Газета Завтра 414 (45 2001) - Газета Завтра Газета

На Семипалатинском полигоне двигаюсь вдоль хребта, где каждая гора взорвана и расколота, как горшок, с ломкой, превращенной в щебень вершиной. Еще одна гора заминирована ядерной бомбой. В штольню, от подножия, в центр скалы проложен туннель. От заряда наружу изливается черный кабель с тысячью проводов, по которым датчики, перед тем как сгореть и расплавиться, передадут бесценную информацию, — "портрет взрыва". Обратный отсчет времени: "Три... Два... Один..." И словно колыхнулась земля. По ногам ударило железной рельсой. Взрывная волна побежала вокруг земли. Вершина горы поднялась, словно кто-то огромный изнутри бился об нее головой. Осела, оставив над пиком облако грязной пыли. С полковником, искателем приключений, лезу в старую, полуобвалившуюся штольню, где десяток лет назад случился ядерный взрыв. Камни опадают на спину, луч фонаря утыкается в рваную сталь. В круглой сердцевине горы, оплавленной ядерным взрывом, сверкают драгоценные стекла, свисают стеклянные слюни, — "волосы ведьмы", как их называют атомщики. Я ощупываю пальцами лоно, где полыхнуло подземное солнце. На ладони — красные и зеленые бусинки.

Полк стратегической авиации готовится к взлету. Под покровом ночи пройдет над Беларусью, Польшей. Теряя машины, прорвет ПВО Германии. Нанесет ядерный удар по штабам и танковым группировкам НАТО, по балтийским портам, по железнодорожным узлам и заводам, покрывая Европу, ее готические соборы, барочные дворцы и музеи пеплом ядовитых пожарищ. Смотрю, как в липком свете прожектора в бомбовый отсек самолета подвешивают бомбу, похожую на тучного, сонного поросенка. Заводская маркировка, красные и черные литеры. Летчики прячут в кожанки запечатанные конверты с секретными указаниями целей. Садятся в кабины. Полк всей своей ревущей громадой, скользя в аметистовых прожекторах лучистыми плоскостями, выбрасывая красные метлы огня, уходит в небо. Молкнет гул последней машины. Мерцает звездное небо. И мысль: "Господи, неужели в последний раз вижу эти звезды, мну в руках листочек осенней полыни, и сейчас на горизонтах начнут разгораться красные шары взрывов, и меня, и мой дом, моих близких зальет белой слепящей плазмой..."

На космодроме “Плесецк” присутствую при пуске ракеты. Далекая, невидимая в темноте, окруженная сырыми лесами стоит на старте среди бетонных желобов и площадок, опаленных прежними пусками. Сверхдальняя, с разделяющимися боевыми частями, она должна установить долгожданный паритет с Америкой, сломить стратегическое превосходство противника. На командный пункт привел меня главком Ракетных войск Толубко. Представил главным и генеральным конструкторам, генералам, членам комиссии. Те смотрят на меня недружелюбно, сторонятся, суеверно считая, что посторонний, незваный человек принесет им несчастье. Как женщина на корабле. Как некрещенный, забредший в алтарь. До старта — минуты. Мы выходим на смотровую площадку. Далеко за лесами полыхнуло белым. Стало разгораться пышное млечное зарево. Узкий факел, убыстряясь, отрываясь от черных лесов, пошел в небеса, превращаясь в ослепительную колючую искру. Вошла в прозрачное перистое облако, небо наполнилось нежной радугой, словно над миром проплыло невесомое павлинье перо. Ракета, незримая, летела над тундрой, роняла ступени, вписывалась в траекторию, сопровождаемая радарами слежения. Пуск состоялся. Конструкторы и генералы, как дети, ликовали, смеялись, целовали друг друга, били по плечам и толкали. Меня обнимали, норовили щипнуть, приобнять, словно я был амулетом, который принес им удачу, и они хотели оторвать от меня лоскуток. По сей день вспоминаю летящего в небесах прозрачного ангела, несущего горящую свечку.

Дивизия мобильных ракет, неуязвимых для удара противника. Ночные броски по снежным лесам и равнинам. Тяжкие туши, груженные на лафеты, мнут проселки, давят сугробы, несут в электронных контейнерах координаты вражеских целей. Бэтээры охранения. Штабная машина. За окнами дремлющие городки, подслеповатые огни деревень. Придорожная сельская церковь с растворенной дверью, где ярко, красно от икон, светло от свечей и лампад. За околицей — внезапный, учебный налет "диверсантов". Схватка на зимней дороге. Стрельба автоматов, взрывы гранат, долбящий стук пулемета. Я лежу в снегу, в ребристой колее, продавленной ракетным тягачом. На руке моей кровенеет царапина. Заслоняя звездное небо, горбится огромное тулово ракеты.

Атомная подводная лодка уходит из базы Гремиха. Покидает гранитный фьорд, толкая перед тупым черным носом мощный бурун океана. Погружение в пучину на несколько недель, под полярную шапку, где движется карусель из подводных лодок, своих и чужих. Идут непрерывная охота и слежка. Главная добыча — наш подводный "стратег", способный расплавить лед, швырнуть в небеса десяток тяжелых ракет, накрыть Америку зонтиком термоядерных взрывов. За нами ходит многоцелевой "американец", выискивает нас среди подводных течений, перепадов соленой и пресной воды, чтобы в "судный час" послать на шелест наших винтов ядерную стаю торпед. За "американцем", как гончий пес, по его турбулентному следу ходит советская, оснащенная торпедами лодка, вслушиваясь в гулы моря, в рокоты надводных кораблей, в скрипы планктона, в жалобные крики касаток. Среди какофонии моря найдет чуть слышный, едва уловимый акустический всплеск, отраженный от скользящей подводной махины. Всплытие под Северным полюсом. Лодка упругой спиной ломает лед, выдавливается на поверхность черным огромным пузырем. Стоим с командиром в рубке среди шипения и шелеста моря, звона льдистых осколков. Ветер, слезы в глазах. Над нами трепещет, полыхает сияние, словно кружит прозрачный подол небесной танцующей Девы.

Чернобыль. "Четвертый блок", как гнилой распавшийся зуб, из которого дышит ядовитое зловоние. Вертолет, обшитый свинцом, завис над полосатой тубой, огибает облако гари, и я вижу, как в кабине пилота движется стрелка радиометра, и мне кажется, чувствую, как распадаются мои кровяные тельца. Вместе с шахтерами пробиваюсь в туннель под днище реактора, касаюсь рукой ребристой бетонной плиты, над которой отделенные метрами монолита тлеют комья урана. Медленно прожигают бетон, опускается вглубь, к грунтовым водам, которые готовы вскипеть, ударить в небо взрывом раскаленного пара. На кровле "третьего блока" с солдатами химзащиты убираем осколки графита. В бахилах, комбинезонах, полиэтиленовых колпаках вбегаем по одному в солнечное озаренное пространство. С совком, метелкой, подскакиваем к черному черепку графита, от которого веет смертью. На всю работу — десять секунд. Поддеть осколок совком, добежать до контейнера, кинуть страшный мусор в железный короб, уложить у дверей совок и метелку и выскочить из солнечного овального зала, уступая место другому. Снимаю комбинезон и бахилы. Они пропитаны липким потом страха, который капает на пластмассовый пол. В городе Припять, безлюдном, словно в одночасье улетел в небеса весь народ, катим на бэтээре по чистым цветущим улицам с мигающими светофорами, ошалелыми, перебегающими дорогу кошками. За городом, в золотых пшеничных полях, видна далекая египетская пирамида станции с затуманенным небом. На ум приходят слова апостола про Звезду Полынь — чернобыльник.

На Новой Земле в последнее лето существования СССР вместе с генералами, адмиралами, министрами, членами правительства осматривали полигон для возможных подземных взрывов. Уже веяло в воздухе бедой. Печальный Олег Бакланов, предчувствуя поражение, предавался мистическим размышлениям о бренности бытия. Мы кидали в студеное море удочки, выхватывая блестящих, сочных, шершавых, словно огурцы, гольцов. У берега колыхалась темная, отшлифованная морем доска, как след старинного кораблекрушения. Мы оба молча, думая об одном, смотрели на этот таинственный печальный обломок.

Об этом я вспоминал, перемещаясь в катакомбах красноярского горно-химического комбината. Мне было хорошо под землей, куда укрылась великая история великой страны, изгнанная с поверхности, где торжествовали теперь мерзость, глупость, разбой. Великий народ, изгнанный из истории, мучился в тошнотворных выборах, избирая себе все новых и новых мучителей. Лучшими людьми слыли лавочники, проститутки, обманщики. Вместо атомных "Городов Солнца" возводились Города Золотых Унитазов. И на святом алтаре кривлялся, строил мерзкие рожи золоченый, размалеванный языческий бог, распевая срамные скоморошьи частушки. Мне хотелось остаться под землей навсегда, двигаться в огромных каменных залах, встречаясь с исчезнувшими героями Родины, которые не умерли, не исчезли, а только переместились в подземное царство с немеркнущим млечным свечением.

Как в псковских Печерах в песчаной горе упрятаны кладбища праведников, высечены подземные храмы, движутся богомольцы, славя из-под земли Царство Небесное, так и я в катакомбах несу перед собой немеркнущую лампаду моей любви и веры, молюсь о завещанном "Русском Рае".