Рождённый под властью Марса - Джон Браннер

Если все так, то у них ничего не выйдет.

— Может быть, мы перейдем к делу? — предложил Питер. — Мы спасли вам жизнь, и вы подтвердили свое обязательство. Мы не знали, что вы тот самый марсианин, с корабля, которого мы разыскивали, пока не нашли ваши документы и не увидели последний регистрационный штамп. Теперь мы будем спрашивать прямо, надеясь, что вы выполните требования вашего национального обычая.

— Я расскажу вам все, что смогу, — ответил я.

Когда я закончил, наступила долгая пауза.

— Кое-что есть в том, что он говорил об этой обработке нервно-парализующим хлыстом, — наконец прервала молчание Лилит.

— Мы не знаем наверняка, связано ли это с тем, что нас интересует, возразил Питер и повернулся ко мне. — Связано?

— Вы спрашивали о последнем полете, — твердо ответил я.

Лилит щелкнула своими крошечными пальчиками, и этот звук громко прозвучал в тяжелом воздухе.

— Есть еще один важный вопрос: что случилось с человеком, которого он заменил? — она внезапно с волнением напряглась.

Наверное, Питер считал, что я причастен к этому. Он подвинулся вперед на своем стуле.

— Вы знаете, что с ним произошло? — спросил он.

— Я уже говорил, он заболел, — сказал я. Я чувствовал усталость и голод, голова плохо соображала. Разговор становился не менее трудным, чем прошлой ночью, даже при отсутствии нервно-парализующего хлыста.

— Удивительное совпадение, — сказала Лилит, вставая. — Питер, я думаю, ты опирался на проверенные данные о теоретической марсианской честности.

— Это оказалось до некоторой степени кстати, согласен. — Его глаза смотрели на меня с тревогой, они были бледно-голубыми, чего я раньше не заметил.

— В таком случае… — Лилит достала новую сигарету и нервно затянулась.

— В таком случае, кто же пытал его? — закончил Питер.

— Есть две возможности, не так ли? — осторожно проговорила она.

Я слегка напрягся. Они достаточно искусно защищались от моего зондирования, но и сейчас они старались казаться невозмутимыми: наверное, боялись выдать причину своей заинтересованности в любой информации о последнем полете корабля Лугаса. Никто из них не спешил расшифровать эти «две возможности», и после некоторого ожидания я громко сказал:

— Я полагаю, что сделал то, о чем вы просили, и обязательство мое выполнено.

— Не так быстро, — ответил Питер, вставая с надменным видом. Стоявшая девушка была только на голову выше меня, сидевшего на стуле, но он был образцом рослого землянина и сейчас хмуро глядел на меня сверху вниз. По-моему, у нас возникли противоречия с установленными обычаями, не так ли? Абсолютная честность, абсолютная честь… А вместе с тем имеются и пути преодоления этого. Я, конечно же, не владею тем, чему вас учат с детства, и поэтому могу только раздражать вас, испытывая ваше терпение. Вы признаете, что были на корабле капитана Лугаса. После вашего возвращения домой какие-то люди похитили вас и подвергли обработке нейрохлыстом, затем бросили умирать на улице. Обычные последствия обычного путешествия? Я думаю, нет. Вы обязательно должны знать, что было необычного на корабле: экипаж, груз или пассажиры. На всем пути от Дариса до Земли вы могли заметить это. Но вы утверждаете, будто не видели ничего особенного, за исключением чересчур мощных двигателей, при которых вы были преданной сиделкой. Извините за мою земную грубость, но я нахожу это слишком несерьезным. Вы неглупый человек, если верить вашему профессиональному удостоверению. К тому же меня поражает, как легко Лугас нашел на Дарисе квалифицированную замену заболевшему инженеру, причем не центаврианина, что было бы гораздо легче предположить, а землянина.

— Марсианина! — воскликнул я.

— Да, простите, — его глаза немного сузились.

Я понял, что он пробил брешь в моей защите и проклял эту марсианскую обидчивость.

— Но что мы можем еще сделать, если он лжет? — спросила Лилит.

— Нет, конечно же, ничего, — заметил Питер. — Мы не будем унижать самих себя, рискуя оскорбить подлинно честного человека или, возможно, укрепить позиции противника. Следовательно, мы благодарим его за содействие и прощаемся с ним.

— Что? — не понял я.

— Вы сказали, что считаете свои обязательства выполненными. Поправка. Я просил вас лишь сообщить нам некоторые портовые сплетни. Могли быть другие члены экипажа, кроме вас, более наблюдательные и болтливые. Что еще вы можете сказать о своих впечатлениях о корабле, кроме того, о чем я уже спрашивал?

«Земная казуистика», — подумал я, признав правдивость его слов.

Улыбаясь, он сказал:

— Есть один недостаток у вашего абсолютного кодекса, его рычаги действуют и на тех, кто не присоединяется к нему. Я принимаю это во внимание. Мы увидимся с вами снова и еще раз поговорим об этом.

Я поднялся и хмуро наблюдал за ним, удивляясь, почему же я в полете не обратил внимания на какие-нибудь странные факты, которые мог бы предоставить им или тем замаскированным мучителям, пытавшим меня прошлой ночью. Он вынул из кармана свою визитную карточку и передал ее мне. А я, напрягая память, пытался зацепиться за что-нибудь интересное.

Я неожиданно вспомнил испуганное лицо Лугаса, когда спросил его, куда он направляется, на Землю или Марс, хотя я отлично знал, что не существует корабля Центаврианского сектора, которому было бы позволено проколоть защищающую Землю атмосферу. Кораблям земного сектора это, конечно, разрешалось.

Тогда лицо Лугаса передернула судорога, которую я теперь принял бы за тревогу! Да, он вел себя не так, как другие знакомые мне центаврианские офицеры. (Хотя, я согласен, мой опыт был ограничен всего лишь одним путешествием.)

Лугас испугался, что я могу догадаться, кем он был на самом деле: землянином, замаскированным под центаврианина, командующего кораблем, который имел большие возможности, чем простая яхта класса «Денеб», даже имеющая крейсерские двигатели.

4

Но не эта мысль была главной в моей голове, когда я покидал апартаменты Большого Канала. Прилаживая свою маску, защищавшую от разреженного естественного воздуха и сухого резкого вечернего ветра, я испытывал некоторую досаду при мысли об устаревшей марсианской привычке. Идея калибровки давления кислорода в условиях чужеродной атмосферы других планет родилась несколько веков назад (геральдисты заявляют, что могут проследить более двенадцати рожденных на Марсе поколений внутри отдельных семейств). Эта идея уже давно отжила. Мы могли бы приравнять давление к определенному числу: двум, пяти, десяти единицам, но никак не решаемся поколебать старое правило — на любой планете давление измеряется: «тысяча футов над уровнем моря». А где оно, это мифическое море?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});