Один шанс из тысячи. Зеленый свет - Сергей Житомирский

— К сожалению, она переселилась от нас, и притом навечно.

Он вообще был шут гороховый, этот Сергеев, но я все-таки оторопел.

— Переселилась… Куда?

Он ткнул пальцем вниз.

— Туда, на глубину сорок километров. Здесь осталась только ее бренная плоть, и надежды на возвращение никакой: задача-то неразрешима.

Полюбовавшись произведенным эффектом, он пообещал показать мне Щеглову в столовой.

Аней оказалась невысокая девушка с пышными волосами, которую я уже давно заметил. У нее было странное лицо — участливое и в то же время немного высокомерное. Казалось, все вокруг, включая и себя, она воспринимает, глядя откуда-то со стороны. И этот взгляд был настолько значительным, что я сразу понял, почему ее включили в группу "проект-40", и еще понял, что никогда не решусь к ней подойти.

И тут мне повезло. Восьмого марта в обед она сама пришла в лабораторию и направилась прямо ко мне.

— Говорят, ты мастер на все руки. У меня набойка отклеилась, не мог бы ты мне ее приклеить?

Я, конечно, с радостью согласился. Отложив резиновую перчатку, которую Сергеев просил зачем-то покрыть парафином, я достал клей, струбцину и принялся за Анину туфлю.

Аня сидела напротив меня на табуретке, поставив ноги на газету, и не могла уйти, пока не высохнет клей. Это был великолепный случай для осуществления моего плана.

— Анна Михайловна, пожалуйста, расскажите о "проекте-40".

— В виде платы за починку? — улыбнулась она.

Я собрался с духом и выложил ей все, что думал о переднем крае науки и цели собственной жизни. Аня выслушала меня неожиданно серьезно.

— В шестнадцать лет я рвалась в космос… Все это глупости, дружок. А о "проекте-40", честно говоря, не могу тебе рассказать ничего утешительного.

— Значит, "поискать, посчитать и убедиться в собственном бессилии"? — вспомнил я слышанную недавно фразу.

Аня щелкнула пальцами.

— Видишь ли, наши средства бурения совершенно непригодны для тех глубин. Даже если мы изготовим обсадные трубы из титана и построим электробур мощностью в сто тысяч киловатт. Я уже не говорю о том, что скважину пришлось бы бурить в несколько приемов, как бы этажами. Ведь ни один трос, ни одна штанга из самых лучших материалов при длине пятнадцать километров не выдержат собственного веса. Все это еще в пределах разумного. Другое дело — силы, действующие там! А как подступиться к задаче?! Представь себе эту страшную глубину. Где-то далеко под земной корой в верхних слоях мантии (или оболочки — как хочешь). Представь добела раскаленную толщу. Давление в тысячи атмосфер делает камень упругим, как сталь. Снизу через его пласты, как вода сквозь песок, сочится теплота, она струится по жилам теплопроводных минералов, скапливается у незримых запруд. Перегретая порода напрягается, становится ослепительно белой, осторожно раздвигает соседей и вдруг, перейдя какой-то рубеж, резким-толчком расправляет плечи. Волна чудовищного удара с гулом катится на тысячи километров вглубь и вширь, опускается к огненным безднам расплавленных руд ядра, взмывает вверх и, пронизав земную кору, стряхивает с ее поверхности хрупкую вязь человеческих построек.

Но — а это самое главное — прочность сжатого перегретого вещества обманчива. Стоит снять давление, и вещество вспучится, поползет, закипит, как пролитая на плиту вода. Оно не потерпит полости, проглотит любую щель, сожмет обсадную трубу неодолимой силой и ринется по ней вверх, угрожая рождением нового вулкана.

— Неужели задача неразрешима? — спросил я, все еще надеясь, что сейчас Аня посрамит Сергеева с его ленивым неверием, но она только вздохнула.

Я понял, что задал бестактный вопрос, и почувствовал себя очень неловко.

К счастью, расплавился парафин, и я снова взял перчатку, соображая, как бы выполнить поручение Сергеева. Аня предложила надуть перчатку и окунуть в парафин, пока на ней не нарастет корочка. Из этого, правда, ничего не вышло — надутая перчатка никак не желала погружаться, но тут я придумал:

— Надо залить ее водой, вода-то ведь тяжелее парафина!

Опыт удался. Залитая водой перчатка, похожая на связку сосисок, легко погрузилась в расплав и сразу побелела, покрывшись коркой застывшего парафина. Я осторожно вылил из затвердевшей перчатки воду и погасил горелку. Потом я обернулся к Ане и не узнал ее. Она пристально смотрела на меня тем взглядом сверху, который обычно только временами мелькал в ее глазах, ее сжатые губы побелели, лицо было напряженно-внимательным, как у бегуна за секунду до старта. Она молча поднялась и шагнула к двери.

— Анна Михайловна, туфля! — опомнился я.

Аня вернулась, села, взяла из моих рук туфлю, машинально надела ее и опять посмотрела на меня, но уже обычным взглядом.

— Вот что, Алеша, если хочешь со мной работать, как говорил, приходи завтра прямо ко мне. Мы с тобой, кажется, сможем проткнуть землю не то что на сорок, а на все две тысячи девятьсот километров!

— Почему только на две тысячи девятьсот?

— А ты уже обрадовался? Глубже, дружок, идет жидкое ядро. — Она засмеялась и ушла.

Я остался в лаборатории взбудораженный и счастливый. Еще бы! На моих глазах Аня придумала что-то новое, необычайное. Она нашла решение, казалось бы, неразрешимой задачи. Какое?

— Что здесь делала Щеглова? — спросил вошедший Сергеев.

— Я подклеивал ей набойку.

— А перчатку ты ей не показывал? Неплохо у тебя получилось, рука что надо, — продолжал он, пряча перчатку в коробку из-под конфет.

— А разве это был секрет? Я не скрывал ничего, она мне ее даже делать помогала.

— Помогала? — Сергеев ахнул. — Вот проси таких! Ты же мне всю игру испортил, это должен был быть сюрприз, я ей хотел вместе с общим подарком подсунуть это как бы от имени одного парня, будто он к ней сватается. Вот сердце, — он вынул из коробки флакончик из-под духов в виде сердечка, — а это рука. Понял теперь? Хотя ладно, потеха будет все равно. — Он закрыл коробку и пошел к двери.

Я догнал его.

— Отдайте перчатку! Вы… не имеете права!

Выходило, что я стал соучастником в грубой выходке против Ани Щегловой, в шутке, которая в ту пору показалась мне чуть ли не преступлением.

— Ты что, очумел? — процедил он, схватив меня свободной рукой за ворот.

Силы были слишком неравны. Он оттолкнул меня и вышел из лаборатории.

На улице светило солнце. Я отворачивался от празднично одетых женщин с мимозами в руках.

Все рухнуло. Мысль о встрече с Аней, которая, конечно, уже считала меня предателем, была невыносимой.

Может быть, этот нелепый случай определил мою судьбу, и, хотя меня интересовало горное дело, я поступил в машиностроительный институт.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});