Рассказы - Илзе Лоза

Шавьер со злостью втолкнул Барона в ванную комнату для слуг, ворча сквозь зубы:

— Ну, это уж слишком! Чтобы такой человек, как я… этого грязнуху… черт побери!

С того самого дня, как Барон покинул дом мисс Баттеркап, где он звался Энтони, его ни разу не мыли, и, хотя когда-то это занятие ему не очень-то нравилось, теперь он с радостью бултыхался в теплой воде. Но Шавьер быстро отравил ему удовольствие. Он окунул его с головой в воду, и бедняга чуть не захлебнулся. Потом с силой растер его металлической мочалкой, которая больно царапалась и от которой горело все тело. Под конец он вылил псу на спину целое ведро холодной воды. Барон взвыл от ужаса.

— Посмей только пикнуть! — предупредил его Шавьер. — Будешь иметь дело со мною, бродяга, поросенок несчастный!

Он завернул таксу в жесткое полотенце и опустил на пол. Не обращая больше на пса никакого внимания, он принялся мыть ванну, заливисто насвистывая. Барон боялся дышать. Вошла сеньора Олимпия.

— Барон уже вымыт? — спросила она.

— Не слишком-то подходящее для бродяги имя, — иронически заметил Шавьер.

— В этом доме я решаю, как называть слуг и собак, — оборвала его хозяйка. — Ты забыл, как тебя звали, когда ты сюда попал?

Шавьер не любил, когда ему напоминали о его прошлом, поэтому тут же склонился в угодливом поклоне: «Госпоже виднее».

Хозяйка развернула Барона, несколько минут на него смотрела и удовлетворенно заключила:

— Замечательный экземпляр.

Она побрызгала на пса духами и поднялась в столовую.

Завтрак, полный неожиданностей

Сеньора Олимпия уселась за стол и заставила Барона вспрыгнуть на соседний стул. В комнату неторопливо вошли Король и Принц.

И вдруг их словно муха укусила: они бросились на Барона. А он, такой чистенький, такой благоухающий, тихо сидел и ждал завтрака… Не удери он от них, они бы разорвали его в клочья. Барон в ужасе помчался к двери, которая вела на кухню. А в это самое время из кухни в столовую входил Шавьер с блюдом, на котором лежало рыбное филе, украшенное листьями салата и кусочками лимона, и — бух! — споткнулся о Барона. Блюдо упало. Куски рыбы и дольки лимона разлетелись во все стороны. По ливрее растеклось масло.

— Ах, негодник! — воскликнула сеньора Олимпия.

Довольные, Король и Принц набросились на рыбное филе. «Раз им можно, то и мне тоже», — подумал Барон. От купанья у него разыгрался аппетит, а от восхитительного аромата жареной рыбы свело желудок. Но только он притронулся к филе — Король оскалил зубы и угрожающе зарычал.

Шавьер, весь в ярости, оттирал свою ливрею носовым платком и сыпал проклятьями:

— Черт бы побрал эту тварь! Жалкий бродяга…

— Не говори глупостей, Шавьер, — оборвала его хозяйка. — Барон — немецкая такса, притом из очень породистых. Неси второе и прикажи Арминде вытереть ковер.

Горничная Арминда вошла с ведром и тряпкой и принялась оттирать пятна на ковре. Она бросила злобный взгляд в сторону Барона, укрывшегося под буфетом. Тот нырнул под стол и наткнулся на ноги сеньоры Олимпии.

— Осторожно, ты порвешь мне чулки! — закричала она.

Тогда Барон, дрожа от страха и голода, спрятался под софу, но тут почувствовал запах жареного цыпленка. Король и Принц, сидевшие по обе стороны от хозяйки, тоже водили носами. Барон не выдержал. Он выскочил из своего укрытия, встал на задние лапы, поднял передние и замахал ушами. Сеньора Олимпия громко рассмеялась:

— Что за прелесть! Ну просто чудо!

Она бросила Барону крылышко от цыпленка, и он ловко подхватил его в воздухе.

— Шавьер, отведи Барона на кухню, и пусть Жоакина его покормит. Король и Принц со временем к нему привыкнут.

Как только Шавьер оказался с Бароном на кухне, он сильно пнул пса ногой:

— Это чтобы ты не путался под ногами, паршивец.

Горничная Арминда добавила:

— Будто у меня без тебя дел мало…

Но кухарка Жоакина, толстая и румяная, нежно склонилась над Бароном:

— Бедненький, сначала тебе дают красивое имя, потом прихорашивают, а накормить никому и в голову не придет.

Она выложила в миску объедки и не успела глазом моргнуть, как Барон все умял. Добрая Жоакина только руками всплеснула:

— Господи! До чего же он голодный! — И дала ему добавку.

Барон видит сон

Барон, словно Золушка, лег возле кухонной плиты. Он вкусно и плотно поел и нашел удобное местечко, где вздремнуть. Все было бы хорошо, если бы не тоска по Звездочке. Кухарка опустилась возле него на колени.

— Бедняжка, я-то знаю, каково тебе. Для счастья красивого имени мало. Счастливый тот, у кого есть друзья.

— И хорошая еда, — насмешливо вставила Арминда.

— Что ж, правда, — согласилась Жоакина, — без хорошей еды тоже не жизнь.

Она пошла в кладовку за куском рыбы, дала его Барону и сказала:

— Спи, мой хороший. И знай, что приснится на новом месте, то и сбудется.

Барон с наслаждением съел кусок рыбы. Потом повертелся, повертелся, свернулся поудобнее и с мыслями о Звездочке уснул.

Вошла кухарка Жоакина в платье цвета золотистой корочки на рыбном филе. Ах! Что это было за платье! Сверкающее, как солнце, и все в крылышках от жареного цыпленка. Жоакина была в нем такая прекрасная, такая удивительная! Вместо гребня пучок на затылке был у нее заколот огромной костью, похожей на полумесяц.

«Барон, — сказала она ласково, но тут же осеклась. — Что за чушь! Ведь ты Грустик? Послушай, Грустик, я помогу тебе отсюда удрать. Я знаю, ты хочешь к своему другу. Это так хорошо — иметь друга. Это самое лучшее, что есть на свете».

И она выплыла из комнаты. Грустик поднялся и пошел вслед за нею. «Пошел» — не то слово, потому что Грустик тоже поплыл, как кухарка. Он плыл среди молочных облаков, не касаясь их. «Я лечу, — подумал он. — Я — летающая собака». Он был доволен. Он всегда завидовал птицам, весело порхавшим в небе.

Так они добрались до железной двери. Жоакина приподняла платье цвета золотистой корочки на рыбьем филе и достала гигантский ключ. Открыв дверь, она шепнула: «Лети, Грустик! Быстрее!»

Тут уши у него распахнулись, точно крылья, и легкий, словно перышко, он вспорхнул в небо. Он летел над деревьями и крышами и вдруг снова услыхал голос Жоакины: «Быстрее, Грустик! Еще быстрее!»

Пучок на затылке у доброй женщины распустился, и волосы развевались, точно флаг. Костяной гребень стоял прямо, как мачта. Рядом размахивал длинными руками Шавьер и вопил: «Назад! Немедленно назад! Ах ты, жалкий бродяга, ах, паршивец, ах, неблагодарный!…»

Откуда-то взялись Король и Принц. Они глядели вверх и втягивали носами воздух. Им тоже хотелось летать. Бух! Точно тяжелые мешки, они плюхнулись на землю.

«Тут, наверху, чудо как хорошо!» — пролаял им Грустик. В ответ они завыли от злости и зависти. «Прощайте! Прощайте навеки, воображалы, кривляки!» Грустик все выше забирался в небо.

Он увидал внизу знакомый квартал, весь залитый лунным светом, и приземлился как раз перед дверью Звездочки.

Что есть мочи он залаял: «Звездочка! Звездочка! Я вернулся!» Открылось окно и… Кто-то сильно тряхнул его: «Тихо, все спят!» И пнул ногой. Перед Грустиком стоял заспанный Шавьер.

Выставка

В течение нескольких дней Король, Принц и Барон сидели на диете и купались в ванне с душистой мыльной пеной. Всех троих готовили к выставке собак.

Какое оживление! Сколько народу! Самые причудливые собаки на поводке или на руках у хозяев. Глядите! Возле клумбы с розами пойнтер какой-то дамы наскакивает на пинчера элегантного господина. Господин берет пинчера на руки и с гордым видом удаляется.

Доберман набросился на пекинеса маленькой старушки. Старушка визжит. На помощь ей и пекинесу бросается какой-то мужчина.

Сеньора Олимпия вела Короля, Шавьер — Принца, а Арминда — Барона. Многие прохожие в изумлении оборачивались на эту великолепную группу, особенно на даму с двумя чернобурками на плечах, со слугою в ливрее и двумя забавно подстриженными пуделями.

Все собаки были посажены в клетку, несмотря на то, что они были породистые и дорогие. Король и Принц оказались вместе в большой клетке, а Барона отвели в сектор для маленьких собак. Шавьер с важным видом расположился перед клеткой Короля и Принца. Арминда уселась на стуле возле Барона. А сеньора Олимпия отправилась пить чай на веранду кафе.

Громкоговоритель слезливо и сладко пел о несчастной любви. Собаки одна за другой выходили на площадку. Жюри состояло из пяти человек. Председателем был немец с белой, как снег, головой и лицом, покрытым фиолетовыми прожилками. В микрофон назывались клички и породы собак: «Блюфф, боксер! Распа, карликовый пинчер! Игорь, фокстерьер! Пигги, пекинес!» И так далее. Наконец, объявили: «Король, Принц, пудели!»