Семнадцать перышек - Владимир Данилов

Дядя Ефим растерянно глядел вслед уплывающей снасти. Потом он медленно смотал обрывок жилки и поплелся к своему «кошелику».

Когда рука отца опустилась на Валькино плечо, он вздрогнул от неожиданности.

— Все верно, Валек. Я видел… Здорово ты его подцепил. А заломчик мы разберем…

Отец и сын долго смотрели вслед берестяному коробу, который мертвой хваткой оседлал своего хозяина.

А древний Акан-коски шумел по-прежнему ровно и деловито.

Семнадцать перышек

Не знаю, считал ли кто, сколько в Туруханске собак, но все они существа на редкость добродушные. Лохматые, длинношерстные, изнывая от жары, они нередко лежали на угоре — высоком берегу Нижней Тунгуски. Набегавший с Енисея ветерок приносил прохладу, шевелил их клокастую, не вылинявшую зимнюю шерсть.

Из всего этого собачьего собрания меня интересовала только одна. И то лишь потому, что от своих сородичей она отличалась белым пушистым хвостом.

Дело совсем простое. Мы — геологи. Через неделю наш отряд забросят на гидросамолете в горы Путорана. Высадимся мы на озеро и целый месяц будем плыть на резиновых лодках по горным речкам, пока не выберемся к Енисею.

А раз будем плыть, то и рыбу будем ловить. Не брать же с собой в маршрут бочонок знаменитой туруханской селедки. Свежий хариус или ленок все же лучше. Но тайга не город, наживкой там не торгуют. Правда, можно бы накопать банку червей. Но кто знает, найдешь ли их еще.

И для такого случая есть верная наживка — искусственная мушка. Делается она просто: на маленький крючок-тройник наматывается белое перышко. Ну, а если пера нет, то и собачья шерсть годится.

Вот потому-то меня и заинтересовала белая собака.

А она будто чувствовала это. Стоило мне приблизиться, как собака лениво вставала и отходила на почтительное расстояние.

Неделю целую я ношу в кармане вареную кость и ножницы.

И не раз при виде лакомой косточки в глазах белой собаки загорались живые огоньки. Но стоило мне извлечь из кармана ножницы, как собака тотчас поднималась и уходила.

У меня оставалась одна надежда — познакомиться с хозяином собаки. Но где его найдешь?

Я уже совсем было отчаялся, как вдруг счастье улыбнулось мне.

Утром я отправился на почту. Кость и ножницы, как всегда, были в кармане брюк. Мою несговорчивую собаку я увидел на ее излюбленном месте и машинально замедлил шаг. Потом тихонечко подобрался к ней и медленно подсунул ей под нос кость.

С собакой что-то творилось непонятное: она с такой поспешностью начала грызть косточку, что я забеспокоился, успею ли оттяпать от хвоста пучок шерсти. Быстро достав ножницы, раскрываю их, и только моя рука дотронулась до хвоста, собака взвизгнула и прыжком отскочила в сторону.

— Зачем вы бьете собаку? — раздался за моей спиной недовольный голос.

Я обернулся.

Над забором торчала светловолосая голова мальчишки. Он, сдвинув брови, сурово смотрел на меня и ждал ответа.

— Прости… — произнес я и почувствовал, что ушам стало жарко, — Я ничего плохого собачке не сделал… Не обидел…

— А это зачем? — спросил мальчишка, увидев на моих пальцах ножницы.

Запинаясь как нашкодивший первоклассник, я начал объяснять, зачем мне понадобился хвост этой злополучной собаки. Лицо мальчишки постепенно просветлело, и он улыбнулся.

— А я, дядя, уже который раз вижу, как вы эту кость Белке подсунуть хотите. Думал, что вы ее в тайгу увезти решили. Геологи любят бездомных собак с собой брать. А Белка не бездомная. Да и все собаки на нашем угоре с хозяевами.

Мальчишка продолжал рассказывать про туруханских собак. Я же понял, что мне во что бы то ни стало надо познакомиться с хозяином Белки.

— Почему Белкой назвали? — спросил я, чтобы как-то начать разговор. — Не в космос ли готовишь собаку?

— Белку? В космос? — мой собеседник громко расхохотался. — В космосе одна Белка уже была. А наша белая, потому и Белка. Что ж тут непонятного. — И, словно беспокоясь за то, чтобы я плохо не подумал о его собаке, мальчишка добавил:

— Наши собаки работящие. Зимой мы на них воду с Тунгуски возим, в лес за дровами ездим.

— Ну, а тебя-то зовут как? — спросил я паренька.

— Отец Степаном, а ребята Степкой…

— Так как же, Степан, с Белкой-то быть. Мне бы клочок шерсти от нее. Десяток мушек сделаю, на весь отряд хватит.

Вместо ответа мальчишка сложил губы трубочкой и свистнул. Белка тотчас подбежала к хозяину.

— О чем разговор?! Стригите хоть всю. Все равно ей жарко.

Парнишка запустил пальцы в лохматый загривок собаки и принялся теребить ей уши. Меня же просить второй раз не надо. В момент я настриг полную горсть Белкиной шерсти.

— А лучше, дядя, все-таки перья, — проговорил мой новый знакомый. — Мы с папкой каждую весну на Гремячем ручье хариуса ловим. Так у нас все обманки из перьев. Вернее берет.

— Понимаешь, Степа, нет у нас в отряде кур, — пошутил я.

Но он уже не слушал меня. Перемахнув через забор, Стенка пробежал вдоль грядок и скрылся в дверях дома. Я оторопело глядел ему вслед, не понимая, в чем дело.

Через несколько секунд мой новый друг появился на пороге. В руках у него была какая-то жестянка. Выбравшись из огорода, он бережно открыл жестянку и протянул мне.

— Вот тут, все семнадцать… Петушиные… — переводя дух, проговорил Степка.

На дне плоской банки, отливая золотом, лежали отличные петушиные перья, о которых только можно было мечтать.

— Да-а… Вот это перышки! — восхитился я. — И где ты их?

Степка оценил мое восхищение.

— У нашего петуха. Воротник у него золотистый. Поймал и тоже, как вы, ножницами. — Он заговорщически подмигнул мне и добавил: — От мамки влетело…

Я прекрасно понимал, какой ценой достались ему эти перья. Захлопнув крышку жестянки, я протянул банку Степану.

— Берите, берите! Ведь вам же в тайгу, — замахал руками Степка. И, боясь, что я не приму столь дорогого подарка, прошептал:

— У петуха новые отрастут…

Мы расстались, как старые друзья. А через неделю наш маленький отряд уже был за сотни километров от Туруханска.

На биваках, когда под лиственницами вставала наша палатка, мы все трое брали удочки и закидывали в бурлящий поток золотистые перья. Хариусы даже выскакивали из воды, чтобы схватить мушку-обманку. И мы всегда были с рыбой.

Вечерами, когда начальник отряда пробовал душистую харьюсовую уху, он всегда говорил при этом:

— Уха, братцы, — первый сорт! Ай да Степка!

И не было дня, чтобы мы не вспомнили нашего далекого туруханского друга — щедрого человека Степку.

Соколиные скалы