Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

осенью встретимся. Смотри там, в городе… И письма пиши, мать будет ждать…

Взяв свой маленький фибровый чемоданчик, Мишка пошел в школу, где собиралась вся группа для поездки на областной слет. Он шел по центральной улице райцентра, давно ему знакомой, мимо восхищающего своей классической строгостью двухэтажного дома, где располагался райисполком. Рядом – скромное здания почты, в зимние дни они с приятелем отогревались здесь перед окончательным марш-броском к дому. Поблизости, чуть в глубине, – чайная. Она, привлекающая к себе сладким ванильным запахом выпечки, запомнилась столами, покрытыми вышитыми белыми скатертями, и вкусными макаронами, экономно политыми чайной ложечкой растопленного сливочного масла. За чайной, в самом центре села – Дом культуры. Это был, без преувеличения, центр мироздания. Все в жизни селян, самое значимое, дорогое для памяти и радостное для сердца, проходило именно здесь. Праздничные концерты и театральные постановки, в которых Мишка непременно участвовал, кинокартины, танцы, собрания… С каким желанием сюда стремились люди!

Уверенные, равномерные Мишкины шаги резонансно усиливались деревянным покрытием тротуара, сколоченного из сухих лиственничных досок, и, казалось, были похожи на метроном, отсчитывающий последние мгновения детства, из которого он сегодня уходил. Все оставалось позади: мама, река Илим, райцентр и деревня, где прошла вся прежняя, наверное, лучшая часть Мишкиной жизни.

Но Мишка этого не понимал и об этом не думал. Откуда парню было знать, что он переступает через незримую, обязательную для каждого человека границу между отрочеством и юностью. Но не той юностью, где молодой человек абсолютно свободен в выборе дальнейшего жизненного пути, а юностью как началом взрослой жизни, первой ее ступенькой. Еще вчера все зависело от того, как решит и что скажет мама, учитывалось мнение окружающих, ведь не всегда и не все промахи и недочеты прикрывались маминой мудростью. Теперь он один, а его главные советчики – собственная совесть и знания. И нельзя забывать о том, что тебя окружают десятки чужих, равнодушных к твоей судьбе людей.

За Мишкиной спиной громоздился Красный Яр. Огромная красно-коричневая стена. Эта стена защищала, объединяла и роднила всех, кто жил под ее материнской сенью, под этим природным щитом. Яркий гладкий отвес скалы был виден отовсюду, любоваться им можно было до бесконечности, поверять громаде самое сокровенное, разговаривать, как с живым человеком. В отдалении возвышалась Качинская сопка, вечная и таинственная, словно маяк среди океана таежных лесов: они, стремящиеся к горизонту, тоже представлялись единой глыбой. Издалека не было видно промежутка между деревьями, и тайга казалось тоже монолитом, символизирующим незыблемость и величие бытия. У подножия этого нерукотворного памятника жизни трепетали на ветру таежные цветы и травы. Их доносившиеся ароматы сегодня казались Мишке особенно насыщенными, терпкими. Они обволакивали всю фигурку подростка, вливались в нос, проникали в кровь, запоминались сердцем. Природа как будто настаивала, чтобы эти ощущения надолго сохранились в памяти мальчика, уходящего не только из детства, но из самого мира, где это детство протекало.

Самолет Ли-2, разбежавшись по грунтовой полосе, взлетел и сделал круг над деревней. Мишка в иллюминатор увидел свой дом. Отсюда, с высоты, все казалось маленьким, игрушечным. Дом стоял на краю деревни, справа пылила дорога, и он хорошо видел несколько повозок, едущих на Малую речку. Деревня – как на ладони. От домов к реке спускались тропинки. В воде стояли лавницы, к каждой из них была привязана лодка. Он разглядел и свою лодку. «Мила уже вернулась домой», – подумал он. У Малой речки Илим делал крутой поворот и мимо высокого песчаного берега бежал в Тайгу. Самолет, покачиваясь, еще раз сделал круг над селом и деревней. Мишка смотрел в иллюминатор, стараясь запомнить до мельчайших подробностей картины родных мест.

Сверху хорошо была видна часть деревни, но как ни пытался мальчик разглядеть свой двор, не получалось. Да и надо ли? Ведь он уже попрощался со всем. Теперь – это его прошлое. Впервые в жизни Мишка понял, что это такое. У него появилась личная история и свои воспоминания. Самолет пролетел над Кулигой, Малой речкой, просекой, ведущей к Россохе. Через мгновение исчезли все знакомые места.

Воздушная машина выровнялась, и под ее крыльями на сотни километров потянулась тайга с редкими зимовьями. Она казалась монотонной и бесконечной, как океан, не верилось в то, что рано или поздно леса расступятся, и в сиянии вечерних огней появится под крылами древний Иркутск.

Миша еще некоторое время с любопытством посматривал вниз, потом стал прислушиваться к своим сверстникам. Стараясь перекричать гул двигателя, все ребята громко разговаривали, радостно делились впечатлениями. Потом притихли, казалось, каждый задумался о своем прошлом или грядущем…

Наследство

Уже месяц Мишка жил у брата в маленьком шахтерском городке Черемхово под Иркутском. Из любопытства и из желания побольше увидеть и узнать, он исходил город вдоль и поперек. Городок, объединивший несколько шахтерских поселков в одно целое, был зеленым, архитектурно гармоничным. Деревья росли между бывшими населенными пунктами, деля их на микрорайоны с многоэтажными домами. Частный сектор представлял собой сплошное море зелени, из-за которой не видно было даже крыш усадебных домиков. Бывшие поселки объединяла асфальтированная дорога, она же – центральная улица города, она же – часть Московского тракта. В праздники колонны демонстрантов шли по ней к площади, где стоял памятник Ленину, а по вечерам улица служила любимым местом прогулок окрестной молодежи. Здесь знакомились, влюблялись, демонстрировали обновки, сплетничали, дрались – словом, шла обычная уличная жизнь.

Каждый квартал-поселок мог существовать автономно, там была собственная, как сказали бы сейчас, инфраструктура: больница, кинотеатр, школа, магазин. В центральной части города стояли общегородские постройки: Горком партии, техникум, филиал института.

Транссибирская магистраль не разреза ла город надвое, как часто бывало в сибирских городах, а проходила сбоку. Электрички останавливались в каждом поселке, что являлось благом для местных жителей. Шахт в городе было много, все они соединялись друг с другом и с центральным вокзалом железнодорожными путями, по которым беспрерывно сновали паровозы: пыхтящие, чумазые, изрыгающие клубы черного дыма. Да что там дым, из труб паровозов вылетали вместе с искрами даже кусочки горящего угля. Все железнодорожные пути и окрестности всегда были покрыты слоем угольной копоти, и даже ливни, которые частенько здесь бывали, не могли ее смыть.

Улицы и переулочки, ведущие к центральной дороге, все проходили через подъездные пути, и человек, уходящий из дома в белой рубашке, возвращался вечером – в серой. Особенно это огорчало девчонок, бегающих в клуб на танцы в светлых платьицах.

В этом рабочем краю было большое количество стадионов. Не просто спортплощадок, а настоящих стадионов, с трибунами для зрителей и хорошим покрытием поля. В Черемхово их было несколько, по одному при каждой шахте. Они никогда не