Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля - Ольга Клещевич

Третьим сподвижником Петра Великого в области «тайных наук» Коллиз называет шотландского врача Роберта Эрскина (1677–1718). Он прибыл в Россию летом 1704 г. и играл существенную роль в стране вплоть до своей ранней смерти в возрасте сорока одного года в ноябре 1718 г. В начале своей карьеры он был личным врачом А. Д. Меншикова, затем быстро продвинулся и стал лейб-медиком царя, а затем архиатром – главой всего медицинского ведомства.[67] В этой роли Эрскин был инициатором создания первого аптекарского и ботанического сада России в Санкт-Петербурге. В 1714 г. Царь назначил Эрскина первым директором Кунсткамеры, а также директором ее библиотеки. В 1716 г. он стал членом Государственного Совета, что давало привилегию наследуемого дворянства. Большое уважение, которое Петр I питал к Эрскину, отражено в организации его государственных похорон в январе 1719 г. и то, что он был похоронен рядом с любимой родной сестрой Царя, Наталией Алексеевной, в Александро-Невской Лавре.

Несмотря на блестящую карьеру в России, Р. Эрскин остается незамеченным в исторической литературе и известно о нем немногое. Во время своей сравнительно короткой жизни ему удалось собрать одну из самых обширных частных алхимических библиотек в современной ему Европе. В этой коллекции из более чем 2300 томов содержится 287 алхимических работ, принадлежащих 157 авторам, что составляет более чем 12 % всего собрания.[68] Это количество томов сравнимо с собраниями книг того же времени сэра Исаака Ньютона и сэра Ганса Слоана, которые содержат 169, и 204 алхимических работ, соответственно.

Ятрохимия, как направление медицины, была широко распространена среди шотландских врачей, к которым принадлежал Эрскин, разделявший якобитство. Во время обучения Эрскина медицине в Париже и Утрехте, с 1697 по 1700 гг., царила специфическая научная атмосфера открытой проповеди алхимии с профессорских кафедр. В Париже, например, Эрскин мог консультироваться с Мои сеем Чарасом (1619–1698), чей главный труд, «Pharmacopee Royale Galenique et Chymicque» (1676), представлял собой сборник алхимических рецептов. Из дневника, который Эрскин вел, учась в Париже, видно, что он много времени посвящал исследованиям химических процессов, конспектированию трудов химика Жакоба Ле Морта (1650–1718), трактаты которого пронизаны алхимической верой.[69]

Эрскин переехал в Утрехт в 1699 г., во времена, когда медицинский и химический факультеты университета находились под влиянием харизматического Иоганна Конрада Баркгаузена (1666–1723). Не сохранилось сведений о фамилиях учеников Баркгаузена, но О. Хэнноуэй отмечает, что большинство их были студентами-медиками.[70] Из этого можно заключить, что Баркгаузен имел серьезное влияние в области медицины и химии на молодого шотландца, что подтверждается тем фактом, что Эрскин владел всеми публикациями Баркгаузена по химии, изданными до 1718 г.[71] Р. Коллиз отмечает химическое мировоззрение парацельсианского толка, свойственное Баркгаузену, защищавшего алхимию, как одно из трех главных разделов химии, и стремящегося к «обнаружению многих скрытых фактов, полезных в искусствах и науках».[72] Баркгаузен поместил в издание «Химических элементов» 1718 г. серию из девятнадцати алхимических изображений, найденных им в одном из Швабских монастырей, присовокупив к ним собственную интерпретацию их алхимических смыслов.[73]

Кроме того, семья Р. Эрскина была причастна к герметической традиции. Например, двоюродного брата его деда, сэра Джорджа Эрскина (1570–1646) описывали как «самого влиятельного из многих последователей герметической философии или алхимии во времена короля Якова VI».[74] Его двоюродный брат, лидер якобитов Джон Эрскин, граф Мар (1675–1732) был связан с мистической традицией шотландского якобитского масонства, так же, как и его свояк Эндрю Рамсей (1686–1743), известный образец масона Шотландского Обряда.[75]

Многие сохранившиеся источники подтверждают ятрохимический подход Эрскина к медицине. У него, как главы Аптекарской Канцелярии, архиатра,[76] была широкая возможность заниматься (ал)химическим экспериментированием. «Разумеется, введение в России такой должности (как говорилось тогда, “президента всего медицинского факультета России”) не было явлением случайным, а логически входило в общую систему осуществлявшихся тогда преобразований. Вместо родовитых, сановных бояр, возглавлявших существовавший еще с 1581 г. Аптекарский приказ (последним из них был князь Я. Н. Одоевский), руководителем медицинского ведомства впервые стал врач».[77] Следует подчеркнуть, – пишет Коллиз, – что лечение Царя, предпринятое Эрскином, полностью соответствует методам ятрохимии и парацелианства, столь распространенным в XVII в. и используемыми такими практиками как Жан Батист Ван Гельмонт, Рудольф Глаубер и Франц де ла Бое Сильвий. Увлечение Эрскиным бальнеологией также относится к традициям парацелианской медицины. Таким образом, можно говорить об Р. Эрскине как об авторитетном враче, имеющим склонность к алхимической теории и практике, реальный масштаб алхимического книжного собрания которого, выходит за рамки простого любопытства и увлечения дилетанта.

Как и наличие многих, вдохновленных розенкрейцерами текстов, входящих в коллекцию библиотеки Брюса, противоречит распространенной теории, что это движение, наполненное алхимическими аллюзиями, проникло в Россию заботами Шварца и Новикова только в 1770 гг., розенкрейцерские тексты из библиотеки Эрскина свидетельствуют о намного более раннем появлении розенкрейцерства в России. Самый значимый пример – это весьма редкое, 1615 г. (второе издание) Манифеста Розенкрейцеров («Fama Fraternitatis» и «Confessio»), изданное во Франкфурте.[78] В дополнение к манифесту, это издание также содержит главу о необходимости общего преобразовании мира, взятого из «Ragguagli del Parnaso» Траяно Боккалини (1612), которое Эрскин имел и в отдельном издании, а также «четыре ответа», подтверждающие существование Братства Розенкрейцеров.[79] Один из этих ответов был написан известным сочувствующим розенкрейцерам, Адамом Хэзелмейером, который приветствовал их как «теософов, развеявших темные облака, затенявшие свет истинной мудрости» и расценил их как предсказанных последователей Парацельса.[80] Эрскин также обладал первым изданием «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца в 1459 году» Йоганна Валентина Андрее, выпущенным в Страсбурге.

Небольшая выписка из алхимической коллекции Эрскина, которую приводит Р. Коллиз, может только частично возместить академическое пренебрежение, которое длилось в отношении Эрскина многие годы. Невозможно игнорировать столь существенное количество алхимических трактатов в его собрании, поскольку, Эрскин не был периферийной или эксцентричной фигурой в Петровской России. Напротив, он был чрезвычайно отмечен Петром I и обладал значительными властными рычагами при дворе императора. Более того, он смог не только преуспевать в России, но и активно собрать оккультную библиотеку. Как в случае с Прокоповичем, это было бы невозможно без специального личного одобрения Петра.

Не вызывает сомнения, что в течение первой четверти XVIII столетия алхимия продолжала быть весьма востребованным предметом в Европе. Это наглядно показали такие ученые, как Дебус и Б. Дж. Доббс, которые доказали невозможность в это время мгновенного изменения научной парадигмы в сторону рациональных и механистических воззрений. Однако после петровскую Россию по сей день продолжают рассматривать как результат предприятия царем грандиозных реформ с целью привить России рациональное и механистическое мировоззрение. Тем не менее, можно утверждать, что Западная Европа, которую Петр лично наблюдал в 1697–1698 гг., а затем – с небольшими перерывами с 1709 по 1718 гг., целенаправленно и в короткое время не могла избавиться от герметического наследия Ренессанса, а, возможно, и более ранних эпох. Доказательства приверженности научной среды к герметической традиции и к алхимии существуют во всех странах, которые посетил Петр, к тому же Царь лично искал ученых, придерживающихся подобных взглядов.

Р. Коллиз пишет, что активный интерес к алхимии, как мы могли убедиться, не был помехой для успешного продвижения по карьерной лестнице в Петровской России, и никто не разоблачал ее приверженцев как последователей опасной и чуждой традиции. Однако, думается, что «никто не разоблачал» потому, что весь этот «интерес» держался в тайне и не афишировался. Не следует забывать, что Квирин Кульман, протестантский мистик, «поклонник Я. Беме», пропагандировавший алхимию, «(в духе хилиаистических течений, тогда очень распространенных в Западной Европе»)[81] был сожжен как еретик на Красной площади в Москве относительно недавно, в 1689 г. В такой обстановке Петру было не выгодно давать повод тем, кто не был известен ему лично как приверженец герметических наук, искать реальные доказательства его причастности к алхимической традиции.