Таймкипер, или Горький глоток будущего - Александр Потупа

И все-таки Таймкипер первым проник в суть наступающей эпохи. Он понял, что начиная с какого-то момента планетарная интеллектроника обрела собственные цели. И этими целями окрасилась выдаваемая информация, в объективность и беспристрастность которой люди верили, как некогда в Бога, даже сильней. Ибо глубже всего мы способны уверовать в то, что не является предметом веры, что преподносится как сухая и строго выводимая научная истина. Модулированный танец световых импульсов и вещание интеллектронных речевых синтезаторов заводят куда дальше, чем шаманская пляска или окутанный органным облаком латинский речитатив.

Мудрецы, насмерть сражавшиеся с программой хомореконструкции, как-то не обратили внимания, что против их прогнозов не выдвигалось ни одного аргумента, подтвержденного детальным проигрыванием на интеллектронике последних поколений. Наука, базирующаяся на результатах интеллектронной обработки, была почти стопроцентно на их стороне, и это настолько льстило самолюбию, что в его бескислородной среде мгновенно гасли искорки настороженности. Мудрейшие из мудрых так и не осознали, что доверяют свою судьбу конкурирующей цивилизации, отнюдь не озлобленной на людей, но просто принципиально иной в своей организации, своих носителях, своих целях. Тонко разыгранный бунт того, что казалось подручными вычислительными средствами, приводит Таймкипера в почти невменяемое состояние. И он мечется по залам Музея, переполненный своим открытием. За этим занятием его и застает комиссия, пришедшая проверить работу важного учреждения. Забавно, что проверочные комиссии перешли по наследству в эту, в сущности, безработную эпоху…

В момент высокого посещения Таймкипер вдруг осознает — прав был один из философов-неудачников переломного периода, некто Урсул Гоу, тщательно преданный анафеме и должным образом забытый. Главная книга Гоу «Наука как миф» вызвала в свое время бурю негодования — сначала не столько за взрывные общие тезисы, сколько за открытую поддержку программ хомореконструкции. Но позже ему припомнили каждое слово.

Еще бы! Ведь Гоу утверждал, что религии соответствует мышление, танцующее от печки прошлого, науке — от настоящего, но ни та, ни другая система мышления непригодна для стратегического прогноза. Религия опрокидывала на будущее идеализированные исторические конструкции, призывая проникнуть как можно глубже в изначальный, и, безусловно, великолепный замысел Творца. На смену ей явилась крайне самонадеянная наука, объявившая образцом день сегодняшний, расщепившая прошлое на отдельные звенья эволюции, на некую последовательность настоящих. Отсюда берет начало идея предвычисленного (так сказать, научно обоснованного!) прогресса. Но это бред, настаивал Гоу, что таким путем можно построить достаточно достоверную картину будущего, можно высветить всю стрелу прогресса — от галечных орудий до покорения далеких галактик. Это не просто бред, поигрывал Гоу своим любимым словечком, это опаснейший из всех возможных бредов, ибо сама наука показывает, что более сложные системы не моделируются более простыми. Поэтому прогрессивное будущее нельзя представить панорамой чисто научных экстраполяции. Пора, наконец, понять, что, натужно прорываясь в будущее на хребте науки, мы незаметно сделаем прогностические средства сложнее нас самих, и в результате будущее окажется за ними, а не за нами. Надо отбросить миф о предвычисленности нашего пути — только шаги учат ходить, и только активное конструирование гиперментального человека позволит нам начать реальную разведку далекого будущего. Мы выйдем на новый автоэволюционный уровень мышления, ориентированный не на общепринятые образцы прошлого и настоящего, а на варианты будущего. Но между будущим и нами не должны стоять слишком сильные интеллектронные посредники, ибо всякий посредник, развивающийся в режиме наибольшего благоприятствования, со временем обходит клиента… Таков открытый мною принцип медиаторного опережения, вещал Гоу, и если мы не хотим превратиться в биологический довесок к интеллектронной цивилизации, нам надо немедленно приступать к собственным преобразованиям…

И вот в самый неподходящий момент — перед лицом комиссии — Таймкипера осеняет правотой полузабытого Гоу. Вся эта вроде бы ахинея насчет автоэволюционного мышления, идущего на смену научному, вдруг выстраивается перед ним в четкий образ — образ вряд ли поправимой Ошибки. И вместо того, чтобы немедленно ублажить контролеров демонстрацией Музейных чудес, Таймкипер нагло предлагает председателю комиссии назвать Музей именем великого Урсула Гоу. Надо ли пояснять, что комиссия удаляется в полном составе, дабы сочинить ходатайство о помещений допрыгавшегося наркофанта в соответствующую ему умственному состоянию изоляцию…

Так крупно и явно Таймкипер срывается впервые — он сразу понимает, что его ждет, и бросается вдогонку. Он успевает сыграть перед контролерами роль парня-немного-не-в-себе, однако веселого и абсолютно безобидного. Дело кончается выговором и перемирием.

Тут-то и всплывает явный смысл эпиграфа, заимствованного Прозоровым из «Записок сумасшедшего» Льва Толстого: «Я не высказался, потому что боюсь сумасшедшего дома; боюсь, что там мне помешают делать мое сумасшедшее дело».

Ну а потом Таймкипер ухмыляется вслед умиротворенной комиссии и преспокойно идет к пульту интеллектрона, чтобы разыграть модель будущего с иной вложенной целью. И он медленно погружается в фантпрограмму, превращающую его в суперсапа, способного видеть Вселенную в иных, недоступных нам проекциях.

Здесь, подчеркивает Пен, автор «Таймкипера» проявляет немалое мастерство — читатель так и не может понять, действительно ли последняя глава описывает какую-то особо опасную фантпрограмму, откуда герою нет возврата, или мы попадаем во вполне реальный мир будущего, лишенный интеллектронной доминации, в мир людей, снова перехвативших лидерство, уходящих в гиперментальную эволюцию с ее иными горизонтами и трагедиями иных масштабов. Насколько я понимаю Пена, на этой неопределенной ноте воображаемый роман завершается.

9

Если кому-то захочется воспринять пеновскую сюжетную идею буквально, он сразу обратит внимание, что рецензия далеко не восторженная. Это и понятно — все-таки Прозоров во многом оппозиция своему творцу, точнее, эволюционно иное Я Артура Пена, его эговариация. И словно бы материализовав иной свой вариант в какой-то сложной фантпрограмме, Пен храбро вступает с ним в спор.

Прежде всего, говорит он, стоит обратить внимание на странную логику автора «Таймкипера». Не очень-то верится, что критики программы хомореконструкции, которых сам Прозоров называет умнейшими из умных, так уж испугались бы трудностей межвидового взаимодействия. Неправдоподобно, чтобы наша цивилизация продвигалась по одной-единственной линии и все проблемы сводились к выбору между ускоренным развитием интеллектроники и человеческого мозга. Наверняка XXI век привнесет много нового в решение такой сверхзадачи, как контакт с цивилизациями внеземными. Прозоров сам подчеркивает важную роль идей Контакта в переориентации земной технологии и политики, но почему-то не обращает внимания на очевидные последствия соответствующих теоретических разработок (не говоря уж о последствиях приема инопланетного Сигнала или непосредственной встречи с инопланетянами!). Между тем сама мысль о Контакте абсурдна, если мы не рассчитываем на взаимоприемлемые отношения с существами принципиально иного типа — не только по умственным данным, но и по биологической конституции. Я уверен, говорит Пен, что идеи оптимального космического Контакта непременно должны проецироваться на внутричеловеческие отношения, в том числе на отношения обычных людей и гиперменталов, и эти идеи так или иначе составят серьезную основу для общей теории хомореконструкции. Существенный недостаток Прозоровской панорамы будущего — именно в нестыковке интеллектронной, контактной и гиперментальной линии эволюции.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});