Ищейки в Риге - Манкелль Хеннинг

Зазвонил телефон. На секунду Валландер задумался, стоит ли брать трубку. Времени уже много, и он собирался идти домой, чтобы спокойно поразмышлять над произошедшим в тишине. Затем все же снял трубку.

Звонил Мёрт.

— Ты уже закончил? — удивился комиссар.

— Нет еще, — ответил патологоанатом. — Но я обнаружил кое-что, что показалось мне важным. И хотел сообщить об этом сразу.

Валландер затаил дыхание.

— Эти двое не шведы, — сказал Мёрт. — По крайней мере, они родились не в Швеции.

— Как ты это установил?

— Я осмотрел их зубы: пломбы ставил не шведский врач. Скорее русский.

— Русский?

— Да, дантист из России. Или во всяком случае, из стран Восточной Европы. Они применяют совершенно отличную от нашей методику.

— Ты в этом уверен?

— Иначе я бы не позвонил. — Валландер почувствовал раздражение в голосе Мёрта.

— Я тебе верю, — поспешно ответил комиссар.

— И еще кое-что, — продолжал Мёрт, — возможно, не менее важное. Эти двое должны были радоваться, что их пристрелили. Прости за цинизм. Прежде чем убить, их основательно пытали. Жгли руки, сдирали кожу, защемляли пальцы — словом, все ужасы, какие можно вообразить.

Валландер молчал.

— Ты меня слушаешь? — спросил Мёрт.

— Да, — ответил Валландер. — Я слушаю тебя. Я просто обдумываю то, что ты сказал.

— Я уверен в том, что говорю.

— Не сомневаюсь. Просто это не слишком приятные новости.

— Поэтому я и решил позвонить сразу.

— Ты правильно поступил, — сказал Валландер.

— Ты получишь мой полный отчет утром, — сказал Мёрт. — Правда, без некоторых лабораторных анализов — они потребуют большего времени.

На этом разговор закончился. Валландер вышел в столовую и налил из кофеварки остатки кофе. Вокруг никого не было. Он сел за один из столиков.

Русские? Люди из Восточной Европы, подвергавшиеся пыткам?

Он подумал, что даже Рюдберг признал бы, что расследование будет долгим и трудным.

В половине восьмого он поставил в мойку пустую кружку из-под кофе.

Затем сел в машину и поехал домой. Ветер стих, резко похолодало.

3

Ночью, в самом начале третьего, Курт Валландер проснулся от сильной боли в груди. Ему показалось, что он умирает. Он подумал, что это расплата за долгую и изнурительную работу в полиции. За все приходится платить. Его переполняло отчаяние и стыд за то, что жизнь уже прошла, а он ничего не успел. Он лежал в темноте не шевелясь и чувствовал, как нарастает боль и отчаяние. Долго ли он пролежал вот так, не в силах совладать со своим страхом, он после так и не смог определить. Но усилием воли ему мало-помалу удалось взять себя в руки.

Осторожно встав с постели, Курт Валландер оделся и спустился на улицу к машине. Боль уже не казалась такой мучительной, она накатывала пульсирующими волнами и, отдаваясь в обе руки, казалось, теряла часть своей прежней силы. Комиссар сел в машину, попытался заставить себя дышать ровно и поехал по пустым ночным улицам к больнице. Его приняла медсестра с доброжелательными глазами, внимательно выслушала и отнеслась к комиссару вовсе не как к истеричному полнеющему мужчине, а сочла его тревогу отнюдь не беспочвенной. Из кабинета доносились крики, похожие на крики пьяного. Курт Валландер лег на каталку, боль все еще продолжалась, и тут перед ним возник молодой доктор. Валландер еще раз описал, что его беспокоит. Его отвезли в кабинет и сделали электрокардиограмму. Затем измерили давление, пульс и спросили, не курит ли он. Валландер отрицательно покачал головой. И внезапных болей в груди он раньше тоже не ощущал, и, насколько ему известно, в его роду никто не страдал хроническими болезнями сердца. Врач изучил кардиограмму.

— Ничего необычного, — сказал он. — Все показатели в норме. А как вы сами думаете, что могло вызвать вашу тревогу?

— Не знаю.

Врач принялся читать его карту.

— Вы полицейский, — сказал он. — Я полагаю, вам частенько приходится тяжело на работе.

— Почти никогда не бывает легко.

— А как у вас с потреблением спиртного?

— Да вроде бы нормально.

Доктор сел на край стола и отложил карту. Курт Валландер заметил, что тот очень устал.

— Я не думаю, что это сердечный приступ, — сказал врач. — Возможно, просто сигнал от вашего организма — о том, что не все идет как надо. А что именно не так — вам виднее.

— Вы, конечно, правы, — ответил Валландер. — Я каждый день спрашиваю себя, что происходит с моей жизнью. И понимаю, что мне не с кем поделиться.

— А делиться нужно, — сказал врач. — Это необходимо всем.

Он встал, потому что в его нагрудном кармане, словно птенец, запищала рация.

— Вы можете остаться здесь до утра, — сказал он. — Постарайтесь отдохнуть.

После Валландер лежал и прислушивался к шуму неизвестно где расположенной вентиляции. Из коридора доносились голоса.

«У любой боли есть объяснение, — думал он. — Если это было не сердце, то что же? Совесть, которая постоянно мучает меня, что я так мало времени и сил уделяю отцу? Беспокойство, что дочь, присылающая мне письма из Народного университета в Стокгольме, что-то скрывает? Что все не совсем так, как она пишет — будто у нее все хорошо, будто она нашла наконец именно то, что так долго искала? Может, я все время неосознанно боюсь, что она снова попытается свести счеты с жизнью, как в пятнадцать лет? Или боль — оттого, что я все еще ревную Мону, хотя прошло уже больше года, как она ушла от меня?»

Яркий свет бил в глаза. Валландер думал, что на всей его жизни лежит печать одиночества, от которого он так и не сумел избавиться. Но может ли боль возникнуть от одиночества? Он так и не нашел бесспорной причины.

— Я не могу так жить дальше, — громко произнес он самому себе. — Я должен взяться за мою жизнь. Как можно скорее. Прямо сейчас.

В шесть он проснулся. Врач стоял рядом и смотрел на него.

— Не болит? — спросил он.

— Вроде все хорошо, — ответил Валландер — но что же это могло быть?

— Перенапряжение, — сказал врач. — Стресс. Да вы и сами знаете.

— Да, — сказал Валландер. — Знаю.

— Я думаю, вам надо хорошенько обследоваться, — сказал врач. — По крайней мере, чтобы вы были уверены, что у вас нет функциональных нарушений. А затем можете продолжить изучение своей души и посмотреть, что скрывается в ее темных уголках.

Валландер вернулся домой, принял душ, выпил кофе. Термометр показывал минус три. Неожиданно небо полностью расчистилось, ветер утих. Он долго просидел, раздумывая над случившимся ночью. Боль и посещение больницы казались ему чем-то нереальным. Но он знал, что не сможет забыть о том, что случилось. Только он сам в ответе за свою жизнь.

Лишь когда стрелки на часах показали четверть девятого, он заставил себя вспомнить о работе.

Едва войдя в управление полиции, он вступил в жаркую дискуссию с Бьёрком, считавшим, что следовало немедленно вызвать специалистов из криминально-технического отдела в Стокгольме для тщательного обследования места преступления.

— Но место преступления отсутствует, — возражал Валландер. — Мы можем быть уверены, что эти люди не были убиты на спасательном плоту.

— Теперь, когда Рюдберга нет, мы вынуждены вызывать помощь извне, — продолжал Бьёрк. — У нас нет таких специалистов. Как могло случиться, что вы даже не огородили часть берега, на котором нашли плот?

— Берег — это не место преступления. Плот приплыл откуда-то по воде. Нам что, натягивать ленту вдоль всего побережья?

Курт Валландер чувствовал, что теряет терпение. Конечно, ни у него, ни у кого-либо еще в криминальной полиции Истада нет такого опыта, как у Рюдберга. Но это совсем не значит, что он сам не способен принять решение, вызывать специалистов из Стокгольма или нет.

— Или позволь мне решать самому, — сказал он, — или бери на себя ответственность за ход расследования.

— Речь не об этом, — ответил Бьёрк. — Но все же я считаю, что не сообщить о происшествии в Стокгольм было ошибкой.