Ноготки - Ольга Тишина

больничном, работайте. Потом переведем вас в теплицу.

Вечером, местные «старожилки» рассказали, что подобные происшествия в колонии не редкость, особенно с новенькими и вместо того чтобы пожалеть, подкалывали Марину:

– Надо было расслабиться и получить удовольствие, – смеялись они, глядя, как та вся цепенеет от этих слов.

«Да, с волками жить – по-волчьи выть», – подумала я, когда узнала, что многие местные женщины не стеснялись «подзаработать» таким способом, поэтому и отдала свой айфон Алевтине. Не совсем отдала, конечно – поменяла на ее старенькую кнопочную «нокию», понимая, что с такая игрушка будет вызывать только зависть, а следовательно, и проблемы. Мне не нужны были проблемы, хоть и до боли было жаль расставаться с айфоном, одной из немногих вещей напоминавших о доме, дочери и муже, о той благополучной жизни, что осталась за стенами колонии. Нужно было приспосабливаться. Зато, Алевтина, имевшая авторитет, относилась ко мне мягче, чем даже к той самой, несчастной, Маринке.

Больше всего я горевала о фотографиях и видео с дочкой, что остались в моем телефоне, но «добрая» Алевтина где-то умудрилась распечатать парочку. Они были черно-белые, размытые, но теперь, дочка и муж всегда были «со мной».

Иметь телефон здесь не то что бы возбранялось, но и открыто пользоваться не разрешалось. В любой момент его могли изъять, а назад не вернуть. Поэтому все, и я тоже, звонили родственникам и знакомым лишь по вечерам, стараясь не «светить» средство связи.

Каждый день, перед сном я разговаривала с дочкой. С Москвой у нас были разные часовые пояса, и когда я ложилась спать здесь, там, наступало время и для ее сна. Муж оплачивал все звонки и я могла говорить со своей девочкой. А когда она засыпала, трубку брал муж. Он рассказывал, как прошел их день, а я как мой.

– Начальник сказал – никаких свиданий в ближайший месяц, – жаловалась я ему, слыша тяжелый вздох на том конце.

– Как ты? – задавал он свой неизменный вопрос, а я отвечала:

– Хорошо. Все хорошо. Не волнуйся за меня.

Мы немного молчали, потом прощались.

Иногда звонила Алка.

– Белла, – возмущалась она, – не смей никуда влезать. Твое обостренное чувство справедливость до добра не доведет. Запомни, там – все преступники! Убийцы и всякие…. И вообще! – у нее не хватало слов описать кто там вообще.

– Я тоже тут не за красивые глаза, – отвечала я Алке. После этих слов она замолкала, вздыхала и прощалась до следующей связи.

***

Прошло еще три недели, и месяц моего пребывания в колонии. Чубенко выписался. Он не понес никакого наказания и просто вернулся на работу. Видимо, начальство посчитало, что сотрясения мозга с него достаточно. Нас с Мариной, как и обещал подполковник, перевели в теплицу. Не сказать, что здесь оказалось легче. Да, запаха не было, зато очень жарко и влажно. Дни последнего месяца лета, на редкость для этих мест, стояли жаркими, а климат-контроль постоянно барахлил. Мы выходили с работы, будто выныривали из горячего водоема: мокрые и потные.

Но меня волновало даже не это. Душевые в недавно построенном общежитии работали, и воды, в том числе горячей было в избытке. Можно было смыть с себя и пот и грязь. Но как смыть с себя мужской похотливо-оценивающий взгляд я не знала.

Из-за постоянной жары мы раздевались, чуть ли не до трусиков, щеголяя в коротких шортах и с открытыми пупками, будто на пляже.

Кроме нас, в теплице работало еще пять женщин и два парня. Один из них, белобрысый и худой, словно жердь, Макс, жених Ирки Шестаковой – «старшей», или как здесь называли – бригадира, соседствующей с нами комнаты в общежитии.

Мне рассказали, что Ирка «переписалась» к жениху сюда из Зоны. Из-за этой «великой» любви она вела себя тише воды ниже травы, даже уняв свой непростой нрав. Поговаривали, эти двое, уже написали заявление о регистрации брака и переводе их на другое место работы, в поселок, за пределы колонии, что не запрещалось. Только я не могла понять, почему Макс все время пялится на меня и гаденько улыбается при этом. Ирка, будто хищница, вечно не выпускающая своего «благоверного» из поля зрения, уже начала что-то подозревать. Несколько раз, я замечала на себе ее злой «убийственный» взгляд. «Только этого мне для полного счастья не хватало, – думала я. – Женщины, ослепленной ревностью».

«Неприличное предложение» Макс сделал мне, когда Ирка по какой-то причине отсутствовала на работе. За нее осталась Рыжая Марта, ее негласная заместительница, но той было не до Макса. Все утро она строила глазки другому парню, а в обеденный перерыв они вдвоем незаметно куда-то исчезли. Проходя мимо подсобки, мы услышали приглушенные стоны, доносящиеся из-за дверей.

– Сегодня зарплата, – хихикнула одна из девчонок и сделала неприлично-сексуальный жест рукой и языком.

– Дура, Милка, – засмеялись остальные, но представление им явно понравилось.

Уже ближе к вечеру, жених бригадирши, улучив момент, когда никого не было рядом, неслышно подкрался ко мне сзади, обхватил и прижал к себе. Его руки стали жадно мять мою грудь. От неожиданности я вскрикнула, но он, тут же, зажал мне рот ладонью.

– Ладно тебе, – кислый запах пива волною ударил в нос. – Я же знаю, ты не прочь покувыркаться. Пошли в подсобку.

– Ты, придурок! Ирка убьет тебя и меня, – зашипела я, чтобы никто не увидел нас в таком положении.

– Она на свиданке, с сеструхой. Будет только завтра. Так что не боись, успеем пару раз, – и он полез мне в шорты.

Я извернулась и хотела дать ему затрещину, но он поймал мою руку и насильно стал целовать.

– Макс! – визгливый голос оторвал его от меня. Глазки парня забегали.

– Еще поговорим, – буркнул он, и пошел к стоявшей поодаль Рыжей Марте. Они о чем-то поспорили, и я увидела, как Макс показал женщине кулак.

У меня оставалась надежда, что после этого он успокоится, но я ошибалась.

4

Наконец, мне дали длительное свидание с мужем. Я так надеялась, что он привезет дочку, ведь здесь разрешались свидания даже за пределами колонии. В поселке можно было снять комнату, или даже домик, и целых три дня провести с родными. Но Киру Антон не привез.

– Милая, везти ребенка в такую даль, чтобы она видела, в каких условиях живет ее мать, это безнравственно! – убеждал он меня.

«А не безнравственно быть на свободе, когда за тебя родная жена сидит», – зло думала я. Но, конечно, не сказала. Я слишком соскучилась по нему, по его рукам, по ласкам, по