Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

— Да ты и так всю неделю в игре зависаешь… — Она заходит следом в мою комнату и плюхается поперек кровати.

— Угу, — на автомате соглашаюсь я, запуская игру вместе с игровым чатом.

Как обычно во время командного поединка в чате кипят страсти — пацаны рассказывают на матах, как будут друг друга драть. Я тоже вставляю свои пять копеек, чисто потроллить некоторых самых буйных, но затем рядом подсаживается Сонька, и я сворачиваю чат. При ней я типа не выражаюсь.

— Ну поедем в клуб? — льнет Сонька. — Ну, Ста-а-ас… Ну, пожалуйста… Все там… все нас ждут… Мне так грустно…

Вздохнув, смотрю, как монстр возносит надо мной клинок и вырубаю игру. Разворачиваюсь вместе с креслом к ней.

— Ладно. Только ты никуда не встреваешь, — диктую ей условия, — пьешь один сок, отношения ни с кем не выясняешь и от меня ни на шаг…

— Будет сделано, мой командир! — рапортует довольная Сонька, прикладывая ладонь к виску. — И если ты про Шаманского, то я с ним порвала!

— Надеюсь, — отвечаю, сразу мрачнея. — А то я сам его порву.

Шаманский па́рил моей Соньке мозг последние года два. Я говорил ей, что с ним ловить нечего, но она заверяла: «Стас, ты ничего не понимаешь! Мы с Алексом любим друг друга. Ты всех по себе равняешь. А если бы ты когда-нибудь кого-нибудь любил, ты бы меня понял…».

После этой любви Сонька почти неделю выла белугой, ничего не ела и обещала умереть. Еле ее в чувство привел.

Сам Шаманский жив до сих пор только потому, что ума хватило ее не тронуть.

Поднимаюсь с кресла, беру телефон. Сонька в ажиотаже подскакивает и, пританцовывая, выходит следом.

***

В «Риоте» уже собрались все наши: Милош, Рус, Влад, Алка и, само собой, Яна. Ее старшему брату принадлежит этот клуб, куда простым смертным вход заказан, за что мы и уважаем это место.

— Оу, на свободу с чистой совестью? — встречают меня наши.

— Наконец-то, Стас! — воркует Яна. — Мы уже заскучали! А ты соскучился?

— Безумно, — улыбаюсь я.

— Батя у вас, конечно, жестит, — хмыкает Влад. — Я вон вообще летом тачку отца разбил в хлам. Нулевую! Так он и то… ну, повзбухал и всё. А тут… из-за какой-то старой дуры…

— Именно! Ну, реально, что такого, да? Прикололись немного и всё… Кто виноват, что эта убогая такая припадочная? С чего вообще к нам стали брать каких-то фриков?

— Да! — с жаром подхватывает Сонька. — Я тоже офигела, когда папа так вызверился на Стаса из-за этой старой коряги. Это же обычный прикол… Еще и Платонов такой типа: она из-за него теперь плохо говорит и еле ходит. В смысле, из-за него?! А до этого она что, песни пела и бегала? Нормально придумала, да? Свалить на Стаса всё… Но! Вы еще не знаете главную новость. Это просто атас…

Наши сразу затихают.

— У нее, оказывается, есть дочка. Как мы возрастом. И эта коряга шантажом заставила Платона взять ее к нам. В наш класс. Бесплатно. Прикиньте, ушлая какая? Судом грозилась. И теперь дочурка этой убогой будет учиться с нами, сидеть с нами, блин… есть с нами…

— Они там совсем с ума посходили? — возмущается Яна. — Мы платим бабки за то, чтобы не учиться в этих бомжатниках. Так они решили сделать бомжатник у нас? И что, никто не против?

— Мы — против, но нас как бы не особо спрашивают. Папа вообще разорался…

— И когда это чудо к нам заявится?

— Уже завтра! — восклицает Сонька и переводит обеспокоенный взгляд на меня. — Стас, ну что ты молчишь? Она не должна у нас учиться. Не должна!

— Значит, не будет, — пожимаю я плечами.

— Как?

— Сама уйдет. Сбежит. И месяца не продержится.

Сонька несколько секунд смотрит на меня, соображая, потом удовлетворенно улыбается в ответ.

— Мне уже жалко эту дурочку, — вздыхает Алка. — Но она сама виновата. Пусть спасибо скажет своей убогой мамаше.

— Слушайте, а это даже забавно будет, — хмыкнув, изрекает Влад. — Что-то новенькое… типа охоты, а?

— Так она уже завтра придет? — уточняет Яна. — Тогда устроим ей незабываемую встречу?

— Непременно, — подмигиваю я ей.

8. Женя Гордеева

— Женька, нафига тебе эта мажорская школа? — чуть не плачет Леська. Леся Кудряшова. Мы с ней дружим со второго класса.

— И правда, Женька, что за бред — переводиться за девять месяцев до выпускного? — подхватывает Юрка Осокин и косится на Дэна.

Мы почти всем классом сидим на длинной скамейке возле школы. То есть, мы, девочки, сидим, а наши парни стоят полукругом рядом.

Наши уговаривают меня остаться. Даже Олег Хоржа́н, наш компьютерный гений, из которого обычно слова не вытянуть, тоже подхватывает:

— В самом деле, Жень, с чего ты вдруг решила перевестись? Зачем? Оставайся…

Единственный, кто молчит, это Дэн. Денис Субботин. Взирает на меня исподлобья, как на предательницу, и ни слова, ни полслова за целый день. Когда я сегодня утром сказала, что перевожусь в Измайловскую гимназию, он будто заледенел и до сих пор не оттаял.

Остальные сначала не поверили. Еще бы. Я могла с тем же успехом сказать, что отправляюсь на Луну.

Потом на географию, минут за пять до звонка, явилась Ольга Васильевна, наша классная. Сообщила, что завтра мы дежурим по школе вместо 10 «В», ну и заодно толкнула короткую речь: типа, вот узнала новость, расстроилась, но безмерно рада за Женю Гордееву, ведь это такие перспективы…

Наши сразу вскинулись: значит, это правда? Правда? Но как?!

Я лишь загадочно улыбалась. Но на самом деле — это лишь хорошая мина при плохой игре. Как же я не хочу никуда уходить! До слез. Не хочу расставаться с нашими, с Леськой, с Дэном. Кто бы знал, как я уже ненавижу эту Измайловскую гимназию и всех, кто там учится. Но я же не успокоюсь, пока не выясню, кто тот подонок, который издевался над мамой, я себя знаю.

И сейчас я с тоской оглядываю родной школьный двор, пожухлые тополя и крохотные елочки, которые мы высаживали в позапрошлом году. Нащупываю пальцами на скамейке возле самого бедра знакомые неровности — вырезанные ножичком буквы Ж+Д. Это вырезал Дэн, кажется, года два назад. Улыбаюсь ему виновато, но он еще больше мрачнеет и отворачивается.

— Реально, Женька, что ты там забыла? — спрашивает Вадик Шмелев. — Там же одни ушлепки охреневшие учатся. И вообще ничего особого там нет. Одни тупые понты. За эти понты они и платят… сколько? Лям в год?

— Полтора, — поправляю я.

Шмелев, да и остальные красноречиво закатывают глаза.

— Капец! С ума они там сошли, что ли?!

— Ничего ты, Вадя, не понимаешь, — шутливо заявляю я и достаю из сумки буклет Платонова. Разворачиваю глянцевые страницы и зачитываю вслух: — Измайловская гимназия была основана в 1877 году Климом Измайловым, крупнейшим золотодобытчиком и меценатом. Так… про прошлое неинтересно. Вот! Сегодня Измайловская гимназия входит в тридцатку лучших частных учебных заведений страны, обеспечивая широчайший спектр образовательных программ. Наша гимназия — это сочетание новейших технологий, современного оснащения и вековых традиций. Мы стремимся к новому, сохраняя лучшее. О как! Наши ученики получают всестороннее развитие и ежегодно показывают превосходные результаты на предметных олимпиадах. А наши выпускники по результатам внутренних экзаменов становятся студентами самых престижных вузов в России и за рубежом… Так… что тут еще? Условия… питание… сильнейший преподавательский состав… углубленное изучение различных дисциплин… О! Измайловская гимназия сертифицирована Кембриджским университетом для сдачи международных экзаменов по английскому языку… В классах обучается не более десяти человек, чтобы преподаватель мог в полной мере уделить внимание каждому ученику.

— Ага, — хмыкает Юрка Осокин. — Да по ходу, больше просто не набралось, если обучение в этой чудо-школе стоит полтора ляма в год. Блин… полтора ляма… за какую-то школу… Бред!

— Мы находимся, — продолжаю я чтение, — в Серебряном бору. Это экологически чистое, живописное место на берегу Кайского озера. Ребят, ну вы только посмотрите, какие лапочки.