Юрген - Джеймс Кейбелл

– В сентябре они расстались… дав клятвы, которые сейчас едва ли имеют значение… и юноша отправился в Гатинэ, чтобы заслужить звание рыцаря при дворе старого видама де Суаэкура. И там-то… о, задолго до Рождества!.. пришло известие, что Доротея ла Желанэ вышла замуж за богача гетмана Михаила.

– Но к этому-то меня и призывают! И, как вы знаете, существует некий гетман Михаил, который вечно мне досаждает. Разве не странно? Ведь вы утверждаете, что все это произошло много лет тому назад.

– В самом деле, история очень стара, она была стара еще тогда, когда у Мафусаила только резались зубы. Нет более старой и более типичной истории. В качестве высокопарного продолжения можно было бы сказать вам, что жизнь этого юноши оказалась сломана. Но не думаю, что было так. Скорее всего, он внезапно узнал то, что для двадцатилетнего является опьяняющим знанием. Тот час научил его печали и гневу, но также и насмешке ради спасения. О, именно это оружие принес ему тот час, да еще склонность использовать его, и теперь ни одна женщина не смогла бы причинить ему серьезную боль. Нет, больше уже никогда!

– Ах, бедный юноша! – сказала девушка нежно, с улыбкой богини, улыбающейся не совсем от радости.

– В общем, женщины, как он узнал теперь из собственного опыта, были приятнейшими сотоварищами по играм. И он начал играть. Он отправился буйствовать по свету с гордостью молодости и во всеоружии боли. И он слагал песни для удовольствия королей, и фехтовал для удовольствия мужчин, и нашептывал комплименты для удовольствия женщин в местах, где был знаменит, и смело самоутверждался, доставляя всем удовольствие в те прекрасные дни. Но нашептывание и все, что следовало за нашептыванием, было самой лучшей игрой – игрой, в которую он играл дольше всего со многими ярко раскрашенными партнершами, воспринимавшими игру более серьезно, нежели он. И их веру в важность игры, в него и его высокопарный вздор он очень часто находил занятной. А от других их достоинств он также получал естественное удовольствие. Затем, когда он вполне наигрался, то прибегнул к советам рассудительных людей, советам остепенившегося влечения. И он женился на миловидной дочери достойного уважения ростовщика, честно ведшего свое дело. И жил с женой так, как обычно живут вместе два человека. И, в конце концов, я не сказал бы, что его жизнь была сломана.

– Что ж, значит, так и было, – сказала Доротея. Она с нетерпеливым вздохом беспокойно передернула плечами, и было видно, что она крайне смущена. – О, но мне почему-то думается, что вы весьма жуткий старикашка. И вы кажетесь еще более жутким в этом странном блестящем одеянии.

– Ни одна женщина никогда еще не хвалила дело рук другой женщины, и каждая из вас особенно бранит свое собственное. Но вы прервали мое сказание.

– Не понимаю, – сказала девушка, и большие сияющие глаза, цвет которых был так неопределенен и так дорог Юргену, казались теперь еще больше. – Я не понимаю, как все это могло обрести счастливый конец.

– Тем не менее человеческие сердца переживают благословение священника, что вы можете видеть каждый день. Этот человек в конце концов унаследовал дело своего тестя и нашел это, совершенно так, как и предвкушал, занятием, наиболее подходящим для отставного поэта. И этим, предполагаю я, он был удовлетворен. О да, но через некоторое время из чужих краев вернулся гетман Михаил вместе со своими лакеями, столовым серебром и сундуками добра, с прекрасными лошадьми и женой. И юноша, бывший некогда ее возлюбленным, мог теперь видеть ее, после многих лет, когда ему вздумается. Теперь она стала для него некоей миловидной незнакомкой. Вот и все. Она была весьма глупа. В ней, так или иначе, не было ничего замечательного. Уважаемый всеми ростовщик видел это совершенно ясно: изо дня в день он терзался осознанием этого, поскольку, как я должен вам сказать, он не мог сохранять самообладание в ее присутствии даже теперь. Нет, он никогда на это не был способен.

При этом известии девушка нахмурилась.

– Вы имеете в виду, что он ее по-прежнему любил. Ну, конечно же!

– Дитя мое, – отвечал Юрген, в порицательном жесте подняв указательный палец, – ты – неизлечимый романтик. Человек ее больше не любил и даже презирал. В любом случае, он уверил себя, что это так. Но миловидная и глупая незнакомка все равно приковывала его взгляд, путала его мысли и вносила ошибки в его расчеты, а когда днем он касался ее руки, то не спал ночами. Так он видел ее изо дня в день. А люди шептались, что эта миловидная и глупая незнакомка имеет расположение к молодым людям, помогавшим ей искусно обманывать мужа. Но она ни разу не выказала какого-либо благоволения уважаемому всеми ростовщику. Ибо его юность прошла, и казалось, что ничего особенного не случилось. В общем, вот его сказание. О ней я ничего не знаю. И никогда не узнаю! Но определенно поговаривали, что она обманывала гетмана Михаила с двумя молодыми людьми или, может, с пятью молодыми людьми, но ни разу с уважаемым всеми ростовщиком.

– Полагаю, что это чрезвычайно циничная и глупая история, – заметила девушка. – А я отправляюсь на поиски Юргена. В любви он весьма занятен, – проговорила Доротея со сладчайшей и прелестнейшей задумчивой улыбкой, достойной рая.

И там, в саду между рассветом и закатом, на Юргена нашло безумие и неверие в такую несправедливость, которая теперь казалась немыслимой.

– Нет, Желанье Сердца! – воскликнул он. – Я не отпущу тебя. Ты – дорога мне, чиста и верна, и все мои дурные сны, в которых ты распутничала и дурачила меня, не были правдой. Наверняка мои сны никогда и не могли быть правдой, пока на земле существует справедливость. Можно ли вообразить себе Бога, который бы позволил, чтобы у юноши украли то, что в моих дурных снах было у меня отобрано!

– И все же я не понимаю ваших речей об этих снах!..

– Что ж, мне кажется, я потерял многие свои достоинства, и остался лишь мозг, играющий идеями, да тело, слабо идущее вперед удобными путями. И я не мог верить в лучшее, как верили мои товарищи, и не мог их любить, и не мог обнаружить ничего в том, что они говорили или делали, кроме их чрезвычайной глупости, потому что я потерял их общую искреннюю веру в важность использования ими получаса, месяца или многих лет. И потому, что одна ветреница открыла мне глаза и я увидел слишком много, я потерял веру и в важность своих собственных поступков. Было мало времени, за которое прошлое могло бы стать приемлемым, по ту сторону зияющей непредсказуемой тьмы: а это все, что где-либо определенно существовало. Скажи мне, Желанье Сердца, разве это всего лишь не дурацкая мечта? Ведь всего этого никогда не происходило. Что ж, было бы нечестно, если б такое когда-либо произошло!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});