Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Однажды Анастасия – теперь уже Кузнецова – не выдержала жуткой своей жизни и сбежала. Деваться ей было некуда – явилась обратно к матери, в имение помещиков Поповых.

Дмитрий Евграфович Попов к тому времени женился, взяв в жёны казачью вдову Марию Фатинскую, по крови – полячку.

Женив сына, старая помещица Анна Захаровна Попова уехала к дочери Софье в станицу Вёшенскую.

Анастасию приняли в старый помещичий дом на работу. Дмитрий чувствовал вину перед ней и, насколько мог, скорбел о погубленной дочке. Но раз ребёнка больше нет – что ж гнать Анастасию: никакого вреда от неё не предвидится, баба и баба.

Здесь неизбежно вспоминается ещё один сюжетный поворот «Тихого Дона»: когда молодой помещик Листницкий, после нескольких лет войны, привозит к себе в поместье вдову, на которой женился. Дома он застаёт Аксинью, с которой ранее имел связь. Аксинья, напомним, согласно сюжету романа, совсем недавно схоронила маленькую дочь.

Листницкому, конечно же, неудобна создавшаяся ситуация. Он желает Аксинью удалить, но, мучимый некими представлениями о чести, никак не может на это решиться. Аксинье деваться некуда: ведь Григорий, не простив измены, оставил её. Не к мучителю Степану же ей идти?

Романные коллизии «Тихого Дона» детально воспроизводят реальную ясеновскую историю. Здесь и бывшая любовница в качестве горничной, и осваивающая новый дом молодая жена, которая на самом деле далеко не молода, а брак у неё – второй. Жена ещё ни о чём не подозревает, но донести ей о прежних прегрешениях барина досужие люди могут очень скоро.

Жизнь Анастасии Кузнецовой можно было считать законченной – беглая жена, не имеющая ни достатка, ни надежды на развод – Кузнецов, которому не исполнилось ещё и пятидесяти, вполне мог прожить ещё четверть века, а то и больше.

Барин Дмитрий хоть и не гнал бывшую любовницу, но неуместность проживания в Ясеновке была очевидна в первую очередь для неё самой.

* * *

И здесь вновь появляется Александр Михайлович.

Он сдружился с Дмитрием Евграфовичем. Много позже отзывался о нём как о человеке вдумчивом, образованном, читающем, никакого ревнивого чувства к нему не затаил. Некоторое время Шолохов даже работал в усадьбе Поповых управляющим.

Мы не знаем, была ли у Анастасии и Александра связь до её замужества с атаманцем Кузнецовым, но вскоре после её возвращения в усадьбу они уже начали встречаться. Дмитрий Евграфович, естественно, был очень даже не против.

Для свиданий с полюбившейся ему женщиной Александр Михайлович снял комнату в хуторе Чукарине – четыре версты от Ясеновки. Попов служанку отпускал с лёгким сердцем: пусть, пусть – может, сладится чего у них, а то, не ровён час, Фатинская обо всём узнает. Стыд-с.

Вскоре Анастасия забеременела. Для Шолохова связать жизнь с ней – значило обрушить порядок вещей. Стать причиной сословной катастрофы.

Помните, в первой книге «Тихого Дона», как печалится отец Григория Мелехова, Пантелей Прокофьевич, узнав о связи сына с Аксиньей:

«– Гришка наш, эх!.. – Старик горько закрутил головой. – Подковал он нас, стервец… Как ладно зажили было-к…»

К 1904 году Александр Михайлович уже схоронил отца. Но в роли Пантелея Прокофьевича выступила мать, Мария Васильевна – человек жёсткой воли и замечательного упрямства. Между сыном и матерью случился разрыв. Она отказала ему не просто в благословении, а в любой помощи и отлучила от дома.

Казалось бы, Александра могли понять его братья и сёстры. С ними вырос он под одной крышей, деля хлеб, досуг, радости и горечи. Все теперь были уважаемые и приличные люди. Но и у них он не нашёл понимания. Ведь он собрался жить с чужою венчанной женой! К тому же ещё и бывшей любовницей помещика, у которого работал! Неслыханное дело. В сущности – позор для всей семьи.

И всё-таки он решился. Велел любимой женщине собирать вещи и однажды перевёз её к себе в Кружилин. Заселилась она с ним в качестве служанки. Хотя от кого ты что скроешь – через месяц у служанки живот уже появился: гляди-ка, чего себе выслужила!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Зажили незаконной семьёй, оскорбив тем самым – в патриархальном и строгом сословном мире – и купеческую честь, и казачьи устои.

Никто из старшего поколения Шолоховых и Моховых Александра Михайловича больше в домах своих не принимал. В любых визитах ему было отказано. Родовой шолоховский дом – крупнейший в станице Вёшенской – выкупил родной брат Марии Васильевны, двоюродный дед Михаила Шолохова – купец Мохов. Мария Васильевна теперь жила с братом. Там могли собираться все шолоховские дети со своими семьями – но не Александр.

И здесь мы понимаем, за что писатель Шолохов в известном смысле мстил Моховым, описывая их в ничтожном виде под собственной фамилией. Он не испытывал никакого пиетета ни к своей купеческой фамилии, ни к моховской зажиточной родне по одной элементарной причине: ни с ним, ни с его отцом, ни с его матерью никто и не роднился. А чужих, злых, спесивых людей – и жалеть нечего.

Братья общались с Шолоховым только втайне от матери. Если, сугубо по делам, кто-то из них наезжал в Кружилин, брюхатую экономку в упор не замечали. Скомканно простившись, братья отбывали, не прельщаясь застольем. Встретив Александра где-то за пределами хутора, свистящим шёпотом старший, пьяный брат Николай нашептывал: «Саша, ну как же? – она ж жила в своей Ясеновке и с барином, и бог знает с кем, – как ты можешь так?» – «Я тебя сейчас ударю, брат», – «Ну, Бог тебе судья. А в дом с нею не пущу к себе. Сам приезжай. С горничной – нет».

Кружилинский старожил Иван Матвеевич Чукарин рассказывал потом: «Ды чё там говорить, не пошла она жизня поначалу ни у Анастасии Даниловны, ни у Александра Михайловича. Чужая семья – потёмки…»

Иван Матвеевич всего дотошным краеведам не рассказывал – а ведь знал наверняка куда больше. Мог бы вспомнить, как вскоре после приезда экономки кружилинские соседи вперебой меж собой судили: Кузнецова Анастасия – она чьего ребёнка носит? Ясеновского барина, еланского атаманца или лавочника нашего Шолохова?

Помните, как в «Тихом Доне» Шолохов пишет про падшую Аксинью: «Будто кто отметину сделал на её лице, тавро выжег. Бабы при встрече с ней ехидно ощерялись, качали головами вслед…»

Мать! Её он описывал!

Вопрос о прототипах Григория Мелехова занимал многих, и к нему мы ещё вернёмся, а вот про Аксинью почему-то никогда серьёзного разговора не велось: чья же судьба взята была за основу её образа. В советском шолоховедении, тем более при жизни Шолохова, на такой разговор никто б и не решился. Но едва ли у нас есть необходимость это скрывать.

Одно лишь неясно: кто ж всё-таки решился расписать в подробностях подросшему Михаилу историю его матери? Не отец точно. Сама ли мать на такое пошла? Или по разговорам, по крупицам, по обмолвкам он собрал картину?

Есть в «Тихом Доне» один персонаж – старый конюх, живущий при Листницких и рассказывающий вернувшемуся с фронта Гришке Мелехову тяжёлую правду про загулявшую с молодым барином Аксинью.

Шолохов ведь тоже, когда вырастет, будет в ясеновской усадьбе частым гостем.

Не тот ли старый конюх ему всё и поведал?

* * *

Дом в Кружилине был самый обычный: мазанка, крылечко с тремя деревянными рассохшимися ступеньками, окошки за крашеными ставнями, крытая камышом крыша. Внутри простая обстановка. Две комнаты вверху и, полуподвальная, самая холодная летом, самая жаркая зимой комната на «низах». Все казаки в таких куренях жили издавна, и устройство жилищ почти не менялось столетиями.

Колодец с журавлём во дворе. Возле дома – крытая лавка с товаром, обращённая к улице. Если зайти – вдоль тёсаных стен полки с товаром. Одежда – мужская: шинели, папахи, полушубки, сапоги, шаровары, простые рубахи и рубахи с погонами. Женская: шали, косынки, платки. Ларцы с заколками, расчёсками, брошками. Ткани; кожа сыромятная и выделанная; посуда; утюги, самовары; упряжь, подковы и ухнали (гвозди). Хлеб ржаной и пшеничный, мука, икра, рыба, птица, говядина, баранина, телятина. Огурцы, дыни. Масло, сахар, кофе, спички, крахмал, папиросы, печенье, конфеты, бисквиты.