардаш». Я могу только принести пюпитр, поставить на него ноты и сыграть что-нибудь скучное.

Сейчас, например, я могу им сыграть этюд Крейслера. И все наши гости тогда сразу же со своих стульев попадают. А попадают со стульев они потому, что сыграть этюд по-человечески у меня не получится. Я этот этюд еще только разучиваю. А то, что я играл в прошлом году на экзамене, я уже забыл. Хотя, честно говоря, я бы мог по нотам сыграть то, что играл в прошлом году. Но где эти ноты найти, никто не знает.

Ну и, конечно, я не могу все это объяснять гостям. Раньше я пытался что-то им объяснить. Но они тогда говорили, что я веду себя, как настоящий артист. И это было очень обидно и смешно одновременно. И я, на самом-то деле, не понимаю, при чем тут настоящий артист.

А теперь я даже не пытаюсь нашим гостям ничего объяснять. Я просто говорю, что играть не хочу. Когда же они начинают настаивать, я говорю, что хочу пойти в туалет. И это всегда – правда. Потому что, как только первый гость вспоминает про меня и про скрипку, мне сразу же хочется в туалет.

И я иногда думаю, почему мне сразу хочется пойти в туалет, когда я играю на скрипке. Почему мне не хочется в туалет, когда я ем мороженое. Мне даже в голову такое не может прийти, когда я ем мороженое. Неужели мне просто не нравится играть на скрипке? Нет, конечно же, мне нравится играть на скрипке. Моя мама права, что это большое счастье, что я учусь играть на скрипке.

На самом-то деле, это только у меня такое счастье. Во всем нашем дворе никто не играет на скрипке. И не только на скрипке. У нас никто ни на чем не играет. В то время как я играю, все остальные ребята из нашего двора гуляют. А я даже не знаю, почему у нас никто не играет на скрипке. Может быть, ни у кого в нашем дворе слуха нет? Нет, такое вряд ли может быть. Наверное, родители других ребят просто не догадались вовремя, что это большое счастье, когда ты играешь на скрипке. Вот в этом все дело, наверное. Поэтому все наши ребята и гуляют, пока я учусь играть. Наверное, это только мои родители догадались вовремя, что играть на скрипке – это большое счастье. И большое, огромное удовольствие.

Рододендрон

Я получил двойку по ботанике. Ботанику у нас ведет завуч. И вот она недавно вызвала меня отвечать урок про рододендрон. И когда она меня вызывала, она сказала «рододердон». Она всегда говорит «рододердон». И мне всегда хочется засмеяться, когда она так говорит. Но я себя сдерживаю. Потому что я знаю, что если я засмеюсь, то она меня выгонит из школы.

Ботаничка много чего говорит смешно, не как все. Она делает неправильное ударение в слове «Израиль». И само слово это звучит у нее очень обидно.

Еще обиднее она говорит про американцев. У нас в школе почти все говорят про американцев всегда только плохое. Но у ботачички это получается очень смешно. Она проглатывает первую букву в слове «американцы». И у нее получается – «мериканцы». Мой друг Глеб Парамонов часто ее передразнивает и говорит: «Мериканцы с голоду пухнут, а в это время их мериканский президент пьет кока-колу и играет в гольф». И это всегда бывает очень смешно.

И вот ботаничка вызвала меня отвечать урок про рододендрон. Я стал рисовать на правой половине доски рододендрон. А кто-то из наших уже закончил рисунок на левой половине и стал рассказывать про то, что он там нарисовал. Когда он все рассказал, я уже закончил рисовать свой рододендрон.

И тут все произошло очень быстро. Ботаничка наша повернулась ко мне и спросила, о чем я буду рассказывать. И я сказал, что буду рассказывать про рододендрон. Я произнес это слово обычным образом. И посмотрел на нее. Она тоже посмотрела на меня и сказала: «Садись, два».

Когда я пришел из школы домой и сообщил маме, что получил двойку по ботанике, она не могла поверить. Мама стала меня расспрашивать, что я отвечал. И я сказал, что отвечал урок про «рододердон» – я сказал это так, как говорит наша ботаничка. Тут мама попросила меня не кривляться. А я сказал, что я не кривляюсь и что так наша ботаничка говорит. Тогда мама стала выспрашивать у меня все подробности. И в конце концов она сказала, что она в это не верит.

Когда мама сказала, что она в это не верит, у меня слезы брызнули из глаз. Они действительно не потекли – я увидел, как они брызнули из глаз. И тогда мама сказала, что я неправильно ее понял. Когда она сказала, что она в это не верит, это не означало, что она не верит мне. Она, конечно же, мне верит. Но ей просто не верится, что такое могло произойти.

И я сказал, что это одно и то же – не верить мне или не верить, что такое могло произойти. Но мама мне объяснила, что когда люди говорят, что им во что-то не верится, они часто имеют в виду то, что им трудно в это поверить. И мама сказала, что она имела в виду то, что ей трудно поверить, что такое могло произойти. И она добавила, что завтра она пойдет в школу разбираться.

Назавтра мама действительно пошла разбираться в школу. Когда она вернулась домой, я стал у нее спрашивать, что там было и как. А мама отвечала что-то очень непонятное.