Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985—1999 гг. - Евгений Бузев

К восемьдесят восьмому перестройка начала буксовать. Горбачев, впрочем, еще более-менее держал штурвал, ну а я, по достижении требуемого возраста, вышел на пенсию. Пятьдесят пять лет отданы альпинизму, чемпион СССР, был тренером школы инструкторов, руководил сборами Федерации по испытанию снаряжения, провел в горах много «спасаловок» – так что вопрос, чем заняться, передо мной не стоял. И так уже всё понятно! Как-никак, вся моя жизнь связана с горами, экспедициями, восхождениями – Мамисон, Чанчахи, пик Коммунизма, Ужба, Дыхтау, Пти-Дрю. Так что же удивительного, что, выйдя на пенсию, я решил заняться созданием снаряжения – благо всякие подвязки были.

Уже к восемьдесят девятому году удалось на базе собственного сырья изготовить первую партию. Кроме того, выпустили отечественные «Технические условия» на более-менее приличные веревки. Все испытания новинок проводились на базе наших сборов на Эльбрусе. Тестировали всё подряд, в том числе и западное снаряжение, и самодельное, которое привозили курсанты школы инструкторов. До этого все сведения по страховке и снаряжению в условиях «железного занавеса» мы черпали в основном из переведенной нашими ребятами зарубежной литературы. Однажды пожарные обратились с просьбой создать термостойкую веревку. Изначально спасатели заимствовали для своих целей традиционное альпинистское и спелеологическое снаряжение. Подумать только, я ведь был уверен, что у кого-кого, а у пожарных есть всё – на основе этого я позже создал портативный комплект для самоспасения пожарного.

Многочисленные техногенные катастрофы и Ленинаканское землетрясение в Армении 8 декабря 1988 года привели меня к мысли о разработке специализированного снаряжения в условиях ЧС. То землетрясение – это страшное дело, требовалась массовая эвакуация населения. Помню, была адская нехватка специалистов, так ведь еще и труднодоступность региона. Когда всё случилось, то буквально вся альпинистская среда совершенно стихийно, как лавина, рванула туда. Это решение было не остановить! Все бросали дела и мчались помогать. Местность ведь знакомая, каждый из нас не раз там бывал, это не была какая-то отдаленная от нас трагедия, мы знали этих людей, эти перевалы. Добирались попутками, автобусами, любыми средствами, чуть ли не пешком – кто на чем мог.

Тогда-то и познакомилась широкая общественность с нынешним министром обороны Сергеем Шойгу. Он вовремя сориентировался и оперативно привлек спасателей из числа альпинистов. В результате при всей советской неразберихе и при всём разгильдяйстве ситуация всё-таки была взята под контроль. Трагедию хорошо описал спелеолог Константин Серафимов в своей книге «Армения. Записки спасателя»[4].

Потом девяностые: инфляция, приватизация, обесценивающиеся деньги, разваливающаяся промышленность. Ничего, руки прокормят! Сначала, конечно, пришлось поработать с теми, кто имел какие-то деньги, с теми, кто предлагал свою помощь. Постепенно стал предпринимателем, если так можно выразиться. Время такое, что каждый старался найти возможность подзаработать. У меня был производственный опыт с сорок третьего года, и еще не были утеряны связи с уже разваливающейся ленинградской промышленностью – вот и был кусок хлеба. Не деньги были столь важны, сколько возможность развивать собственную технику – тем более уже было и соответствующее оборудование. Параллельно работал в альпинистском клубе «Эдельвейс» при Ленинградском институте точной механики и оптики. После падения СССР в погоне за прибылью возводятся жилые здания высотой 150 и более метров. При этом, как показала практика, эвакуировать людей с таких высот действительно не на чем. Да и у бойцов противопожарных подразделений не было ни опыта ведения высотных спасательных работ, ни нужного снаряжения.

Мы ничего не передрали с западных образцов, ведь все разработки доводились до получения патента. Наиболее интересными оказались комплекты «Карусель» для групповой эвакуации неподготовленных людей с больших высот и комплекты для индивидуального вертолетного десантирования спасателей. Сегодня свое отечественное альпинистское снаряжение разрабатывать дорого и невыгодно. Привезти и перепродать безопаснее, дешевле и проще – хотя и в восьмидесятые, когда не было никакой почти информации, и в голодные девяностые мы предпочитали действовать иначе. Когда-то воин-афганец сказал Горбачеву: «За державу обидно!» Ну, что тут еще добавить?

Материал подготовил Дмитрий Окрест

Соната для каски

Профессор Давид Мандель об особенностях рабочего движения в СССР и России

В июне 1989 года прекратили работу горняки в Междуреченске: уже полгода они требовали отрегулировать оплату работы в ночное время и вернуть ставшее дефицитом мыло. К ним присоединись шахтеры других угольных бассейнов. Вскоре экономические требования сменились политическими – просили отменить в статью Конституции о «руководящей и направляющей роли партии». В 1990 году благодаря поддержке шахтеров депутата Бориса Ельцина избрали председателем Верховного Совета России. Начавшаяся всесоюзная забастовка прошла под лозунгом «Борис – шахтеры с тобой!».

Спустя девять лет, 1 мая 1998 года, работники шахт Анжеро-Судженска объявили голодовку с требованием выплатить многолетние долги по зарплате. Чуть позже в знак солидарности железную дорогу перекрыли по всей стране: горняки ставили палатки на железнодорожном полотне и требовали отставки президента Ельцина. Об отличиях протестов рассказывает профессор политологии Университета Квебека в Монреале Давид Мандель, исследующий рабочее движение России с 1970-х годов.

В семьдесят шестом году я стажировался в Ленинграде. Люди были закрытые, провинциалы меня боялись – для них я был словно инопланетянин. Тогда я работал над диссертацией, посвященной рабочему движению в 1917–1918 годах. Хотел понять, почему революция не развилась, вопреки ожиданиям ее участников, и все выродилось в сталинизм. Начал копать историю Гражданской войны и понял, что первопричины нужно искать в более ранние годы.

В следующий раз я посетил СССР в восемьдесят пятом, но большой разницы в людях не увидел, хотя процесс разлома стал более заметным. В восемьдесят седьмом интервьюировал участников новочеркасских событий 1962 года. Тогда при разгоне демонстрации рабочих электровозостроительного завода убили как минимум 26 человек. Нас прослушивали и меня арестовали, так как я не имел права покидать Москву – в итоге мне запретили въезд в страну. Через несколько лет я написал письмо главе МИД Эдуарду Шеварднадзе, позднее грузинскому президенту. Меня простили и разрешили вновь посетить СССР.

Постепенно я перешел на изучение современного рабочего класса. Когда у власти была номенклатура, невозможно было изучать рабочих. Я много поездил по стране: Питер, Ярославль, Уфа, Свердловск, Минск. В Канаде был большой интерес к процессам в СССР, особенно среди левых, которые жили надеждой, что уж теперь страна повернется к настоящему социализму.

Таран для элиты

В 1989 году организовались сообща шахтеры Донбасса, Воркуты, Кузбасса и Караганды. В то время у всех шахт был один собственник – власть. Она казалось сильной – КГБ, армия, цензура, а на самом деле была очень непрочной. Она не могла терпеть другого мнения, но первая удачная демонстрация несогласия показала слабость системы. Действия бастующих были впечатляющими – по сути они пошатнули систему. Попутно действующий в Воркуте «Независимый профсоюз горняков» заключил союз с Ельциным. В Москве я был на съезде трудовых коллективов, выдвинувших программу, согласно которой именно рабочие должны управлять заводами. В ответ Ельцин заявил, что будет обязательно следовать их рекомендациям.

Шахтеры не боялись потерять свои места, не боялись они и закрытия шахт. Они считали, что иметь нормальные условия труда – это их право, ведь они как будто бы даже правящий класс. Это мощное низовое движение было такими смелым, так как никто попросту не знал, что такое безработица – на протяжении 60 лет абсолютно у всех была работа. При этом шахтеры из-за тяжелого и опасного труда получали достаточно много по советским меркам.

Исторические параллели всегда неточны, и я не хочу сравнивать события 1917 и 1991 годов. Сто лет назад рабочее движение было совсем другого качества, у трудящихся было развитое классовое сознание. При крушении СССР казалось, что народ сам не знал, чего хотел. Если бы перемены длились хотя бы десять лет, то люди получили бы навыки кооперации, но всё произошло слишком быстро. Самоорганизация если и была, то использовалась элитами в качестве тарана для достижения своих целей.

Во время всеобщей забастовки я неделю провел на Донбассе, где общался с делегатами со всего союза. Помню, тогда многие донецкие хотели остаться с Россией, ведь на ней была плотно завязана местная экономика. Еще длительное время рабочие помнили свое положение при советской власти, и отчасти в этом можно искать причину проявления проросийских тенденций в этом регионе 20 лет спустя, после долгого периода бедности и экономической нестабильности.