Генерал-адмирал - Роман Злотников

Я уже вырвал ступню из стремени, собираясь спрыгнуть с седла и заехать сапогом в жирную лоснящуюся рожу, когда крысеныш справился наконец-то со своей пушкой и, снова вытянув руку в мою сторону, дернул за спусковой крючок. Грохнул выстрел, другой, потом еще три подряд.

Представьте себе, этот дебил за пять выстрелов с трех шагов не попал в меня ни разу. Впрочем, если стрелять с закрытыми глазами, такой результат скорее стандартен. Тем более что мне это все равно не сильно помогло. Потому что он все-таки попал в Прыгуна. Тот отчаянно заржал и взбрыкнул. Последнее, что я запомнил в этом мире, — носки моих ездовых сапог, взмывающие в серое питерское небо…

Часть первая

ПЕТЕРБУРГСКОЕ НЕБО

Глава 1

Бред был качественный. Нет, не особенно четкий — перед глазами все расплывалось, но и того, что можно было различить, оказалось достаточно, чтобы признать это бредом. Ну а чем же еще, если я видел, как надо мной склонился человек в странной одежде, похожей на военный мундир с эполетами, и приблизил ко мне лицо, украшенное роскошными бакенбардами?.. Качественность же бреда воплощалась в том, что у меня всё болело. То есть вообще всё — кости, глаза, желудок, селезенка, печень. Кожа горела, будто я перележал на солнце где-нибудь на Сардинии, причем прилетев туда прямо из какой-нибудь Кандалакши. Но о том, что меня вышибло из седла, я помнил. И что подобное падение уж точно не могло остаться без последствий, понимал. А уж если принять во внимание, что поблизости околачивался придурок с пистолетом, то отсутствие ощущений от пребывания внутри организма инородного тела калибром как минимум девять, а то и все одиннадцать с лишним миллиметров объяснялось лишь тем, что я еще не до конца разобрался в своих болевых ощущениях. Ну не настолько же он урод, чтобы не попасть в неподвижное тело? А даже у понтового кольта сорок пятого калибра, каковым, судя по размерам, вполне мог оказаться пистолет в руках крысеныша, емкость магазина — семь патронов. Так что еще пара выстрелов у него была… Но вот такого, чтобы болел абсолютно весь организм, быть не могло. А у меня организм болел абсолютно весь. Я по своим болевым ощущениям мог собственную анатомию изучать — где какая мышца или связка расположена.

— …императорское высочество, вы меня слышите?

О как! Я в этом бреду еще и высочество!

Я попытался пошевелить губами, но у меня не получилось. Только лицевые мышцы свело очередным болевым приступом. Пришлось замереть — ну его на хрен, этот бред. Очнусь — разберусь. Если очнусь, конечно…

— …ское высочество, вы можете пошевелить рукой?

Я молча лежал. А что, с галлюцинацией разговаривать, что ли?

— …оргнуть?

Вот ведь привязался! Не могу. Ничем. Всё, развеивайся поскорее. Достал!

И в этот момент меня кто-то ухватил за шиворот, отчего мое тело пронзило такой дикой болью, что, если б мог, я заорал бы так, что все глюки мгновенно исчезли бы, как не бывало. Ну не выдержали бы они тот вопль, который рвался из моей глотки!

Когда я немного очухался, выяснилось, что меня держат не только за шиворот, но еще и за рукава, поясной ремень и брючины. И таким макаром куда-то волокут. Боль, накатив волной, едва не выбившей меня из сознания, немного схлынула, но не вернула меня в реальность, а, наоборот, придала больше резкости глюку. Так что, когда меня наконец уложили в допотопный тарантас, я очень убедительно ощутил сквозь боль толстую кожу, которой были обиты сиденья, а в ноздри мне ударил запах лошадиного пота и разогретой кожи. Тут что, какая-то тусовка этих, как их, реконструкторов? Так они вроде все больше в рыцарские доспехи рядятся или там в мундиры времен Наполеоновских войн. Впрочем, кто его знает, может, привидевшийся мне мундир с эполетами как раз и относится к наполеоновским временам, хотя я бы на это не забился. Он выглядел несколько более… современным, что ли. Если, конечно, так можно сказать о мундире с эполетами. Какой-то он был скромный, безо всяких там красочных отворотов, богатого шитья и типичных для той эпохи (естественно, по моему дилетантскому мнению) белых лосин.

— …оврежден позвоночник! — донесся до меня чей-то обеспокоенный голос. А следом за ним прорезались и другие:

— За доктором послали?

— Уже поскакал казак.

«Вот идиоты, — отстраненно подумал я, будто не имел отношения к данному обсуждению, — если есть подозрение на повреждение позвоночника, человека ни в коем случае нельзя трогать. А уж если надо, то перемещать его следует, уложив на твердую ровную поверхность. На толстую доску, к примеру, или что-то подобное. Это же основы первой медицинской помощи. Аптечки в машинах возим, а что делать в случае травмы — никто не знает…»

В этот момент рядом с моей головой опустилось чье-то грузное тело, судя по тому, как заскрипели подушки тарантаса, и властный голос приказал:

— Трогай!

И мы тронулись…

К тому времени, как тарантас добрался до дворца (ну а где еще могут жить императорские высочества-то?), я уже начал сомневаться, что вокруг меня глюк. Потому что трясло в тарантасе нещадно, вследствие чего боль накатывала снова и снова. Но похоже, с позвоночником у меня все было в порядке — кожа подуспокоилась, я начал ощущать ею одежду, так вот штаны у меня были сухими, что явственно свидетельствовало: если даже с позвоночником и есть какие-то проблемы, они не фатальны. Ну, как минимум пока.

Когда тарантас, въехав на эстакаду, остановился напротив широких двустворчатых дверей, вокруг меня снова началась бестолковая суета. Кто-то куда-то побежал, кто-то заохал, двери с грохотом распахнулись, из-за них послышался чей-то обеспокоенный голос, а затем женский крик, но не то чтобы испуганный, скорее дежурный — мол, что-то случилось, из-за чего требуется покричать, вот и закричала. Затем на тарантас забрались дюжие мужики, ряженные в странную одежду, тоже чем-то напоминающую мундиры, но совсем уж непонятные — не советские, не довоенные и даже не дореволюционные, а какие-то «времен Очакова и покоренья Крыма», как писал Грибоедов, зато коррелирующие с тем, первым, который был на человеке в бакенбардах. То есть эти тоже были с эполетами.

Меня довольно бесцеремонно сдернули с подушек, а уже знакомый голос прогромыхал:

— Да осторожнее вы, бестолочи косорукие, не трясите так…

После чего меня уволокли во дворец. Несмотря на не утихавшую боль во всем теле и почти полный паралич, я изо всех сил пытался косить глазами и разглядывать интерьеры. Они не представляли собой ничего особенного, бывали мы и в более роскошных, а по времени я бы отнес их веку к XVIII–XIX. Однако я не специалист.

Меня проволокли по анфиладе комнат и уложили на диван в одном из небольших залов или, возможно, в большой комнате, бог их разберет. И все тот же мужик с бакенбардами и в мундире с эполетами, руководивший моей энергичной транспортировкой, заорал:

— Ну где этот чертов доктор-то?!

Тут в распахнутые двери зала-комнаты влетел крупный грузный мужчина с роскошными усами и в… монокле. Впрочем, после всего, что я увидел с тех пор, как очнулся, лежа на земле, монокль меня как-то не очень удивил. В руках мужчина держал саквояж и летний дорожный плащ из брезента. Я скосил глаза на остальных присутствовавших. Судя по их реакции, мужик был врачом. И это было хорошо. Потому что лежать бревном мне было совсем не гут. Ну, или не айс, как говорилось в одной дебильной рекламе. Хотя это уже тавтология. Потому как недебильной рекламы в природе не существует. Ну, такой вот у природы закон. Один из…

Доктор повесил плащ на спинку кресла и стянул с плеч пиджак, оставшись в несколько резавшей взгляд жилетке; из ее кармашка торчала заводная головка массивных часов, которые обозначали свое присутствие еще и довольно толстой золотой цепочкой, тянувшейся через брюхо. Он закатал рукава сорочки, обнажив крупные кисти, покрытые жестким черным волосом, и, воздев руки, повернулся в мою сторону. Именно в этот момент в комнату вбежала женщина с тазиком в одной руке, кувшином в другой и с полотенцем, перекинутым через плечо. Причем поворот врача и появление женщины совершились так синхронно, что у меня даже мелькнула мысль, уж не стояла ли женщина за дверями, дожидаясь, пока доктор приготовится к омовению… Согласен, мысль была глупой. Тут не балет, чай…

Руки доктор мыл долго. Впрочем, к боли я как-то притерпелся, да и паралич вроде бы тоже начал проходить. Скажем, глазами я уже мог вращать, хотя и в довольно узких пределах. Так что мне довольно легко удалось умерить свое нетерпение и спокойно приготовиться к медицинскому осмотру.

Осмотр меня озадачил. Нет, я уже понял, что вокруг меня не галлюцинация, а реальность, но продолжал считать, что попал либо к двинутым на своем увлечении реконструкторам, либо… ну, не знаю — может, на съемочную площадку. Хотя на съемочной площадке большинство людей все-таки носят обычную одежду — режиссер, оператор, ассистенты, помощники… Оставалась надежда, что прыгающие вокруг меня щеголи составляют массовку. Но вот что врач, вызванный к явно имеющему проблемы со здоровьем человеку, будет проводить осмотр и диагностику столь архаичными методами, я предположить не мог. Измерение пульса с использованием жилетных часов, прослушивание легких костяной трубочкой, термометр, вставляемый в рот… Да что здесь, в конце концов, творится?! У них тут что, историко-культурный заповедник? Так у меня нет времени играть во все эти игры, мне необходимо в понедельник быть в полной форме! У меня серьезные переговоры! Да и крысенышу надо так прижать… нет, не хвост, а задние лапки вместе с задницей, чтобы он больше у меня под ногами не путался. Слава богу, что, судя по доступным мне ощущениям, он в меня все-таки не попал. Во всяком случае, никаких инородных предметов внутри собственного организма я по-прежнему не чувствовал.