Правило муравчика - Александр Архангельский

Жрец вопросительно взглянул на крылышко.

– А ты уверен, что оно халявное?

– Я, святой котец, из Мурчалоя! Ты, наверное, знаешь меня: я Мурчавес. И мне известны принципы халявности.

– Хорошо, отложим твое крылышко на ужин. Ты, наверное, пришел поговорить о чем-то важном? Подожди немного, я доем, и мы с тобой начнем беседу.

Ждать пришлось довольно долго – после птичьих голов принесли черепашьи яйца, за которыми последовала заячья лапка, недоеденная лисами. Мурчавес сглатывал слюну; он с утра не ел и здорово проголодался – кто бы знал, какой самоотверженности от него потребовало крылышко! Дотащить его и даже не погрызть…

Жрец промокнул подорожником морду, смачно вылизал лапы, каждую перепоночку отдельно, и с достоинством сказал Мурчавесу:

– Я слушаю.

Тот решил зайти издалека, чтобы снова не вышло конфуза:

– О, уважаемый Жрец. Ты знаешь, что коты разделены, что между нами – непролазные границы…

– Ну уж прям и непролазные. И вообще, что здесь такого? – спросил его Жрец.

Первая попытка провалилась. Мурчавес испытал другую тактику.

– Неверные живут в долине, отрезали подступы к морю…

– А для чего нам море? – Жрец изумленно поднял мохнатые брови.

– Как для чего? Оно шумит. И в нем осьминоги, кальмары и рыба!

– Мы все равно ее едим, – ответил Жрец. – Так? А море нередко штормит. Так? Это опасное дело. Нет, моря нам не нужно. В горах, оно спокойнее. И отсюда все отлично видно. Так?

– Но мы могли бы покорить неверных…

– Это еще зачем?

– …и обратить их в истинную веру.

– Ага, сейчас, – ухмыльнулся Жрец и дернул усом. – Обратим. Ты сам подумай. На берегу мое молитвенное пение не слышно. Так? Придется строить еще одно святилище и лазить на вершины дважды в день. Так? Я же похудеть могу.

Мурчавес плохо знал установления религии и поэтому забыл, как тяжело Жрецу взбираться на скалу.

– А ты назначь ученика, – предложил он чересчур поспешно и окончательно попал впросак.

Жрец ощетинился.

– У-че-ни-ка? – произнес он по слогам, с презрением. – Чтобы он что? Стал меня подсиживать? Подлёживать? Ты это… как тебя? Мурчавес. Ты запомни. Не твое собачье дело, как мне поступать. Так? Уходи подобру-поздорову, а то я тебе секир-башка устрою!

«Ладно, – подумал Мурчавес, оскорбленный словами Жреца и особенно сравнением с собакой, – тогда мы пойдем к котославным».

И ответил как можно язвительней:

– Крылышко-то верните. Пригодится.

От котометан до котославных путь неблизок. Первые предпочитают скалы, а вторые обустроились на взгорье, где шумят корабельные сосны; отсюда открывается чудесный вид, и это место называется Котриархия. Почва здесь сухая, каменистая, даже гигантские корни пробурить ее не в состоянии, и стелятся поверх земли. Кое-где они переплетаются, выгибаясь кошачьими спинами и образуя дырявые норки. В этих норках служат красивую службу. Маститые котриархийные коты встают друг против друга, вращают хвостами и громко, утробно рычат. Остальные им подрыкивают. По окончании котриархийной службы кошечки трудной судьбы оставляют благодарственные подношения. Кто свежепойманную мышку, чтобы любимый кот-батюшка скушал. Кто вкусную голову рыбы. А кто и кусочек мясца, обмененный у местных хищников на каракатиц.

Возле входа в узловатый храм лежал огромный черный кот с отсутствующим взглядом. Он умиленно смотрел в пустоту и как будто бы не видел собеседника. Хотя на самом деле – очень даже видел.

– Приветствую тебя, – сказал Мурчавес.

– Здравствуй, брат, – певуче ответствовал кот; голос у него был тонкий, а манера выражаться – сладкая. – Ты, брат, к кому?

– Я хочу поговорить с его Котейшеством.

– Их Котейшество почивают, – с равнодушной нежностью ответил секретарь.

– А когда они проснутся?

– Будут с молитвой вкушать.

– А когда отвкушают… отвкушивают… поедят?

– Настанет время вечерней молитвы.

– И когда я с ним смогу поговорить?

– А никогда, – ответил секретарь. – Их Котейшество не для того, чтоб с ними разговаривать.

– А для чего же они?

– Шоб быть, – разъяснил секретарь с каким-то странным нездешним акцентом.

Ошарашенный таким неласковым приемом, Мурчавес развернулся и побрел к котоликам. Сил у него оставалось все меньше, он с утра таскал тяжеленную рукопись, ему хотелось подремать в теньке, а главное, перекусить… Но отступать было нельзя. Если у котоликов сорвется, значит, план его жизни погиб.

Дорога извивалась горным серпантином, огибала скалу и спускалась в песчаные дюны. В дюнах было очень красиво! Далеко, до горизонта – волнистая равнина, то золотистая, то белая. И пресная вода поблизости, в лесном зеленом озере. А ведь кошкам можно иногда не есть, но пить им нужно постоянно! В одной из дюн Котолики прорыли лаз, укрепили корнями песчаные стены; получился прохладный подземный собор. Сумрачный, строгий, суровый. Служили здесь иначе, чем в Котриархии. Медлительные тощие коты ложились мордами к приходу и заунывно мурлыкали; всех собравшихся клонило в сон, и это состояние считалось благодатным.

Первосвященник, пожилой благообразный кот, жил в нескольких шагах от храма; котолики его любили и между собой называли Папашей; вход в Папашину обитель охраняли полосатые коты-гвардейцы.

– Ваш пропуск! – весело спросил гвардеец.

– Эээ, нету у меня пропуска, – несколько смутившись, возразил Мурчавес.

– Без пропуска нельзя! – еще веселее сказал полосатый.

– А как же быть?

– Не могу знать! – бодро доложил гвардеец.

– Тогда я просто войду?

– А войдите! – ответил гвардеец.

И Мурчавес оказался за оградой. Здесь было тихо, песчаные дорожки выметены верными хвостами, на грядках колосились овес и осока; древесная кора – исполосована, висит мочалой. Словом, очень хорошо.

Он подошел к большой корзине, стоявшей посреди двора, оставил «Майн Кун» на пороге, взял голубиное крылышко в зубы и запрыгнул на плетеный край. Внутри было чисто, просторно; Папаша лежал на спине, а молодые кошки-кормилитки, чье духовное призвание – его кормить, полировали когти пилочками, расчесывали шерсть и нараспев читали книгу, смысл которой до Мурчавеса не доходил. Что-то про схождение и исхождение, а может быть, и снисхождение и принуждение, не разобрать.

Кормилитки на секунду подняли глаза, но тут же опустили и продолжили, как ни в чем не бывало, лакировать, расчесывать, читать.

– Кто это? – слабым голосом спросил Папаша. – Я без очков не вижу.

– Мужчина, – ответили стыдливо кормилитки. – С голубиным крылышком в зубах. А больше мы не разглядели.

– Эх вы, благочестивые кокетки, – вздохнул первосвятитель. – Ладно, сам поговорю. Тем более он с голубиным крылышком. Должно быть, миротворец. Спускайся, сынок, расскажи – кто ты, что ты, чего тебе надо.

Мурчавес осторожно спрыгнул вниз, не зацепив ни кошечек, ни маникюрные пилки, ни щетку. Отряхнулся вежливо, от морды к хвосту, элегантно поклонился, преподнес Папаше неразменное крылышко и завел осторожную речь.

Он понимал, что этот шанс последний, права на ошибку нет, нужно взвешивать каждое слово.

– В нашем мире торжествует грех, святой отец.

– Так, так, – согласился Папаша.

– Этот грех нельзя победить в одиночку.

– Как же ты прав! – восхитился Папаша.

– Котам необходимо обрести единство.

– Несомненно, сын мой, несомненно, – и Папаша засмеялся тихим смехом.

– А этому мешают ложные учения.

– Правда глаголет твоими устами!

– И только лишь учение котоликов способно примирить противоречия.

– Услаждающая речь!

– Так, значит, вы готовы действовать?

– Мммм. Действовать. Хорошая идея. Надо будет над нею подумать.

И Папаша почему-то поскучнел. Но Мурчавес, вдохновленный прекрасным началом, не обратил внимания на тонкости; напрасно.

– Поручите это мне! – воскликнул он.

– Что поручить? – искренне изумился первоверховный.

– Процесс объединения!

– Объединения кого?

– Котов!

– Каких котов?

– Всех!

– Зачем?

– Но мы же только что об этом говорили! Чтобы истина торжествовала, чтобы ересь котославия и ложь котометанства уступили место правильному, мудрому учению котоликов и чтобы…

– Погоди, не спеши, молодой человек. Какой ты горячий. Действовать надо с умом. Ты сегодня высказал мудрую мысль: в нашем мире торжествует грех.

– Вот видишь!

– Надо ее обсудить. В этой мысли целых три вопроса. Первый. Что есть грех? Второй. Почему он торжествует? Третий. Что такое современный мир?

– Так давай же обсудим сейчас! И сразу же начнем объединяться! Я готов!

– Нет-нет, мы соберем ученейших котов и начнем дискуссию по первому вопросу. Думаю, что поколения за три—четыре мы управимся, найдем необходимые определения, которые позволят приступить ко второму вопросу…