Сотник. Чужие здесь не ходят - Красницкий Евгений

– Господин урядник! Лодка! – метнувшись от реки, доложил Кирьян.

Небольшого росточка – ниже Савушки, но бойкий, храбрый, Кирьян и службу нес хорошо, и в играх был первым.

– Большая?

– Большая – на три пары весел. Но не ладья… Там один, похоже…

– Так! – быстро сообразил Глузд. – Савушка – остаешься здесь, прикрывать, если что. Кирьян – на проверку, я – в засаде. Задача ясна?

– Ага! Ой… Так точно!

Оставив Савушку на холме, у схрона, ребята быстро сбежали к реке. Звякнув кольчугою, Глузд сноровисто натянул тетиву арбалета и, наложив на ложе стрелу-болт, укрылся в прибрежных кусточках.

Кирьян же вышел на отмель…

Занимался рассвет, но солнце еще не вышло, еще пряталось за холмами, лишь первые лучи его золотили вершины деревьев и прозрачные перистые облака, пробегавшие у самого горизонта.

В большой – на три пары весел – лодке (в новгородской стороне такие называли «ошкуями») находился всего один человек – совсем еще юный отрок. Видно было, что лодка-то для него одного тяжеловата, парень едва справлялся и весь употел… или просто вымок…

– Кто таков? – грозно поведя заряженным арбалетом, вопросил Кирьян.

Несмотря на младой возраст, выглядел он, надо сказать, весьма солидно: кольчуга, меч в ножнах у пояса, там же, за поясом, – клевец, на голове – кольчужная сетка-бармица, шлемы в карауле хранились в схроне.

Снизу, из-под кольчуги, торчал подол длинной рубахи – синей, с золотистой вышивкой, узкие порты, крашенные корой дуба, заправлены в мягкие юфтевые сапожки. Богато! Ну так Михайла-сотник всегда стремился к тому, чтоб его воины босяками не выглядели. Встречали-то по одежке!

Вот и сейчас… Ну как не подчиниться столь важному воину?!

Кивнув в ответ, сидевший на веслах парнишка направил лодку к отмели. Греб он натужно – это было видно, старался, устал…

А больше в лодке никого не было, толок какой-то товар, прикрытый холстиной… Верно, в Туров, на торг, вез…

– Кто таков? Куда?

– Оселя я, из рода Никодима Рыбника, – повернув лодку бортом, обернулся отрок. – С земель боярина Журавля. В Туров, на рынок…

Хороший, видно, парнишка – улыбчивый такой, скуластый, светлые, чуть навыкате, глаза…

– Да мы тут частенько…

– Сосед, значит… Что ж ты один-то? Не тяжело? Здесь-то ладно, а на большой воде как?

– Так все на покосе ж! А там, дальше, рыбаки наши встретят…

– Ну, коли так… Удачи!

– И тебе, славный воин. Да хранит тебя Господь…

Соседей приказано было пропускать без особых вопросов. Да и что такого подозрительного было в этом одиноком мальчишке? Понятно, почему один – время такое, покосы…

– Подтолкнуть?

– Ну, если не трудно… Вот благодарствую! Спаси тя Бог!

Лодка тяжело отвалила от отмели…

Опустив арбалет, Глузд вышел из кустов.

– Из земель Журавля, в Туров, – доложил Кирьян.

– Да слышал я…

Сняв с ложа стрелу, урядник спустил тетиву самострела. То же самое проделал и Кирьян.

– Скоро и солнышко… – глянув в небо, негромко промолвил Глузд. – Хороший будет денек.

* * *

Свернув за излучину, юный лиходей Нерод ткнул веслом в холстину:

– Ану, кончай ночевать! Говорю, поднимайся, друже Корост! Я один грести буду?

– Да уж погребу! – откинув холстину, с наслаждением потянулся Корост. – Это и есть хваленая Младшая стража?

Нерод нехорошо усмехнулся:

– Коли б ты на веслах сидел – так бы легко не отделались! Молодой здоровый мужик, да в страду… Очень даже подозрительно! Сидели бы сейчас на берегу, на спрос отвечали…

* * *

Как всегда, Миша проснулся рано. Потянулся, зевнул да, резко вскочив на ноги, принялся делать зарядку. Привычка – вторая натура, чего уж…

В распахнутое окно билось яркое рассветное солнце. С улицы, с просторного двора Михайловской крепости, уже доносилось привычное:

– Раз-два… раз-два… левое плечо – вперед… Бего-ом… арш!

Свободные от службы воины Младшей стражи отправлялись на утреннюю пробежку. Потом, после завтрака, их ждала воинская учеба: силовые тренировки, бой на мечах и копьях, стрельба из арбалета в цель, боевое слаживание…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Все как всегда…

Покончив с упражнениями, Михайла вышел на двор – облился ключевой водой из колодца да, расправив плечи, крякнул – до чего ж хорошо!

Сия выстроенная недавно крепость – Михайловский городок – названа была в честь тезоименитства духовного пастыря иеромонаха Михаила, старинного Мишиного духовника, наставника и друга, в успении вошедшего в сонм праведников, где все было сделано так, как сотник того хотел, чтоб было красиво, удобно и вместе с тем величественно.

Задумал все Михайла, а выстроил – старшина плотницкой артели Кондратий Епифанович по прозвищу Сучок, мастер от Бога. Вместе с помощником, родным своим племянником Питиримом (в просторечии Пимкой, или просто – Швырком) да артельщиками-плотниками. Выстроили здания для управления – в Михайловом городке, а по сути – на выселках, в воинском лагере Младшей стражи. «Хоромы» вышли ничуть не хуже боярских, а может, даже и княжеских. Строили хорошо, с размахом, чтобы можно было совет созвать, пир устроить, да еще и о делопроизводстве, о бюрократии, думали – было где писарей посадить, и казну держать, и с возвышенного места приказы объявлять. С высокого, почти что княжеского, крыльца. Так и задумано было – на крыльце сразу видно бывает, кто из бояр к князю ближе, а кто дальше. Когда князь по каким-то торжественным случаям на крыльце восседает, то бояре на ступенях стоят – ближние повыше, остальные пониже.

В просторных сенях же устроили большие окна, не только для света, но и для воздуха, иначе на пиру так надышат, что в волоковые окошки этакий дух не пролезет! На ночь и в непогоду окна закрывали ставнями. В сенях и располагалась «прихожая», а уже следом – горница сотника, так сказать – рабочее место для всяких «бюрократных дел», с коими Михайла управлялся не один, а с целым «взводом» писцов во главе со старшим – Ильей, дальним своим родственником. Еще не успели закончить строительство нового «гнезда бюрократии», как семейство Ильи, возглавляемое его женой, с нескрываемым энтузиазмом переправило из дома в новое помещение завалы учетной документации – и пергаментные и берестяные – заляпанные чернилами письменные столы, ящики с берестой, гусиными перьями и вощанками, объемистые горшки с чернилами и еще кучу непонятно для чего нужного и неизвестно как накопившегося барахла. Всему нашлось применение, да что там говорить – еще и мало барахла оказалось, о чем постоянно нашептывал Илья, приступив к исполнению должности главы канцелярии – старшего дьяка!

Вот и сейчас Илья должен был явиться с докладом. Да уж и явился, поди, маялся, ждал в сенях…

Так и случилось! Высокий, длинноволосый и худощавый, дьяк чем-то походил на монаха… только вот монашеской кротости во взгляде его не просматривалось напрочь, а просматривалась какая-то постоянная озабоченность, въедливость даже.

– Здрав будь, господин сотник.

– И тебе не хворать, Илья!

Судя по угрюмому виду начальника канцелярии, Мишу ожидали не очень-то приятные новости… к чему он, в общем-то, привык, если можно было привыкнуть ко всякой грязи и крови. Не очень-то жаловали Ратное ближайшие соседи… и не только ближайшие! Исходили самой гнуснейшей завистью к богатству разросшегося села, к его силе, а особенно – к разным новомодным придумкам, за счет чего то богатство да сила и появились! Те же озимые, к примеру… Или – сукновальная мануфактура, бумажная мельница, пристань с просторной гостиницей и корчмою, с торговыми рядками-лавками, мастерскими… Да много чего появилось в Ратном, что вызывало не только зависть, но и самую лютую злобу. В традиционном родовом обществе именно такие чувства и вызывает все непонятное, новое… Михайла с косностью этой боролся. В Ратном – получалось… и то далеко не всегда, что уж там говорить о соседях.

Еще не так и давно половина домов в Ратном не имела печных труб и топилась по-черному. Многие даже имели земляные полы, и, входя в них, приходилось не подниматься на крыльцо, а спускаться на три-четыре ступеньки вниз, так как эти дома – а скорее, полуземлянки, – по старинному обычаю, были почти на треть заглублены в землю.