Переписка. Письма митрополита Анастасия И.С. Шмелеву - Антон Владимирович Карташев

совершив которое, верующие выходят здоровыми, а «отступники» смертельно заболевают. Герой рассказа «Блаженные» (1927) слесарь Колючий отрекается от социалистического учения и начинает говорить по-евангельски после чуда, произошедшего с генеральским сыном. «Смешное дело» (1932) – насмешка над неумелыми стараниями безбожников доказать происхождение человека от обезьяны. Народная совесть, уцелевшая среди разлагающей душу большевистской безнравственности, дана в образе необычного праведника в рассказе «Железный дед» (1927).

Первое десятилетие беженства Шмелева было наполнено волнениями, переживаниями за судьбу России, бурной реакцией на происходящее в СССР. С наступлением 1930-х гг. он осознает до конца положение эмигранта, казавшееся ему вначале временным, и привыкает к этой неизбежности. Политика начинает мешать вызреванию его больших творческих планов. Он погружается с головой в воскрешение своей Святой Руси, создает циклы очерков – «Богомолье» и «Лето Господне», по праву вошедшие в литературную сокровищницу русского зарубежья. Его занимает теперь область духовной жизни человека, к которой он обращается в романе «Пути небесные». Только в романе «Няня из Москвы» Шмелев опять поднимает тему народа и интеллигенции, но она не имеет здесь прежней остроты, заглушена юмором и тонет в хитросплетениях фабулы.

Также и для Карташева наступает период увлеченной преподавательской и научной работы. Участие в экуменических съездах, командировки в Англию, Грецию, Америку формируют его обширный круг знакомств среди иностранцев. Уклад западного общества становится ему удобным и привычным.

Атмосферу относительного спокойствия нарушали денежные неприятности, бытовая неустроенность. Сгущались тучи на мировом политическом горизонте, набирал силу фашизм. Но события общего масштаба отодвинулись на второй план личными трагедиями. В семье Карташева произошел несчастный случай – получила серьезные ожоги его жена. В 1936 г. потерял свою супругу Шмелев, а с ней на время и смысл существования.

Происшествие осени 1937 г. всколыхнуло общий эмигрантский застой. 22 сентября был похищен советскими агентами руководитель Русского общевоинского союза – генерал Е.К. Миллер. Похищение его предшественника генерала Кутепова не вызвало такого резонанса в среде русских изгнанников, потому что не соединялось с изменой и предательством. 29 сентября русские национальные организации выпустили резолюцию, дабы еще раз напомнить Западу об источнике международного зла – большевиках: «Власть эта, восстановившая против себя огромное большинство русского народа, испугана неодолимым ростом патриотической ненависти к ней внутри России. И ей становятся опасны национальные силы русского зарубежья. Попытки перенести политическую и уголовную ответственность за похищение ген. Миллера на кого-либо другого, кроме большевиков, действовавших через купленных ими предателей, провокационны и лживы. Русские люди за рубежом сохраняют надежду на то, что на этот раз следствие по делу удастся довести до конца» (И.К. К похищению ген. Миллера // Возрождение. 1937. 1 окт. С. 1). Главному участнику совершившегося преступления генералу Н.В. Скоблину, заманившему своего сподвижника Миллера в западню, удалось скрыться, арестовали его жену – известную певицу Надежду (Стешу) Плевицкую. Тем непонятней и ужасней для эмигрантов выглядело предательство Скоблина и его жены, что они находились в тесных дружеских отношениях с семьей Миллера. Газета «Возрождение», выражавшая точку зрения «правых», соглашалась с высказыванием А.Ф. Керенского: «Продолжается мобилизация ненависти и мести ко всем, по-сталински не мыслящим. Продолжается вот уже двадцатый год здесь за рубежом, на наших глазах, шпионская провокаторская работа по разложению всех кругов эмиграции без исключения» (Амадис. Мимоходом // Возрождение. 1937. 15 окт. С. 4). Сотрудник «Возрождения» А.М. Ренников в фельетоне «Ам слав» иронизировал над всеми, кто сочувствовал Плевицкой и не верил в ее причастность к делу похищения.

Поступок Скоблина потряс Карташева и Шмелева, отразившись в их переписке, оба с отвращением назвали его грехом Иуды. Карташев процитировал из книги А.В. Амфитеатрова «Стена Плача и Стена Нерушимая» (2-е издание 1931 г.) риторический вопрос: «Почему мы такая дрянь?» Вопрос был обращен ко всем русским беженцам, «наслаждавшимся сознанием своего эмигрантского избранничества». Прежняя общественная активность, сетует Амфитеатров, сменилась пустопорожними разговорами о величии русской культуры, жалобами на свою трудовую жизнь; осталось терпение и выжидание. «Обжились. Страшно, жутко обжились», – восклицает он и затем горько шутит: «Иной раз, читая зарубежные газеты, право, в сомнение впадаешь: что, если бы сейчас, по моему хотенью, по щучьему веленью, свалились большевики и – господа эмигранты, пожалуйте в отечество! – не примет ли весьма значительная часть нашей братьи это приглашение, вместо чаемого энтузиазма, с кислой миной? Помилуйте! Только что успели дух перевести от цыганского скитанья, устроились, хорошо ли, худо ли, оседло, развели Теффины “Городки” и принялись болотить их почву…» (Амфитеатров А.В. Стена Плача и Стена Нерушимая. Мюнхен, 2013. С. 5).

Шмелева задело это напоминание Карташева о застое, он и возмутился, и подтвердил, что живет эмиграция на болоте, без почвы под ногами. Эту почву писатель обретал в творчестве. Полагал, что его книги – выполнение долга перед поруганным отечеством. Ему неприятно было читать упомянутый фельетон Ренникова, который высмеивал не только добросердечных эмигрантов, принявших близко к сердцу заключение под стражу Плевицкой, но и всю русскую интеллигенцию, «вскормленную Достоевским». Ренников вольно или невольно бросал камень в огород Шмелева, заключая свою сатиру словами о патологическом интересе русского интеллигента к грешникам: «…подавай разбойника на кресте. Душа скромной труженицы женщины мало его увлекает; но, если женщина прошла огонь, воду и медные трубы… – вот при виде такой женщины наш интеллигент обязательно вспомнит о Боге, о человеческой душе, о любвеобилии своего православного сердца» (Ренников А. Ам слав // Возрождение. 1937. 15 окт. С. 4). В начале 1937 г. вышел первый том романа Шмелева «Пути небесные» о послушнице, сбежавшей из монастыря в любовницы к нигилисту-инженеру. Роман сразу был встречен похвальной рецензией П. Пильского «Безгрешная грешница», в которой критик отметил умение писателя прозреть в греховном святое.

Итог прошедших двух десятилетий эмиграции подвела Вторая мировая война. Старшему поколению русских изгнанников казалось, что с ее началом наступает новый виток борьбы за Отечество. С Гитлером связывали надежды на свержение кровавого режима большевиков. Карташев приветствовал нападение Германии на СССР, но чувство ненависти к «Совдепии» не застилало до конца его религиозного взгляда на происходящее. Он писал Шмелеву о Страшном Суде над эмиграцией, т. е. о необходимости перетряхнуть свой идейный гардероб.

Шмелев всегда был человеком с беспокойной совестью. Хотя он и сотрудничал с профашистской газетой «Парижский вестник», распространявшейся на оккупированной немцами территории Франции, но не разделял ее настроений. Он был шокирован намерением редакции газеты перепечатать давнюю, 1922 г. издания, брошюру А. Салтыкова «Две России», с которой сам ознакомился только в 1942 г. Салтыков открывал «страшную тайну нашего национального характера», самоуверенно решив, что нашел причину русской революции. Не большевики, по его убеждению, разорили Россию, это дело совершил народ: Святая Русь вдруг скатилась до богохульства