Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беседы Фотия дают понять, что Русь не была для Греков каким-то неизвестным дотоле народом, что столкновения с нею были и прежде. В то же время из них ясно вытекает, что это было первое грозное нашествие Руси, нападение на самый Константинополь - нападение, заставившее Греков обратить на Русь более внимания, чем прежде. Фотий уясняет нам, почему с этого события начинаются более прямые известия у византийских историков о Руси под ее собственным именем, а не под именем Скифов, Сарматов и т. п. Отсюда мы выводим непосредственное отношение к нашей летописи. Руководствуясь своими образцами, то есть византийскими хронографами, она начинает историю Руси тем же самым событием, то есть первым нашествием их на Константинополь. Но так как это событие нисколько не объясняет начала Русского государства, то ему и предпосылается легенда о призвании князей. Фотий, современник этого мнимого призвания, не делает о нем ни малейшего намека, а между тем, характеризуя неприятельский народ, по всей вероятности он упомянул бы и о его предводителях. Но известие о призвании является в русской летописи такою же легендою, как и рассказ о погружении ризы от иконы Влахернской Богородицы и восставшей после того бури, которая разметала суда Руссов. Этот рассказ является у некоторых позднейших Византийцев и от них буквально перешел в нашу летопись. Беседы Фотия восстанавливают для нас событие в настоящем виде; причем буря действительно играет роль, но только наоборот, в начале события, а не в конце. Он говорит, что варвары приблизились в бурную, мрачную ночь, но что море потом утихло, и они спокойно обступили город; а удалились они в то время, когда риза Богородицы торжественно носилась вокруг стен (вероятно заслышав о приближении императорского флота и войска).
Патриарх Фотий кроме своих бесед оставил нам и еще свидетельство о Руссах, именно в своем окружном послании 866 года, где он говорит об обращении в христианство Болгар и Руссов. Здесь несколько менее риторики, чем в беседах, и более прямых, ясных указаний. Приведем его слова: "Не только оный народ (Болгаре) переменил древнее нечестие на веру во Христа, но и народ часто многими упоминаемый и прославляемый, превосходящий все другие народы своею жестокостью и кровожадностию, - я говорю о Руссах, которые, покорив окрестные народы, возгордились и, возымев о себе высокое мнение, подняли оружие на Римскую державу. Теперь они сами переменили нечестивое языческое суеверие на чистую и непорочную христианскую веру, и ведут себя (в отношении нас) почтительно и дружески, так как незадолго перед тем беспокоили нас своими разбоями и учинили великое злодеяние". Из приведенных слов вытекает, что Фотий достаточно знал Руссов, что в то время они уже господствовали над соседними народами и сочли себя настолько сильными, чтобы напасть на самый Константинополь, чем заставили много говорить о себе. И ни слова об их князьях, пришедших из Скандинавии! Все это, разумеется, нисколько не согласуется с нашими летописными Оскольдом и Диром; там это странствующие рыцари, которые только что завладели Киевом и немедленно бросились на Константинополь. Когда же Оскольдова Русь (то есть пришлая дружина в несколько сот человек) успела покорить соседние народы между прибытием в Киев и походом на Византию? (Приняв хронологию норманистов, это выходит приблизительно в год.) И если они уже покорили соседние народы, то что же осталось бы на долю Олега? Все эти несообразности заметил Шлецер и выпутался из них очень просто: Руссы, нападавшие на Константинополь, по его мнению, не настоящие Руссы, а какой-то неизвестный варварский народ, и Византийцы тут явно напутали. Но другие норманисты не решились отвергать современное свидетельство Фотия. Мало того, слова Фотия являются у них подкреплением их же системы. В беседах он выражается, что варвары пришли с далекого севера: ясно что это Скандинавия, что же может быть севернее Скандинавии? В послании он говорит, что Руссы поработили окрестные народы, опять ясно, что тут дело идет о Норманнах; известно, что они в те времена если еще не покоряли, то уже нападали на Германию, Англию, Францию, Испанию и т. д. (это все окрестные народы!).
От патриарха Фотия, современника мнимому прибытию Руси из Скандинавии, перейдем к Константину Багрянородному, современнику Игоря1. Он был свидетелем Игорева нападения на Византию, заключал с ним договор, принимал у себя его супругу Ольгу, довольно подробно описывает этот прием (в сочинении О обрядах Византийского двора) и не пользуется случаем сказать что-нибудь о варяжских князьях, основателях Русского государства. Рюрик, по нашей летописи, приходился свекор Ольге, и если не она, то кто-либо из ее свиты мог сообщить любознательному императору подробности о Рюрике и Олеге. Да и без них Константин всегда имел возможность получить подобные сведения от русских послов и купцов в Константинополе. Если принять за истину то, что летопись рассказывает (а норманисты подтверждают) о походах Олега, тогдашний мир должен был наполниться его славой, и тем не менее Константин сохраняет о нем упорное молчание. В другом своем сочинении (Об управлении империей) он сообщает многие сведения о соседних и даже отдаленных народах (Ломбардах, Арабах, Печенегах, Сербах, Хазарах, Уграх и пр.). Тут между прочим он говорит о Руссах; уже одно столь известное описание их плавания по Днепровским порогам показывает, что он интересовался ими и знал их довольно хорошо, и опять никакого намека на переселение Руссов в Россию или на завоевание ее какими-либо иноземными князьями. Константин, например, рассказывает о начале династии Арпада у Венгров и об их отношении к Хазарам; а между тем Арпад приходится, по-видимому, современником Рюрика. В третьем своем сочинении, "Жизнеописании" своего деда Василия Македонянина, Константин говорит о первом крещении Руси и опять не делает ни малейшего намека на ее норманнство. Из всех известий Константина ясно вытекает, что он считает Русь народом туземным, а не пришлым; притом он весьма просто и естественно передает нам даннические отношения разных славянских племен к господствующему народу Русь. Следовательно, если бы на Руси около той эпохи случились такие перевороты, о которых рассказывают легенды, занесенные в нашу начальную летопись, то есть ли какая вероятность, чтобы любознательный и словоохотливый Константин Багрянородный ничего о них не знал, а зная умолчал?
Известия о Руссах у Фотия, Никиты и Константина Багрянородного находятся в полном согласии между собою и ни в чем друг другу не противоречат. То же самое можно сказать об одном из ближайших после Константина историков, о Льве Диаконе: описывая войну Святослава с Греками и сообщая многие подробности о Россах, он не делает никакого намека на то, что считает Русь пришлым народом в России, Святослав был внуком Рюрика, и память о пришествии Руссов из Скандинавии или из другой какой страны могла еще живо сохраняться; сам Святослав, по мнению норманистов, был тип Норманна, а дружина его состояла преимущественно из Норманнов. Между тем Лев Диакон приурочивает Тавроскифов (Руссов) преимущественно к берегам Черного и Азовского морей.
Если мы обратимся вообще к византийским известиям о Варягах и Руссах, то рассмотрение их и сличение между собою приводит нас к следующим положениям. Во-первых, византийские источники не смешивают Русь с Варягами, а говорят о них отдельно. Во-вторых, о Руси они упоминают гораздо прежде, нежели о Варягах. В-третьих, что касается до наемных иноземцев на византийской службе, то Варяги составляли отряды сухопутные, а Руссы преимущественно служили во флоте. Норманисты нашли, что название Варягов (Варанги) слишком запаздывает в византийских источниках: так как прямо и положительно под этим именем последние выступают только в XI веке. А так как в X веке (у Константина Багрянородного) встречаются Фарганы, то Норманисты отождествили их с Варягами; но после доказательств г. Гедеонова отступились от Фарганов. С другой стороны у одного византийского писателя (Феофана) под 774 годом говорится, что император Константин Копроним "отправляясь против русых судов, двинулся в реку Дуна". Норманисты в этом случае переводят: "вступив в красные хеландии". Антинорманисты (между прочим Эверс) настаивали на русских хеландиях. (Но после убедительных доказательств г. Куника мы оставляем в стороне эти спорные хеландии).
Норманисты много и убедительно доказывали, что Варанги византийские были Норманны и означали то же, что у нас Варяги. С чем мы совершенно согласны; только и в этом случае скандинавоманы слишком упирают на Скандинавию. Относительно отечества Варангов, византийские известия указывают иногда на Германию, иногда на дальний остров, находящийся на океане, который они называют Туле, или причисляют их к Англичанам. Под островом Туле у Византийцев разумеется вообще крайний северный остров, так что смотря по обстоятельствам, под ним можно разуметь острова Британские, Исландию, острова и полуострова Скандинавские. Но что же из этого? Мы все-таки не видим главного: тождества Варангов с Русью, и не только нет никакого тождества, напротив, Византийцы ясно различают Русь и Варягов. Русь для них народ северный или даже надсеверный (гиперборейский); но нигде они не выводят его с крайнего острова, лежащего на Океане, как выражаются иногда о Варангах. Правда, Византийцы не смешивают Русь с Варангами, но как-то у них мимоходом замечено, что "Русь, так-называемые Дромиты (обитатели Дромоса), от рода Франков". (Продолжатели Феофана и Амартола.) Этого весьма неопределенного выражения достаточно было норманистам, чтобы подкрепить свое мнение о родстве Руси и Варангов, или собственно об их общем германском происхождении. Но здесь слово Франки должно быть понимаемо в весьма обширном смысле, в смысле народов северно- и западно-европейских: примеры тому нередки у византийских писателей (как справедливо показал еще Эверс), от которых странно было бы требовать точных этнографических терминов. Притом самих Варягов они нигде не называют Франками. Обыкновенно Византийцы причисляют Русь к "скифским" народам; но и этим названием не выражается какой-либо определенный этнографический тип. Для нас, повторяю, важно то обстоятельство, что Византийцы, близко, воочию видевшие пред собою в одно и то же время и Варангов, и Русь, нигде их не смешивают и нигде не говорят о их племенном родстве. Норманнскую школу не смущает подобное обстоятельство. Для нее довольно и того, что их смешивает наша басня о призвании Варягов-Руси. А между тем в этом-то весь корень вопроса. Мало ли что может смешиваться в темном народном предании, в сказке, в песне, в собственном домысле книгописца и т. п.? Но может ли наука опираться на подобные основания? Варяги-норманны несомненно были в России; но они были здесь почти тем же, чем и в Византии, то есть наемною дружиной. Я говорю почти, потому что у нас размеры несколько другие: у нас они были в начале и многочисленнее, чем там, и принимали большее участие в наших событиях.
- История России. Московско-литовский период, или Собиратели Руси. Начало XIV — конец XV века - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Иловайский дневник - Роман Зиненко - История
- История России. Киевский период. Начало IX — конец XII века - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Грозная Киевская Русь - Борис Греков - История
- История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика - Алексей Михайлович Величко - История
- История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III - Алексей Величко - История
- История Византийских императоров. От Федора I Ласкариса до Константина XI Палеолога - Алексей Михайлович Величко - История