Город мертвого бога - Алекс Феби

она исчезла, разложилась обратно на составляющие, то ли не желая, то ли не имея возможности оставаться отдельным существом.

И тут Зуд наконец возобладал. Возможность сопротивляться в маленьких мальчиках ограниченна; да и что в этом такого плохого? Его отцу нужно лекарство. Либо Натан начнет чернить себе глаза, либо раздобудет палтуса. Разве второе не лучше?

Натан украдкой огляделся по сторонам и запустил руки под поверхность Грязи. Он согнул колени – и все произошло легче легкого, самым что ни на есть естественным образом. Он Почесал, и Зуд был удовлетворен. Вниз, в толщу Живой Грязи, полетела Искра; вместе с облегчением позыва пришло нечто вроде удовольствия, и пятнышко бледного голубого света метнулось в глубину.

Несколько мгновений ничего не происходило. Облегчение сменилось некоторой болезненностью, словно он отдирал присохшую корочку на ранке. Затем Грязь зашевелилась, забурлила, забилась в его руках – и, когда он поднял их над поверхностью, они не были пустыми.

Каждый палтус не похож на других. Этот представлял собой клубок младенческих конечностей: ручки, ножки, ладошки, ступни – путаница извивающихся живых частей. Когда стоящие кругом дети заметили его, их рты пораскрывались. Сохранить самообладание стоило огромного труда, но Натан взял зажатую в зубах наволочку и затолкал туда палтуса. Закинул за плечо, где тварь продолжала биться, пинаться, пихаться, колотить его по спине, и побрел сквозь дождь обратно к берегу.

II

Кожевенная мастерская располагалась в самой глубине трущоб, и на протяжении всего пути туда Натан берег свою наволочку от взглядов посторонних, будь то дети, торговцы или трущобные жители. Этому палтусу не суждено было дожить до детского возраста – он был слишком сильно извращен, к тому же у него не было рта, чтобы дышать или принимать пищу. Впрочем, палтуса это, кажется, ничуть не обескураживало: мертвожизнь, из которой он состоял, заставляла его еще сильнее наносить удары по Натановой спине, уже сплошь покрытой синяками.

Он снова прошел мимо костра. Чучела Госпожи уже не было – оно сгорело дотла. Ведро, служившее ей головой, все еще раскаленное, валялось в Живой Грязи, обжигая пищащую мертвожизнь. Какая-то женщина с девочкой (вероятно, ее внучкой) бросала в догорающее пламя ошметки пищи, несъедобные потроха: приношение Господину, жертва на удачу.

Посередине дороги группа детей избивала кого-то палками, другие смотрели. Натан замедлил шаг. Правосудие в трущобах жестоко, беспощадно, но хуже всего – заразно; если это была толпа каких-нибудь правоверных, то лучше бы ему избежать риска стать ее объектом. В середине виднелось что-то красное, извивающееся, бьющееся, тянущееся… Натан подошел на несколько шагов ближе. Это была огненная птица, искалеченная почти до смерти. Лишь немногим птицам удавалось перебраться через Морскую стену, и те, кому удавалось, всегда получали повреждения от поставленной Господином защиты. У этой поперек груди зияла рана; птица с мычанием каталась по земле, ее руки беспомощно болтались, единственная уцелевшая нога взбрыкивала. От крыльев остались лишь голые стержни и обрывки мембраны.

Кто-то из детей вытянул птицу тяжелой доской по черепу, и под радостные вопли толпы она обмякла. Наблюдавшие ринулись вперед, горстями выдергивая перья, гогоча и улюлюкая, ощипывая ее догола. Натан отвел взгляд, но несчастное лицо твари, с тусклыми глазами и отвисшей челюстью, притаилось в уголке его сознания.

Обратно он пошел другим путем, более долгим, и наконец добрался до дверей кожевни. От резкого, терпкого запаха, поднимавшегося над ямами с известковым молоком, у Натана заслезились глаза, но он был рад скинуть свою ношу на землю, где та продолжала извиваться, брыкаться и шлепать. Он позвонил в колокольчик, надеясь, что дочка кожевника окажется занята и старик выглянет сам: за долгие годы воздействия дубильных веществ тот сделался мягок характером и туго соображал.

Натану повезло: старик выскочил моментально, словно поджидал, спрятавшись за углом. Он был мал ростом, чуть выше уличного мальчишки, с коричневым, как орех, лицом, лоснившимся, словно потертая кожа. Не утруждаясь вопросами, он взял у Натана наволочку и заглянул внутрь. Его глаза широко раскрылись, блеснув в сумраке бело-голубыми катарактами, но тут же прищурились снова.

– Руконогий младенец, – проговорил он, не пытаясь понизить голос, и забормотал цифры, пересчитывая руки, ноги и прочие конечности, не являвшиеся ни тем, ни другим. – Сколько ты за него хочешь? Я дам тебе двадцать.

Натан сдержал улыбку. Он охотно взял бы и десять (ему уже доводилось брать десять), но когда тебе предлагают двадцать, глупо на этом успокаиваться.

– Пятьдесят, – выговорил он, ничего не выдав голосом.

Теперь кожевник вскинул руки в комическом смятении:

– Ты, никак, меня самого за палтуса считаешь? Я не вчера родился!

Он оглянулся на свою мастерскую – то ли чтоб посмотреть на дочь, то ли чтобы удостовериться, что та не видит.

– Меня не проведешь, – пробубнил он. – Двадцать пять.

Двадцати Натану хватило бы с лихвой, но жизнь в трущобах приучает выжимать максимум из любой случайности. Он протянул руку к своей добыче.

– Если он тебе не нужен, я отнесу его мяснику, – проговорил он и потянул наволочку на себя.

Кожевник не отпускал.

– Хорошо, хорошо, тридцать. Но ни медяком больше! – Он провел рукавом по губам и тут же снова их облизнул. – Сказать по правде, нам как раз заказали партию перчаток…

Старик снова оглянулся на мастерскую, прищурился и нахмурил брови, как бы размышляя. Натан выпустил наволочку и протянул другую руку ладонью вверх, пока тот не передумал.

Из сумки у себя на поясе кожевник вытащил несколько монет, медленно и тщательно отсчитал, пристально разглядывая каждую и пробуя на зуб, чтобы удостовериться, что сослепу не принял один металл за другой. Отдав последнюю, он повернулся, размахнулся и с силой влепил наволочкой по убойному столбу, после чего захлопнул ворота.

Натан выругался, слишком поздно сообразив, что кожевник не отдал ему наволочку.

III

До дома было недалеко. Натан шел, сжимая деньги, по пятнадцать монет в каждой ладони. Возможно, теперь наступит конец всему этому, конец всем их горестям?

Он завернул за угол, образованный двумя кучами ломаных поддонов по плечо высотой, и впереди показался дом. Здесь все было так же, как перед его уходом, только какая-то женщина отодвигала кусок брезента, служивший им дверью. Она была коренастой, рыжеволосой, с тонкими чертами лица и без шрамов. Натан сразу же ее узнал – это была ведунья, снабжавшая людей волшебными снадобьями. Прежде чем он успел предположить, что ей понадобилось внутри, наружу вышла его мать.

– Ты это сделаешь! – завопила она.

– Не сделаю. – Ведунья подобрала свои юбки и повернулась.

Обе увидели Натана. Действительно ли в присутствии