Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

Что касается самой техники прикрытия. На девятку «бостонов» выделялось 6, максимум 8 истребителей. Если летел Полбин, то тут истребителей побольше. А как же? Генерал! Обычно мы шли на 300—400 метров выше бомберов. Справа пара. Слева пара. Сзади па­ра — это непосредственное прикрытие. Обязательно выделялась ударная группа, которая шла с превышени­ем 500 метров.

Штурмовиков прикрывали на их скорости, редко ко­гда делали «качели». Обычно «Фокке-Вульфы-190» сни­зу лезли, а «мессершмитты» сверху валились, но тоже не всегда. Все зависит от обстановки. Я не видел, что­бы у немцев была какая-то определенная тактика атаки именно штурмовиков. Правда, они никогда не напада­ли, если были в меньшинстве. Иногда видишь, что мимо пролетела пара. Ну, я тогда думал, что они на разведку пошли, потому и в бой не вступают. Нам-то, когда мы вылетали на разведку, категорически запре­щалось вступать в бой. Главное — привезти разведдан­ные; даже если они атакуют, то ведешь только оборони­тельный бой. У меня 31 воздушный бой, а сбил только четыре. Так вот сейчас мне кажется, что ни на какую разведку немцы не ходили — просто не решались ввязываться.

Второго я сбил при следующих обстоятельствах. Это под Сальноком было, в Венгрии. Вылетели тремя парами. У каждой было свое задание: пара Решетова шла на разведку аэродрома, моя — на шоссейную до­рогу, а Костылина Ивана — на сосредоточение танков. Договорились, что до линии фронта идем шестеркой. Доходим до линии фронта, а в это время наземный представитель (тогда был Еремин) говорит: «Решетов, Кривошеев, ко мне, в такой-то квадрат на 1200, а Кос-тылину — продолжать выполнять задание». Штурмови­ки пришли, а на них «мессера» навалились. Погода бы­ла отвратительная, облачность слоистая, рваная. Вро­де и не сложно — и не просто. Земли не видно. Начал пробивать облака вниз, и мой ведомый меня потерял: Когда я подошел к заданному району, смотрю — ведо­мого нет, вижу, «як» (я еще не знал, что это Решетов) подлетел, — увидел, что это Решетов, тоже без ведо­мого. Я встал ведомым. Смотрим, над полем боя 20 штурмовиков и 18 «мессершмиттов». Решетов с первой атаки сбивает одного, я — другого. Я чувствую: меня бьют — маневрирую. Решетов, изумруд-истребитель, как и положено ведущему, меня выводит из-под атаки. Я железно встал и за ним кручусь. Вот так 40 минут ко­вырялись. 3 самолета сбили: он — 2, я — 1, но главное, мы не дали растерзать штурмовиков. Прилетели — ве­домые наши уже сидят. Поняли, что потерялись, и по­шли на аэродром.

Мой ведомый, Коптилов, хороший парень. Он начал воевать на У-2, сделал на нем 850 боевых вылетов, ему Героя не дали, и он во время войны написал рапорт, переучился на истребитель и пришел к нам в полк. Но что такое У-2 — телега, а здесь техника пилотирования нужна. Он был король посадок, а вот вираж сделать не мог, и он меня терял, и не только меня. Прилетаем, все в мыле, а он сидит! По морде надавали ему, но культур­но: дали, потом: «На платок, вытри... » Под суд не отда­ли. Мы понимали, что это летчик, что сделал он 850 боевых вылетов. У Решетова ведомый — прекрасный летун, но его накануне сбили, и он проявлял не тру­сость, а скорее неуверенность.

У меня не хватило горючего до стоянки. Подошла машина, подтащили самолет. 36 дырок в моем самоле­те; одна из дырок была снизу — снаряд прошел, про­бил парашют и задницу мне поцарапал. А у Решетова одна, потому что я его прикрывал! Вот что значит дис­циплина: мог бы и уйти, мог бы и уклониться, но ко­мандир для меня закон везде, во всех полетах! Дисци­плина очень важна. И я так думаю, что по недисципли­нированности тоже были потери. Вот Колю Зонова на моих глазах сбили. Нам дали участок фронта, на ко­тором мы должны прикрывать войска, сосредоточив­шиеся для переправы, от авиации противника. На­значили истребители, составили график дежурства: один командир приводит восьмерку, потом другой его сменяет. Если бомбардировщики придут и разо­бьют переправу, ответственного найдут. Вот от этой границы до этой — умри, но не пропусти бомбардиров­щиков, а за границей — пусть бомбят, ты за нее не от­вечаешь. И вот такой наряд, восьмерка Решетова. Пер­вое ударное звено возглавляет Решетов. Я в его звене. Второе звено прикрытия — ведет заместитель, и там был Коля Зонов, в каждом звене 3 старых летчика, один молодой.

Для встречи противника нужно иметь скорость. На­чинаешь крутое планирование с 2000, допустим, сни­жаешься с увеличением скорости, потом поднима­ешься, постепенно теряя скорость. Разворот и опять снижение. Такие «качели». В случае появления само­лета противника — с большой скоростью заходи и сбивай. Мы пикируем, сбиваем, а звено прикрытия нас прикрывает. Расстояние между группами было 500—800 метров, потому что дальше зрительная связь теряется.

Идут бомберы, а немецкая группа прикрытия на солнце. Наша группа пошла в атаку, и Коля Зонов потя­нулся за нами — хотел сбить, проявил инициативу. Ему командир группы говорит: «Встань на место!» — а он потянулся... Его сверху истребители сопровождения... Он выпрыгнул с парашютом. Я свои уставные обязан­ности выполняю, а сам смотрю, как он там. Немец за­шел и парашют его расстрелял. И ведь не пс-дурному погиб, а из-за отсутствия дисциплины.

Один летун любил, когда выполнит задание, прихо­дить и с малой высоты делать бочку. Ему все команди­ры говорили, что не надо. И однажды он чиркнул кры­лом по земле и разбился. Засчитали как боевую поте­рю, потому что не успел сесть после выполнения боевого задания. Такие случаи бывали.

Четвертого я интересно сбил. Это было, наверное, под Будапештом. Задание я не помню, но я был в удар­ной группе. Не видел я ничего — видел ведущего. Раз­вернулись, смотрю — перед моим носом вылезает «мес-сершмитт», целится сбить Решетова. Меня он не видел, так как выходил из-под меня, и я его не видел. Я на все гашетки, что были, нажал, и он передо мной разлетел­ся. Решетов: «Молодец!» А я и не верил, что я его сбил, думал, что не попал.

А третий... аэродром Хатван, возле Будапешта. Уже приближался конец войны. Там летали неоднократно на разведку аэродромов, и вот в какой-то момент я само­лет на взлете сбил. «Мессершмитт-109».

—  Отдавались ли личные победы на счета дру-гихлетчиков?

—  Было дело. Комэском третьей эскадрильи был

ГСС Фотий Яковлевич Морозов [Морозов Фотий Яковлевич, рядовой. Майор, командир эскад­рильи, осужден военным трибуналом за уголовное преступление, разжалован в рядовые в ноябре 1944 г. В послевоенные годы суди­мось была снята, так как в отставку вышел полковником. Воевал в со­ставе 6-го иап и 31-го гиап (273-го иап) и 85-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 857 боевых вылетов (наивыс­ший показатель среди результативных летчиков-истребителей СССР), в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями]. Он сделал 857 боевых вылетов, и послали представление на вторую Звезду. Это был исключительно опытный летчик. Мы его назы­вали «Мустафой» — был такой персонаж в фильме «Пу­тевка в жизнь». В это время на месячную практику при­слали инструкторов. В нашей эскадрилье был Абрамов с Качинского училища. Этот инструктор все время рвался в бой, но ведь сравнивать инструктора с боевым летчиком нельзя, и, когда обстановка позволяла, ко­мандир брал его с собой в полет. За месяц он сделал 30 боевых вылетов. Мало того, в одном из полетов кто-то, но не он сбил самолет. Он был в этой группе. И ему приписали. И после практики написали: «Прошел прак­тику. В течение месяца выполнил 30 боевых вылетов, сбил самолет. Представляем к ордену Красного Знаме­ни». Короче говоря, он приехал в училище с орденом. А в третью эскадрилью попал какой-то капитан. Стал выкаблучиваться: «Это не так, это неправильно, в Уста­ве так-то написано». Вылетов 10 сделал и вообще вос­прял. На какой-то пьянке, причем проходившей без Фо-тия, капитана, обозлившись, избили, после чего он умер. Фотий, как комэск, взял вину на себя и получил 10 лет, но потом приговор смягчили, разжаловали в ря­довые и оставили в полку, в нашей эскадрилье. Коман­дующий армией Вершинин принял такое решение: «Раз тебе дали 10 лет, собьешь 10 самолетов — снимем су­димость». А дело уже под конец войны было. Так вот все, с кем он летал, свои сбитые писали на него. Ведь для нас он был бог, даже рядовым. Мы же понимали, кто он и кто мы. Я с ним вылетов 10—15 сделал, сби­вал. Так что к концу войны десять самолетов набрали, и его восстановили комэском, вернули звание майора.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});