Прошито насквозь. Прага и Будапешт. 1970 - Александра Флид

– Почему-то мне кажется, что такие слова принято говорить при других обстоятельствах. Но тебе виднее. В любом случае, обычно я не такая похабная, так что ты не думай, будто я всегда занята только пошлостями. Просто вырвалось.

– Я и не думал, – он улыбнулся в ответ и провел рукой по волосам. – Я не хотел доставлять тебе неудобства, прости меня, пожалуйста.

– Какие неудобства? Мне удобно, – сказала она.

Ева подошла к креслу, взяла подушку и уселась, прижав ее к себе и подтянув наверх ноги.

– Еще очень рано – семь часов. Подождешь с завтраком? Во сколько ты завтракаешь?

Ее голос звучал немного хрипло, и щеки были раскрасневшимися со сна – она и сама проснулась совсем недавно.

– Я завтракаю уже на работе. Прихожу, готовлю что-нибудь и читаю газеты.

Она опустила голову и пробубнила:

– Я ждала тебя всю ночь. Думала, ты непременно придешь ко мне, раз уж мы добрались до этой точки. В три часа я поднялась с постели и пришла сюда, чтобы только услышать твое сопение. Ты спал, как младенец.

Адам спрятал улыбку за сжатыми губами.

– Не для этого я тебя искал.

– А для чего? Давай, скажи правду. Я не обижусь, я ведь взрослая женщина, была замужем, у меня было двое детей. Теперь ничего не осталось, но это не значит, что я все забыла. Мне многое знакомо, и потому меня, как и любую женщину, перескочившую за сороковой десяток, сложно удивить. Говори.

– Мне коротка твоя пижама, – вздохнул он, поправляя рукава. – Ну ладно, если ты ждешь ответа, я постараюсь тебе сказать честно. Понимаешь ли, меня очень сложно удивить или впечатлить. Я, конечно, бываю близок с женщинами. Обычно это происходит раз в неделю – у меня три давние знакомые, с которыми я вижусь по очереди и только по предварительной договоренности. Не завожу близких знакомств и стараюсь не привязываться. Все, что есть в моей жизни – даже секс – не приносит удовольствия. Я долго думал о причинах такой холодности, и, в конце концов, понял, что все дело в голове – моя голова когда-то очень сильно пострадала. Когда меня спрашивают, как я еще не утратил вкус к еде, я отвечаю, что не чувствую настоящего вкуса. Для меня кулинария как математика – есть только правильные ответы, которые можно вычислить при помощи точного рецепта, хороших или некачественных продуктов, дефектов плиты или ошибок при приготовлении. Поэтому я легко нахожу и исправляю недостатки, но не могу подняться выше обычного ресторанчика среднего уровня. Мне никогда не стать великим кулинаром, потому что я не чувствую еду. Достичь чего-то серьезного могут только те, кто способен ощущать, а я не ничего такого не испытываю. И это касается всего. Я не знаю, какой цвет мне нравится или не нравится – просто выбираю одежду и другие вещи наугад. У меня нет вкуса к жизни.

Ева слушала его очень внимательно и кивала, давая понять, что ей ясны его слова. Однако в ее взгляде он не встретил никакого отклика – ее глаза были похожи на темную воду, в которой невозможно ничего разглядеть. Что-то необычное и живое там было – в этом он не сомневался, но добраться до сути было невозможно. Только если она сама не решит впустить кого-то. В сорок два года для этого уже поздновато, так что надежды практически не было.

– Я все делаю по необходимости. Иногда мне кажется, что я живу только потому, что не могу умереть. Перевожу напрасно кислород и пищу, вот и все.

– А не пробовал убить себя? – спросила она, удивив его своей жестокой прямотой.

– Если ты думаешь, что я не боюсь смерти лишь потому, что не получаю удовольствия от жизни, ты ошибаешься. И если ты думаешь, что я ищу чего-то, ты тоже неправа. Вот только с твоим появлением что-то изменилось. Во мне пробудился интерес, который очень походит на жажду или голод. А вчера твои духи… ты ведь пользуешься парфюмерией?

– Конечно.

– Так вот, твои духи они сотворили со мной нечто странное. Вызвали слюноотделение, понимаешь? Хотелось стоять рядом с тобой и дышать так глубоко, как это только возможно. Без всяких на то причин.

– Это все кофе – он обостряет все чувства.

– Я пил кофе и до вчерашней ночи.

Она поднялась, и, не отпуская подушку, уселась рядом с ним, коснувшись его теплом своего тела.

– Я лечусь ощущениями и впечатлениями от обычной жизни. Пытаюсь исцелиться после того, как умерли мои дочери и муж – их лодка перевернулась, и они утонули. С тех пор я перепробовала много всего, но ничего не смогла найти. Я не молода и не стара – нужно как-то жить дальше, но каждый день я понимаю, что теряю цель, ради которой стоит стараться. Сейчас уже и не припомню, что и зачем я делала в прежней жизни.

Он поднял на нее взгляд.

– Ты смелая женщина, – сказал он. – Это правда.

– В Будапеште у меня остался дом, – продолжила она, положив руку поверх его ладони. – Я не была там уже целый год. Бродяжничаю по другим городам. Подумываю о том, чтобы продать его, но для этого пришлось бы вернуться туда, навести порядок, разобрать вещи… нет уж, пусть все пока остается, как есть. Детская комната осталась такой же, как и при них – только пыль, наверное, села поверх игрушек. Так что никакая я не смелая, это уж точно. А сейчас я буду готовить неправильный завтрак, но ты не смей мне мешать.

Ева отложила подушку, поднялась с дивана и прошла к столу, на котором стояла плита. На тыльной стороне ладони осталось ощущение ее прикосновения – теплое и мягкое.

Она готовила луковые кольца в кляре, и все это время ни разу не попыталась оглянуться и посмотреть на него.

Кто ест жареные луковые кольца с утра пораньше? Кто запивает такой завтрак крепким чаем без сахара? Вопреки ожиданиям это было вкусно, хотя и довольно необычно.

В молчании невозможно найти ответы на некоторые вопросы – лишь начав говорить вслух, можно прощупать собственный разум и найти истинную причину всех своих поступков. Желательно говорить с кем-то живым, способным слушать и понимать, а не просто рассуждать с самим собой. Хотя, монологи без слушателей тоже иногда помогают – все люди говорят сами с собой, когда остаются в одиночестве, но мало кто в этом признается.

Адам пробовал говорить с собой всю прошедшую неделю – он даже нашептывал себе под нос, замерзая в той беседке и наблюдая за окнами. Такие разговоры ни к чему не привели. Только сейчас, когда Ева потребовала объяснений и вынудила его заговорить, он смог найти то самое зерно правды, которое крылось за его преследованиями, поисками и ожиданиями. Ева создавала в нем чувства и наполняла мир ощущениями. Убогий, серый мир, в котором даже изысканные блюда классифицировались только согласно правилам, начал оживать.